Ознакомительная версия.
Сведения, собранные Н.Н. Дмитриевым о хлопчатобумажной фабрике Христиана Лемана в Шлиссельбурге, дают картину крайней текучести рабочей силы. Он обнаружил, что из 76 человек, работавших по краткосрочному найму в течение 13 месяцев, 9 проработало меньше двух недель. Ещё 11 продержались меньше месяца, 44 – от месяца до трёх, и только двое проработали больше чем полгода[639]. В исследовании, охватывающем многие предприятия, С.И. Колотилова установила, что рабочие, нанятые по подряду, тоже оставались на месте сравнительно недолго: 62 % подряжались на срок до года, 30 % – от одного до пяти лет и только 8 % – свыше пяти лет[640]. Этот автор также утверждает, что статистические данные о найме крестьян Санктпетербургской губернии трудно найти в архивных источниках именно потому, что местных крестьян нанимали только на подённую работу или, в лучшем случае, на понедельную[641].
Сами документы о подрядах характеризуют отношения между работниками и работодателями. В них оговаривались обязанности работников, их заработки и наказания за возможные проступки. Например, подрядный договор между Христианом Леманом и Василием Антиповым, составленный на Шлиссельбургской хлопчатобумажной фабрике Лемана, гласил, что Антипов берется проработать пять лет за плату в размере 48 руб. в первый год, 60 руб. во второй год и с дальнейшим повышением в последние три года, если станет трудиться усердно и хорошо исполнять свои обязанности. Антипов брал обязательство не напиваться пьяным, не играть в карты и в кости. Он подлежал штрафу в размере двойного дневного жалованья за каждый день прогула по собственной вине, а если бы самовольно ушел с фабрики до истечения срока подряда, то заплатил бы 50 руб. штрафа[642].
Богдан Хахбердов, армянский купец, владевший шелкоткацкой фабрикой на Васильевском острове, заключил подряд с одним из своих мастеров, крепостным Петром Ивановым. Иванов обязывался два года работать каждый день, кроме праздников и воскресений, за плату в 8 руб. в год. Он должен был вести себя хорошо, не напиваться и платить штраф в размере 50 коп. за каждый пропущенный рабочий день. Кроме того, он как мастер отвечал за исправность ткацких станков и за обучение работе на них других сотрудников[643].
В профессиях, требовавших основательной выучки, часто начинали работать с детства. Например, когда Бенджамин Мюллер открыл свою фабрику шёлковых чулок (которую вскоре продал графу Ягужинскому), он уговаривал родителей отдавать детей в ученики к нему на фабрику, чтобы они могли освоить профессию чулочника. Другие предприятия помещали объявления в газете, предлагая родителям то же самое. Закончив обучение, дети должны были оставаться на фабрике несколько лет. И казённые, и частновладельческие предприятия вели обучение детей, причём нередко брали сирот учениками в лавки или мануфактуры примерно в 10-летнем возрасте[644]. В сущности, Екатерина и предполагала, что большинство воспитанников Сиротского дома будет обучаться какому-нибудь делу именно таким способом.
Благодаря системе ученичества работники получали жалованье двух разных уровней. Как правило, рабочие, владевшие профессией, получали зарплату, на которую вполне можно было прожить. Однако ещё не подготовленные работники получали лишь долю заработка квалифицированного рабочего и едва ли могли вести самостоятельное хозяйство. Сравнение уровней заработной платы на Императорской гобеленовой мануфактуре свидетельствует об этом (см. таблицу 7.7). В отличие от современных производств, на гобеленовой мануфактуре не платили высших зарплат управляющим. Фактически их жалованье не слишком расходилось с их процентной частью от общего числа рабочей силы. То же касалось и подмастерьев.
Настоящие различия существовали между жалованьем мастеров и учеников. Первые составляли всего 3,2 % всех работников и получали 41,2 % от общего объема жалованья. (Мастера-иностранцы, составляя 2,2 % работников, получали 34,0 % жалованья.) С другой стороны, ученики достигали 64,6 % числа рабочих, а платили им всего 22,7 % от объема зарплаты[645]. Таким образом, в среднем каждый мастер зарабатывал в 36 раз больше ученика. Эта громадная разница в жалованье гораздо больше напоминает оплату труда в европейских ремесленных цехах начала Нового времени, чем уровень жалованья на предприятиях.
Квалифицированные ремесленники быстро находили работу с хорошим жалованьем, так как их труд пользовался большим спросом[646]. По мере того как русские ремесленники совершенствовали свои навыки, соответственно росло их жалованье, хотя и не до уровня оплаты иностранцев. Продвижение было медленным и требовало многолетней службы и усердных трудов. Приведем ещё пример из опыта Императорской шпалерной мануфактуры: первый русский ученик, начавший там работать в 1735 г., стал мастером ткацкого дела только в 1763 г., проработав 28 лет. Его заработная плата, 200 руб. в год, составляла лишь восьмую часть того, что зарабатывал его наставник-француз[647]. Это несоответствие можно понять. Иностранцы имели большой опыт, они обучали русских учеников, и исходное их жалованье было гораздо выше, потому что иначе их было бы не уговорить приехать в Россию.
Таблица 7.7
Уровень заработной платы на Императорской шпалерной мануфактуре
Жалованье при краткосрочном найме сильно колебалось от сезона к сезону. Сведения, собранные А.И. Копаневым, показывают, что в среднем летнее жалованье на одну-две трети превышало зимнее, несмотря на то что летом работников было гораздо больше[648]. Конечно, рабочий день летом был длиннее зимнего, но не настолько, чтобы оправдать такую разницу в размерах жалованья. Если человек жил в городе только часть каждого года, то лучше было находиться там летом, потому что в холодные месяцы работы не хватало и гораздо дешевле было жить в деревне. По этой причине работники, временно проживавшие в столице, не брали в город свои семьи. Они поступали так не только из-за трудности переезда всем домом, но и потому что долгие летние рабочие часы всё равно не оставляли времени побыть с семьёй, с родными и приятелями[649].
Неквалифицированным наёмным рабочим и работникам по принуждению платили мало, и это порождало проблемы с рабочей силой. Обычно рабочие протестовали против тяжелых условий, попросту исчезая с предприятий. Убегали даже те, чья заработная плата находилась в верхней части шкалы. Крепостной мастер Пётр Иванов, чей контракт с хозяином мануфактуры Хахбердовым описан выше, сбежал с работы в первый же год после подписания контракта. Когда его поймали, он проработал на мануфактуре пять лет и снова убежал[650]. Это была единственная реальная форма протеста, доступная отдельному работнику.
Хотя работавшие принудительно, кажется, убегали чаще наёмных работников, последние также покидали свои рабочие места, чтобы пуститься в бега. Только в 1766 г. с бумажной фабрики Василия Ольхина на Выборгской стороне убежало 48 работников. Среди охтинских плотников бегство было до того обычным делом, что в 1796 г. в бегах их находились целых 20 %, или 118 человек[651]. Беглецы обычно перебирались в другие части города и находили работу на других предприятиях[652]. Власти, зная об этих хитростях, предостерегали подрядчиков от найма беглых; на сей счет были выпущены подробные инструкции[653]. Тем не менее бегство оставалось часто применявшимся и надёжным способом избавиться от суровых условий.
Вторым способом выразить недовольство был официальный протест. С начала 1770-х гг. рабочие стали добиваться изменения условий труда, протестуя официально. Например, в 1771 г. из канатной мастерской англичанина Роберта Крампа на Васильевском острове в Мануфактур-коллегию доставили прядильщика по фамилии Шибков, обвинённого в том, что сам он работал плохо и других подстрекал к тому же. Десять его товарищей отложили свои инструменты и отправились вместе с ним, причём не только затем, чтобы защищать Шибкова, но и чтобы выразить возмущение низким качеством сырья, которое им предоставляли: из-за этого падала производительность труда, а значит, и заработки[654]. Неизвестно, какое решение было принято по этому делу, но в большинстве других случаев рабочих признавали неправыми и возвращали к хозяевам для наказания.
Однако наиболее основательно документированное дело о коллективном выступлении в екатерининском Петербурге кончилось иначе. В 1787 г., в последнюю неделю июля, покинули работу многочисленные государственные крестьяне, трудившиеся у субподрядчика Долгова на строительстве гранитных набережных Екатерининского канала. Официальные власти, заинтересованные в завершении работ до прихода зимы, пытались посредничать в этом споре, но рабочие отказались вернуться к работе и настаивали на судебном разбирательстве своих жалоб. Несмотря на увещевания со стороны различных официальных лиц, рабочие продолжили забастовку в первую неделю августа.
Ознакомительная версия.
