Ознакомительная версия.
Санкт-Петербург больше, чем всякое иное городское образование, способствовал укреплению единства страны. Г. Розман разработал теорию развития городской жизни в обществах до начала Нового времени, выделив семь стадий урбанизации. Согласно его теории, Санкт-Петербург находился на самой сложной и передовой стадии. Благодаря этому и сама Россия оказалась вполне готова воспринять идеи модернизации, как только они начали себя проявлять[761]. Можно столь же уверенно утверждать, что степень урбанизации, которую Санкт-Петербург придавал российскому обществу, не столько иллюстрировала готовность России к модернизации, сколько способствовала этой готовности – об этом свидетельствовала реакция национальной экономики на потребности города и его аппетиты, а также обширное стимулирующее и животворное воздействие Петербурга на жизнь России.
Так как земли вокруг Петербурга не обладали достойными упоминания ресурсами, городу пришлось опираться на большую часть Европейской России в поисках источников существования и рынка сбыта для плодов своей деятельности. Санкт-Петербург как обладатель половины международного торгового оборота страны, как центр зарождающегося банковского дела и других финансовых институтов, как распространитель новых продуктивных приёмов и методов хозяйствования силами своих академий и обществ, как новатор промышленного производства простирал своё экономическое влияние до дальних окраин империи[762]. Более того, издаваемая Академией наук столичная газета «Санктпетербургские ведомости» служила средством рекламы для всей России. Функция посредника в коммерческой активности, осуществляемая этой газетой, сформировалась преимущественно при Екатерине. До 1760-х гг. в «Санктпетербургских ведомостях» было два основных раздела – в одном печатались сообщения о новостях из разных городов Европы, а в другом перечислялись разнообразные коммерческие предложения. И если на протяжении екатерининского царствования первый раздел сохранял одинаковый объём – от четырех до восьми страниц – и касался в основном иностранных, а не внутренних новостей, то последняя часть постепенно разрослась от четырёх до двадцати четырёх страниц и даже больше.
Содержание второй части газеты тоже менялось. В начале екатерининского царствования большинство объявлений помещали государственные учреждения, предлагавшие контракты на строительство казенных зданий, перевозку товаров, монеты и бумажных денег, на поставку продовольствия, топлива и прочих предметов повседневного спроса. Эти контракты охватывали в основном Петербург и его ближайшие окрестности. Но к концу 1770-х гг. большинство объявлений давали уже частные лица, намеренные торговать какими-либо товарами, продавать или сдавать в аренду недвижимость, или подрядчики, предлагающие свои услуги, и т. п. Правительственные учреждения с тех пор редко прибегали к публикациям в рекламном приложении[763]. К тому же многие из предлагавшихся товаров и услуг, как и недвижимость, находились не просто в Петербурге и вокруг него, а в таких отдалённых местах, как Москва, Поволжье, Урал. К концу века читателям столичной газеты сообщали о предложениях, связанных с промышленностью и коммерцией, поступавших со всей России.
Одним из последствий роста городов является концентрация богатства, позволяющая вкладывать больше средств в развитие искусства, образования, здравоохранения, науки[764]. В новой столице процветала литературная жизнь; в сущности, развитие русской национальной литературы сосредоточилось в Петербурге. Хотя пока ещё не существовало «петербургской школы» литераторов, заслуживает внимания (хотя и не является неожиданным) тот факт, что в Петербурге при Екатерине жило больше выдающихся писателей, чем в любом другом городе, привлечённых туда покровительством двора и сосредоточением потенциальных читателей. В числе этих авторов были Николай Иванович Новиков (до 1779 г.), Михаил Дмитриевич Чулков, Александр Петрович Сумароков, Денис Иванович Фонвизин, Василий Григорьевич Рубан, Гаврила Романович Державин, Иван Андреевич Крылов. Александр Николаевич Радищев служил начальником Санкт-Петербургской таможни, когда в 1790 г. он опубликовал «Путешествие из Петербурга в Москву». В конце 1760-х гг. начали выходить сатирические журналы, поощряемые (особенно поначалу) самой государыней[765]. После 1783 г. несколько частных типографий присоединились к тем, что принадлежали государственным учреждениям, и стали печатать сочинения русских авторов, а также переводы на русский язык книг, популярных в Европе.
Если Санкт-Петербург ещё только начинали привлекать в качестве фона для литературных произведений, то он уже в полной мере служил объектом для произведений изобразительного искусства[766]. Первым известным петербургским художником городских пейзажей был Михайла Махаев, создавший серию речных и уличных видов в 1753 г., приуроченную к 50-летию города. Впрочем, благодаря выбору перспективы, композиции и деталей он представил город не таким, каким он был на самом деле, а скорее таким, каким современнику хотелось бы его видеть. Общие планы Махаева продолжали раннюю традицию изображения Петербурга в искусстве. Другой подход, более личный и не столь величественный, схватывающий человеческое измерение, виден в рисунках Джакомо Кваренги, архитектора, который приехал в Петербург из Бергамо в 1779 г. и вскоре сделался ведущим зодчим России в стиле классицизма.
Во второй главе книги мы упоминали о возросших расходах на благотворительность и образование[767]. Но одну грань этой темы нужно снова затронуть в настоящем контексте. После выхода указа 1786 г., согласно которому в России вводилась первая система народного просвещения, основанная на прусской модели, приспособленной к условиям империи Габсбургов, последовал четырёхлетний эксперимент над постановкой общего образования в Петербурге. Так как эксперимент в столице удался, там учредили учебное заведение для подготовки учителей (Учительскую семинарию), а впоследствии распространили систему на всю страну. В этом случае, как и в других, Екатерина использовала Петербург как лабораторию для испытания новых проектов и теорий.
Оценивая весь спектр воздействия Санкт-Петербурга на российское общество, нужно также рассмотреть его громадный психологический эффект. Вторжение в жизнь России новой, полной энергии столицы не только дало толчок экономическим изменениям, но и заставило мысли и чувства людей принять иное направление. Прежде всего эта современная, живая, слегка нездешняя альтернатива Москве заставляла русских людей задумываться: что такое Россия? Где же всё-таки она расположена? Откуда она черпает свою «русскость»? Князь Михаил Михайлович Щербатов, задаваясь такими вопросами, отвергал новую столицу, потому что она была «изолирована от народа географически и духовно»[768]. Зато Екатерина II, и не только она, не скрывала своего безусловного предпочтения нового города, а старую Москву считала провинциальным городом, населённым суеверными людьми[769]. Но Денису Фонвизину всё же казалось, что большинство русских смотрит на дело иначе. Явно подразумевая Россию, он представил себе некое «государство, объемлющее пространство, какового ни одно на всем известном земном шаре не объемлет, и которого по мере его обширности нет в свете малолюднее; государство, раздробленное с лишком на тридцать больших областей и состоящее, можно сказать, из двух только городов, из коих в одном (Петербурге. – Дж. М.) живут люди большею частию по нужде, в другом (Москве. – Дж. М.) большею частию по прихоти…»[770]. Это противостояние взглядов почувствовали даже иностранцы. Знаменитый венецианец Джакомо Казанова написал во время визита в Россию: «Тот, кто не бывал в Москве, не видел России, а кто знает только жителей Санкт-Петербурга, не имеет представления о русских настоящей России. Обитателей новой столицы почитают здесь за чужеземцев. И ещё долго истинной русской столицей останется Москва. У многих московитов Санкт-Петербург вызывает ужас, и при случае они не преминут повторить призыв Катона. Оба сии града суть не только соперники по своей судьбе и расположению. Причины политические и религиозные делают их воистину врагами. Москва держится за прошлое. Это город традиций и воспоминаний, город царей, дщерь Азии, с удивлением видящая себя в Европе»[771].
Противников новой столицы можно свести в две большие и довольно аморфные группы. Первая, олицетворяемая князем Щербатовым, состояла из представителей старой знати, живших в центральных районах страны. На их взгляд, ни один город не мог заменить собой Москву – центр всего русского: традиционную столицу, оплот православия, хранительницу духовных ценностей. Петербург же, напротив, казался им совершенно не русским городом. К тому же, – и этого не могли не ощутить те вельможи, которые имели опыт содержания дома в обеих столицах, – цены в новой столице были заметно выше, чем в старой.
Ознакомительная версия.
