и половины расстояния до края поля, где должен был теперь стать. Молодой парень, а ходит так неторопливо, словно при всяком шаге обдумывает, куда ставить то левую, то правую ногу. Боится оступиться на ровном месте? Что ж, бывают и такие характеры…
Птичьи голоса стали еще громче, настойчивей. Чистовский оглянулся на домики совхозного поселка. Так и есть: возле одного из них действительно суетятся ласточки. Они то налетают на него, то отдаляются, словно их что-то отпугивает и в то же время неудержимо притягивает.
Что же случилось? Подойти посмотреть? Обязательно! Однако — стоп. Рейка уже на краю поля.
Чистовский склонился к кипрегелю, повращал боковой винт, наводя на резкость. Дальномерные нити зрительной трубы отсекли на рейке два метра и тридцать семь сантиметров — значит, расстояние до того места, где стоит парень, двести тридцать семь метров. Не овраг, а овражище.
Он приложил к фотоплану измерительный циркуль, потом поднес его к масштабной шкале на линейке кипрегеля. За какой-нибудь год овраг продвинулся на девяносто пять с половиной метров! Вообще как быстро меняется местность! Аэросъемку сделали только прошлым летом, а в поселке уже не меньше десятка новых жилых домов, клуб, детская библиотека и магазин, которых на фотоплане нет. Снимать их — для топографа дополнительная работа, а все-таки снимаешь — и радуешься… Но порой и овраги тоже растут. Или бывает, что на фотоплане еще лес, а на местности — голые пни…
Он вдруг вспомнил Цуга Солтановича Агорждакова — реечника, с которым несколько лет назад работал в апшеронской степи [1] возле Майкопа. Этому человеку было уже шестьдесят пять лет, а ходил он быстро, словно летал, и во всей его внешности проглядывало что-то орлиное: узкое коричневое лицо, сухощавый, подтянутый; на седой голове — невысокая баранья шапка…
Однажды там, в апшеронской степи, в жаркий майский день, Чистовский в трубу кипрегеля увидел на склонах отдаленных гор какие-то светлые пятна.
Он спросил:
— В горах еще снег?
Цуг Солтанович ответил с достоинством горца:
— Это, начальник, не снег. Это цветут сады.
— Сады? Кто же их посадил?
— У нас есть обычай: джигит до женитьбы должен привить на корень дикого дерева и вырастить десять груш или яблонь. В здешних лесах много садов. Это сады для всех… Ты знаешь, что по-русски означает — Мыекуопэ?
— Майкоп? — переспросил Чистовский. — Знаю. Столица Адыгейской автономной области.
— Его русские так называют. Мы говорим — Мыекуопэ… Это значит — устье долины яблок.
— А теперь джигиты тоже выращивают по десять фруктовых деревьев? — спросил Чистовский.
— У нас молодые не забывают обычаев отцов, — ответил Цуг Солтанович. — Будем ехать в Апшерон, покажу сады на месте лесов у дороги, посаженные в этом году…
Милый Цуг Солтанович! Человек мудрой и юной души…
Чистовский отметил карандашной точкой место на фотоплане, где только что стояла рейка, махнул парню, чтобы не возвращался, прислушался: от совхозных домов по-прежнему доносился тревожный свист ласточек.
На фотоплане реки, дороги, болота, поля, леса, улицы населенных пунктов и вообще все, что имеется на местности, изображается со всей фотографической точностью. Однако там нет никаких надписей, названий деревень, озер, урочищ; не указаны скорости течения, глубины бродов, породы деревьев в лесу…
Нет на фотоплане и горизонталей, изображающих рельеф.
Правда, их рисуют теперь главным образом в кабинетной тиши цехов камерального производства. Для этого созданы специальные приборы. Но все же неровности земной поверхности настолько разнообразны, что многие из них удается правильно показать на карте лишь после знакомства с ними на местности.
Аэроснимок и карта одной и той же местности.
Придя на участок съемки, топограф прежде всего отыскивает заложенную геодезистами опорную точку — пункт триангуляции — и устанавливает над ней свой переносный трехногий столик с прикрепленным к нему фотопланом.
Затем он вынимает из ящика кипрегель. На фотоплане булавочными наколами, поточнее, уже заранее отмечены все пункты триангуляции. Приложив линейку кипрегеля к двум наколам, из которых один соответствует тому самому месту, где топограф в эту минуту находится, а другой — опорной точке, пирамида которой видна в зрительную трубу, он точно ориентирует фотоплан по сторонам света.
Теперь остается только посылать помощника с дальномерной рейкой то на перегиб склона, то к его подошве, то к повороту дороги или к углу дома, если они появились уже после аэросъемки. Кипрегель снабжен специальным оптическим устройством. Оно не только определяет расстояния, но и автоматически вычисляет, на сколько метров и дециметров выше или ниже то место, где рабочий поставил рейку.
Кроме того, топограф расспрашивает окрестных жителей о названиях ручьев, озер, урочищ… Собирает он и всякие другие сведения и по всем этим данным прямо тут же, в поле, на месте проверяя каждый свой штрих, карандашом дорисовывает фотоплан, а вечером, придя домой, вычерчивает его разноцветной тушью: реки, озера, болота — зеленым; элементы рельефа — коричневым; надписи, строения, дороги, электролинии, контуры лесов, лугов, пашни — черным…
Этот чертеж потом увозят в город в цеха камеральной обработки. Там с него специальным составом смывают фотоизображение, а все условные знаки, вычерченные топографом, остаются, и это уже настоящая топографическая карта, но существующая пока лишь в единственном экземпляре.
Ее перечертят, стараясь, чтобы каждая точка, линия, кружок были четкими, сочными, и отправят на картографическую фабрику.
Однако вернемся к нашему рассказу об одном рабочем дне топографа Олега Григорьевича Чистовского.
Убедившись, что ласточки не утихают, Чистовский подбежал к дому, возле которого они так беспокойно летали.
Как он и предполагал, суета происходила вокруг гнезда, прилепившегося под карнизом, у крыши. Две ласточки, видимо хозяйки гнезда, вцепившись в него коготками, быстро заделывали комочками глины входное отверстие.
Эти комочки им подносили другие ласточки.
Такого Чистовский еще никогда не видел, хотя птицами очень интересовался и не раз благополучно выкармливал птенцов, выпавших из гнезда, что, как известно, удается не всем.
Работа шла быстро. Отверстие уменьшалось на глазах. «Отваливается гнездо? — подумал Чистовский. — Надо им скорее помочь».
Он начал было искать возле дома какую-либо дощечку, чтобы палочкой пристроить ее под гнездом, как вдруг увидел, что в свежем слое сырой глины кто-то изнутри пробил дырочку.
Ласточки немедленно ее замазали.
Через несколько мгновений снова появилась крохотная дырочка.
Но и ее тут же заткнули.
Так повторялось несколько раз. Наконец слой глины стал настолько прочным, что тому, кто сидел внутри гнезда, пробить его уже не удавалось, однако ласточки
