Ознакомительная версия.
Несколько ранее в XVIII в. один иностранец объяснял, в чём тут дело: русские не умеют управляться с кораблями – ведь суда, на которых они выходят в море, часто терпят крушение[512]. Граф А.Р. Воронцов, который при Екатерине больше чем кто-либо другой занимался торговой политикой России, отметил в недатированной записке о путях расширения коммерции в Санкт-Петербурге: «Известно, что русские корабли строятся по точным правилам архитектуры и так же годны для плавания, как корабли других стран, но что касается капитанов, штурманов, лоцманов и корабельных офицеров, то их, без сомнения, должно искать в других краях и использовать до тех пор, пока русские, наделенные большею склонностью к мореплаванию и кораблевождению, не приобретут соответствующие знания»[513].
Граф Воронцов верно уловил суть дела. В отсутствие традиций мореплавания мало кто из русских людей имел необходимые знания, умение или желание заниматься заморской торговлей. Кроме того, не многие располагали достаточным капиталом в наличных деньгах, чтобы снаряжать и отправлять в плавание торговые корабли. Но с появлением Петербурга эти препятствия стали исчезать. За время правления Екатерины абсолютное преобладание иностранцев в морской торговле российской столицы стало ослабевать, по мере того как всё больше русских купцов приобретало опыт, богатство и специальные навыки, позволявшие им отважиться на занятия международной торговлей. Русские купцы начали сами, на русских кораблях торговать с заграницей[514]. При этом они гораздо чаще занимались импортом, чем экспортом, потому что иностранцы продолжали держать в руках торговый поток, покидавший город, но зато понемногу уступали место русским дельцам, занятым ввозом товаров. Однако по большей части не только привозимые товары, но и сами корабли, страховка и биржевые операции по-прежнему оставались в руках иностранцев. Таким образом, русские коммерсанты не смогли в полной мере воспользоваться преимуществами благоприятных акцизных пошлин, предоставленных властями для товаров, перевозимых отечественными купцами[515]. И хотя в середине 1780-х гг. проводилась кампания, призванная склонить иностранных шкиперов получать такие же преимущества, как и русские, принимая российское подданство, все равно сильный «русский» торговый флот так и не был создан[516].
Как явствует из сказанного на предыдущих страницах, в торговле через Санкт-Петербург участвовали и иностранные коммерсанты, и купцы из внутренних районов страны, и столичное русское купечество. Но кто именно были эти купцы? Велико ли было их число? Как они жили? Какова была их система ценностей?
Для того чтобы считаться купцами по закону, торговцам полагалось приписываться к одной из трех купеческих гильдий (до 1775 г. – к двум). Это касалось как русских, так и иностранцев, и в 1789 г. свыше двух тысяч человек были зарегистрированы таким образом в столице. Численность купечества постоянно колебалась. Комитет, на который после провозглашения в 1785 г. Жалованной грамоты городам была возложена обязанность вести Городовые обывательские книги, составил перечень всех лиц, приписанных к петербургскому купечеству за первые десять месяцев 1786 г. (табл. 6.2)[517].
Таблица 6.2
Социальное происхождение приписавшихся к купечеству в Санкт-Петербурге в 1786 г.
В купечество приписывались как в индивидуальном порядке, так и семейными группами, насчитывавшими до пятерых человек. Так, в приведённой таблице насчитывается 119 записей о регистрации в петербургском купечестве, которые охватывают в общей сложности 186 лиц. Из этих 119 записей 29 относятся к купцам из других русских городов, а 13 – из других стран. Ещё 17 составляли мещане из разных городов России (и только один был из Петербурга), чей объявленный капитал уже позволял им записаться в купцы, т. е. в более зажиточную категорию населения. К «прочим» отнесли мастера-ремесленника, почтальона, «вольных людей» и «еврея, обращенного в греческую веру». Почти половина приписавшихся (45,4 %) происходили из крестьян, в том числе из отпущенных на волю крепостных (9 записей, т. е. шестая часть общего числа крестьян), из государственных крестьян (20) и из экономических крестьян, т. е. из бывших монастырских (25). Многочисленность крестьян, приписывавшихся к купечеству, подтверждает мысль, высказанную выше, в главе 2, о том, что официальные законодательные категории подданных Российской империи подвергались трансформации в социальной среде Санкт-Петербурга. В числе вновь приписанных к купечеству было семь женщин, большей частью вдов. За одним исключением все русские купцы приписались к 3-й, наименее имущей гильдии, и большинство их объявило размер капитала от 1005 руб. (30 записей) до 1050 руб. (11 записей). Один освобождённый от крепостной зависимости крестьянин приписался ко 2-й гильдии. Семеро иностранцев записались в 3-ю гильдию, один – во 2-ю и пятеро – в 1-ю. Словом, петербургское купечество представляло собой довольно пеструю группу населения.
Многие из тех, кто занимался торговой деятельностью, по-видимому, пренебрегали регистрацией в купечестве или избегали её, в том числе и некоторые иностранные торговые агенты, ведшие дела в весьма внушительных масштабах. Многочисленное временное население столицы, которое А.Н. Радищев в 1780-е гг. оценивал в 30 тысяч человек, включало в себя немало людей, не приписанных к купечеству, но всё равно каждый год приезжавших ненадолго, чтобы купить или продать импортные и экспортные товары, как и те, что предназначались для употребления в самом городе[518].
Зарегистрированные купцы стремились ограничить коммерческую деятельность лиц, не приписанных официально к купечеству. Соглашаясь, что коммерция должна быть исключительно сферой деятельности купечества, Екатерина II издавала указы, разрешавшие крестьянам продавать в городе лишь определённые виды продукции. Когда незарегистрированных торговцев заставали за продажей каких-нибудь иных товаров, то купцы, принадлежавшие к гильдиям, жаловались на них в Городскую думу. Так, в 1789 г. по рекомендации одного представителя 1-й гильдии Дума потребовала от комиссии по составлению Городовой обывательской книги представить полный список жителей, занятых торговлей и коммерцией, с указанием мест, где они вели дело, будь то дома, в лавке или в подвальном этаже. Законные члены купеческого сословия надеялись, что это поможет сократить внушительное число «неприписных» иностранцев и русских торговцев, не состоящих в гильдиях[519].
Как и прежние попытки искоренить незаконную коммерческую деятельность, этот указ исполнялся недостаточно строго. Временные обитатели города – и богатые иноземные торговые агенты, и приезжие русские купцы – продолжали торговать на рынке и на улицах.
Многочисленные купцы, приписанные к другим русским городам, ежегодно по несколько месяцев жили в Петербурге. Сколько было таких купцов, можно установить лишь приблизительно. Статистические данные показывают, что среди столичных торговцев доля купцов, занятых коммерцией в Петербурге, но зарегистрированных в других городах, действительно была очень высока[520].
Рассмотрим для примера купцов, занятых в экспорте льна и пеньки. После пожара на пеньковых складах в 1780 г. Коммерц-коллегия тщательно переписала имена и адреса 113 купцов, потерявших в пламени свои товары. Только 17 из них были зарегистрированы в Петербурге. Двое были из Твери, 19 из Калуги, 6 из Серпухова, 18 из Ржева, 5 из Старой Руссы, 3 из Москвы и ещё 43 человека из разных других мест. Таким образом, лишь меньше пятой части пострадавших купцов составляли петербуржцы[521]. Купцы из других мест потеряли гораздо больше товара, чем петербургские, которым принадлежала незначительная часть сгоревших льна, пеньки и табака[522]. Скромную роль петербуржцев демонстрирует и тот факт, что из 21 купца, дежурившего на складе в день пожара, ни один не был зарегистрирован в Петербурге[523]. Рынки льна и пеньки принадлежали к числу важнейших, так как, наряду с железом, эти товары являлись главными предметами экспорта из России в то время. Товары из внутренних областей, предназначенные на экспорт, переходили прямо из рук провинциальных купцов в распоряжение иностранных торговых представителей. Петербург служил перевалочным пунктом и хранилищем товаров, но посредническое участие здешних купцов в сделках было незначительно. Можно предполагать, что так же обстояло с такими предметами экспорта, как железо, рыбий клей, зерно и лес.
Местные купцы нанимали лавки на базарах и рынках или вели торговлю в других постоянных торговых точках. По закону, каждая лавка должна была торговать определённым узким набором товаров. Если купцы хотели расширить ассортимент, то им следовало открывать новые лавки в других местах. Жёны, братья, сыновья, племянники, свойственники и деловые партнеры хозяев помогали вести в них торговлю. Кроме торговли купцы со средствами занимались и ростовщичеством[524].
Ознакомительная версия.
