Ознакомительная версия.
Перемещение населения в таких масштабах было совершенно нехарактерным для земель, не граничивших непосредственно с империей либо ближайшей периферией. Передвижения племен близ границы, как правило, жестко контролировались римлянами. Как мы видели в главе 3, когда члены всего одной группы сарматов, лимиганты, вернулись в 359 году в приграничный сектор Среднедунайского региона, из которого их изгнали всего год назад, Констанций II принял весьма решительные ответные меры, поскольку волнения близ границы имели обыкновение рано или поздно переходить на территорию империи[217]. Но прибытие такого количества новых народов в Среднедунайский регион сразу перед кризисом 405–408 годов не идет ни в какое сравнение с теми переселениями, которые наблюдал Констанций пятьюдесятью годами ранее. Два крупных племени вандалов, многочисленные аланы, составлявшие по крайней мере часть войска, объединившегося под командованием Радагайса, гунны и скиры Улдина – все они были здесь чужаками. Волнения у границ Западной империи, происходившие в 405–408 годах, были результатом столь же значительного (если не более) кризиса за ее пределами. Там должно было происходить нечто очень серьезное, если все эти племена приняли решение переселиться к западу от Карпат еще до того, как началось их продвижение по территории Рима, куда более подробно описанное в источниках.
Так что же произошло? Ни один из факторов, имеющих отношение к внутренним событиям в Римской империи, не может дать удовлетворительное объяснение такому скоплению вооруженных отрядов и зависимых от них людей в Среднедунайском регионе до 405–408 годов, хотя они, вне всякого сомнения, помогают нам понять, что произошло дальше – почему Запад не получал поддержки со стороны востока до 409–410 годов и почему нападавшим было выгоднее пойти через Галлию, а не вторгаться в Италию. В 1995 году я высказал мнение, что это знаменовало начало второй стадии продвижения гуннов в Европу, которая и привела к такому сосредоточению германских кланов к западу от Карпат, – и, на мой взгляд, это наиболее вероятное объяснение. На это намекает хронологическое соотношение между их продвижением к сердцу Европы и уходом наших захватчиков со Среднедунайской равнины, и, как мы увидим в следующей главе, миграционные пути самих гуннов также говорят в пользу данного предположения. Во-первых, у гуннов были весомые причины перебраться в Центральную Европу, а значит, они вряд ли случайно обнаружили образовавшийся в том регионе политический вакуум, созданный уходом вандалов и других племен. Во-вторых, то, как гунны поступали с обитателями соседних территорий, встававших у них на пути, является достаточно весомой причиной для остальных сделать все, чтобы избежать прямого столкновения. Поэтому вторая волна миграции на запад началась одновременно с возобновлением захватнической активности гуннов от Черного моря до среднего течения Дуная, которая, по всей видимости, и имела место в начале V века и произвела эффект, который мы наблюдаем в событиях 405–408 годов, а именно заставила потенциальных противников и впоследствии подданных поспешно освободить новым захватчикам дорогу. Это не только самое простое объяснение скоплению иммигрантов к западу от Карпат, но и самое связное и логичное. Предложенные альтернативы не способны ответить на вопрос, что все эти племена вообще забыли в 405–408 годах к западу от Карпат.
Учитывая, что этот кризис, скорее всего, был повторением событий 376 года, только на сей раз к западу, а не к востоку от Карпатских гор, мы не должны удивляться тому, что источники предлагают схожие и довольно подробные описания миграционных процессов, имевших место в IV веке. У многих племен, участвовавших в этой второй волне переселения, была за плечами долгая история миграции, как и у готов, пришедших в империю во второй половине предыдущего столетия. Единственным исключением, похоже, были свевы (опять же, если предположить, что под этим термином и впрямь понимаются различные подгруппы маркоманов и квадов), которые оставались на своих землях вплоть до переправы через Рейн. Аланы, с другой стороны, всегда были кочевниками – но на них нужно остановиться подробнее. Кочевники, в отличие от привычных нам образов группы, наугад преодолевающей большие расстояния, на самом деле, как правило, совершают цикличные и продуманные передвижения между хорошо знакомыми им летними и зимними пастбищами. Это совершенно иной феномен, нежели географическая дислокация, которую мы наблюдали в конце IV – начале V века, когда целые семьи и народы проходили сотни километров, покидая свои дома навсегда. Как и в случае с готами в конце II века и III столетии, присущая им мобильность, вызванная отсутствием прочной связи с теми или иными землями, основой сельскохозяйственной экономики, которую мы привыкли наблюдать в современном мире, также сыграла свою роль в осуществлении этих перемещений. И в любом случае различные племенные объединения аланов, участвовавшие в переправе через Рейн, появились близ Среднедунайской низменности, послужившей отправной точкой событий 406 года, преодолев долгий путь от земель к востоку от Дона, а следовательно, в их среде успели укорениться привычки именно мигрантов, а не кочевников[218].
То же самое применимо и к готам Радагайса. Они наверняка обладали тем же опытом, что и тервинги, и участвовали хотя бы в части их переходов, являясь одним из средоточий германской военной мощи, порожденной волной миграции на Черное море в III веке. Поскольку в IV веке готов к западу от Карпат не было, последователи Радагайса до обреченного на провал похода в Италию должны были совершить как минимум одно переселение – с Понта в Среднедунайский регион. Вандалы прошли не так далеко, как готы в III веке, но зато расширили сферу своего влияния по сравнению со временами Маркоманской войны, на юг от Северной и Центральной Польши к регионам бывшей римской Дакии в горах Трансильвании. Они, опять-таки, должны были до всех этих событий переселиться отсюда на запад, к предгорьям Альп, где их присутствие и было замечено в 402 году. Таким образом, во многом второй этап переселения народов касался групп населения с прочно укоренившейся привычкой к миграции, которые вполне могли отреагировать на серьезную угрозу или появление выгодных возможностей сменой своего местожительства.
Следовательно, мотивы, подтолкнувшие этих более поздних мигрантов к действию, вероятно, были схожими с теми, под влиянием которых пустились в путь готы в 376 году. Поскольку дата массового вторжения гуннов в Средне дунайский регион точно неизвестна, мы не можем установить, насколько серьезную угрозу они представляли для местных германцев. Пришлось ли им покидать свои дома в большей спешке, чем тервингам в 376 году? Ответа на этот вопрос нет, что, впрочем, не меняет того факта, что их мотивы были преимущественно политическими и мигрировали они не добровольно, а вынужденно. Они тоже искали новый и безопасный дом. Притока готов, аланов и вандалов на Среднедунайскую низменность и самого по себе, без возможного давления со стороны гуннов, хватило бы для того, чтобы создать там политические проблемы. Если возвращения сравнительно немногочисленного племенного объединения сарматов в приграничный регион в 359 году оказалось достаточно для того, чтобы дестабилизировать ситуацию, то массовый приток чужаков мог породить подлинный хаос.
Однако, как и в 376 году, это вовсе не исключает того, что иммигранты могли учитывать потенциальные экономические и прочие выгоды, которые они могли получить при грамотно организованном переселении на территорию империи. Если основным мотивом переселиться послужила возросшая угроза со стороны гуннов, то, как и в 376 году, знания о возможных преимуществах жизни в империи заставили будущих мигрантов выбрать конечной целью Рим. Следует сделать еще два наблюдения. Во-первых, найти новый дом за пределами империи было бы нелегко. Куда меньшая группа тервингов, которая предпочла уйти от Дуная в 376 году, вместо того чтобы добиваться разрешения перебраться на территорию Рима, в конечном итоге поселилась в Трансильванских горах или близ них. Однако, чтобы удержать эту территорию, им пришлось вытеснить уже обитавших там сарматов. Последние, в свою очередь, двинулись в империю[219]. Сходным образом по дороге к Рейну в 406 году вандалы, как мы видели, встретились в жестоком сражении с франками, в котором они, по утверждениям источников, потеряли 20 тысяч человек (невероятная цифра!) – естественно, такая битва надолго осталась в памяти. Германия вовсе не состояла из свободных плодородных земель, которые можно было занимать кому угодно когда угодно, и если варварам пришлось бы сражаться за любые новые территории, куда бы они ни направились, то в Риме, по крайней мере, уровень экономического развития (а значит, и жизни) был куда выше. И как и тервинги в 376 году, большинство мигрантов второй волны достаточно хорошо знали империю, чтобы отдавать себе отчет в потенциальных преимуществах такого выбора. Активное информационное поле, другими словами, вполне могло заставить наших мигрантов обратить свой взор именно на Рим, точно так же как в 376 году надежды на успех стратегии экономического хищничества подтолкнули готов к решению идти к Дунаю – наравне с вполне реальным страхом перед гуннами. Во-вторых, как мы уже видели, есть все причины полагать, что успех готов в 376 году и их положение полуавтономного субъекта на римской территории послужили дополнительным стимулом для племен, снявшихся с места в начале V века, выбрать пунктом назначения именно Римскую империю.
Ознакомительная версия.
