Так вот: Зурабов, экономист и кибернетик по образованию, переместившись из Москвы в Киев, повел себя не вполне так, как вели его предшественники (из которых, понятно, колоритнее всех был Черномырдин), и не вполне так, как вообще ведут себя послы за рубежом. Этот человек, знакомый и с трудами социолога Питирима Сорокина, и философа Вадима Цымбурского, непринужденно вступающий в дискуссию о теории справедливости Джона Ролза, не ограничился обычными хлопотами посла – по крайней мере, в расхожем представлении.
Ведь послу за рубежом, в этом представлении, надлежит вести переговоры тайные и явные, прикрывать то, что по-английски деликатно именуется intelligence service, а до кучи наводить, так сказать, культурные мосты, как будто опричь лежит не заграница, а до детских припухших желез знакомый Петербург-Ленинград.
А Зурабов попробовал, я аккуратно выражусь, объединить в Киеве вокруг посольства интеллектуальную элиту: украинскую и русскую, прозападную и провосточную, – любую. Допустим, посла интересовало, как могло случиться, что в Советском Союзе, пережившем чудовищную революцию, разруху, гражданскую войну, репрессии и костоломки, сумели за 20 лет создать структуру, остановившую и разбившую лучшую армию в мире? Нет, вне всяких оценок – за счет каких механизмов переломанный хребет пусть криво, но сросся? И, если провести, при всем различии, аналогию между тоталитарным и авторитарным режимами (тоталитарный – это когда орден, стоящий у власти, контролирует не только государственную, но и частную жизнь) – почему механизмы, позволявшие в прошлом отвечать на великие вызовы, перестали работать сейчас? Или работают, а мы не видим? Являются ли таким механизмом социальные лифты, а если да, то какие из лифтовых шахт прошлого – армия, комсомол, высшее образование, спорт – работоспособны и сейчас?
Слухи про киевские дискуссии до меня и раньше доходили – но то, что они принимают публичную форму при патронаже посольства, было открытием. Я не знал, например, что часть споров ведется на нейтральной площадке местного Дома ученых, да еще и по схеме телевизионных ток-шоу (только без телекамер). И совсем не знал, что Зурабов затеял посольские вечера – приемы, где главное не ужин с возлияниями, а, опять же, публичное исследование, социология, спор. И вот на такой вечер в самом конце октября, когда предполагалось отмечать день рождения умершего комсомола, были званы в качестве ведущих мы с Алексеем Венедиктовым.
Ну представьте: банкетный зал отеля «Интерконтиненталь». Столы под скатертями, совокупно вмещающие человек 150. Выпивка-закуска в фойе. Гости, среди которых и украинская комсомольская богиня, бывший председатель Верховного Совета УССР Валентина Шевченко, – и местный шоколадный король, мультимиллионер Петр Порошенко. А также студенты украинские и российские, ребята с Полит. ру и Polit.ua, экс-главы Счетной палаты и идеологического отдела ЦК, плюс, в большинстве, гости при галстуках, одетые так, как и должны быть одеты люди, в городе которых средняя зарплата составляет $250, – а за кулисами ансамбль «Горлица», готовый исполнить «Мой адрес – Советский Союз» и «Главное, ребята, сердцем не стареть».
Вот вы что при этом зрелище подумали? Так и я подумал то же самое!
Пока не понял, что моя фанаберия идет от того, что в России разучились вести дискуссии и обсуждать стратегии именно что публично, на широкой публике. Демонстрировать публично галстуки с Джермин-стрит или костюмы с Сэвил-роу – это да. А интеллектуалы либо ушли в блогеры, либо обрели привычку ходить на закрытые встречи, – то ли в «Жуковке-2», то ли в «Горках-9». И как они там под одеялом своими мозгами совокупляются, известно только им, одеялу да крыше, которая над одеялом.
А в Киеве, где еще ничего не застыло, не дорешено, где Запад и Восток, демократия и автократия в пропорции 50:50, где премьер-министра запросто отправляют в тюрьму, – оказывается, и воспоминания о комсомоле можно мгновенно перевести в разговор о вызовах современному государству и обществу, об отчуждении граждан от политики и о тех самых социальных лифтах. И народный артист, герой Украины Дмитрий Гнатюк, поющий «Не расстанусь с комсомолом», не будет этому разговору помехой, а напротив – частью фона.
И Венедиктов, в своей привычной манере («Мне скажут, что я затыкаю вам рот, но я затыкаю вам рот!») будет выяснять у людей поживших, где комсомол был школой подхалимов, где – формальной ступенькой перед партией, а где – просто площадкой, местом знакомств и встреч. А я буду точно так же выяснять у молодых, на фига им эти социальные лифты сдались, если у них есть голова на плечах.
И вот тут обнаружились интересные штуки. Что лифта хотят для себя все. При этом в госслужбу как в лифт не верит никто – она воспринимается, скорее, как чужой членовоз с мигалкой. Более того, успешную карьеру никто не связывает с работой на государство или общество, – исключительно с работой на себя.
А дальше микрофон взял Зурабов (жалею, что не взял в этот момент диктофон). И заговорил о том, о чем давно в России госслужащие не говорят. Он сказал, что социальный лифт не есть лифт персональный, и что меркантильный интерес не может быть его мотором. И что социальный лифт есть средство достижения справедливости. И что под справедливостью общество понимает равенство возможностей для детей без оглядки на успехи родителей. Что лифт – средство подъема наверх умов, способных отвечать не на локальные, а на глобальные вызовы времени. Как, например, остановившаяся ассимиляция Европой иммигрантов, что ставит под вопрос цивилизационную идентичность. Как, например кризис доверия правительствам, в финансовой сфере принимающий форму дефолта. Он много о чем говорил в абсолютнейшей, гробовой тишине зала, когда даже те, про пришли закусить-поболтать, ощутили, что это не «От всей души», а показ разверзшихся под ногами бездн.
И поскольку, повторяю, это все говорилось не на тайной сходке (про «корпоратив» я помянул, каюсь, для красного словца – это был совершенный антикорпоратив), а публично, то эффект был соответствующий.
А уж какие будут последствия сказанного – я не знаю. Для меня, например, последствием было приятное ощущение, что в кои-то веки российское посольство за рубежом воспринимается не как имперский, дипломатический, культурный, шпионский или какой там еще центр, – а именно как центр интеллектуальный.
И, видимо, это почувствовал не я один: американскому послу, насколько знаю, теперь Госдеп тоже дает деньги на аналогичные мероприятия.
То есть у меня, как у ведущего дискуссий, на Украине дел может и прибавиться.
2011 Comment
Зурабов с тех пор еще пару раз звонил, приглашал – одной из тем публичных обсуждений было 95-летие Февральской революции, мне это было невероятно интересно, но графики у нас не совпадали.
В общем, случится быть в Киеве – поинтересуйтесь, как там с посольскими вечерами, и попробуйте скоротать с послом вечерок.2012
#Белоруссия #Россия #Франция Наша Раша, или Признаки цивилизации
Tags: Отчего в Минске чисто, почему в Москве грязно. – Туалеты, таксисты, улыбки как маркеры цивилизации. – Часть света, где хотелось бы жить.
Я о признаках не в том смысле, в каком о симптомах болезни. Я о том, что каждой цивилизации сопутствуют определенные внешние проявления (например: монотеизм, письменность, навык горячей обработки металлов; или: политеизм, пляски у костра, подсечное земледелие). Так где Россия – в Европе или в Азии?
Мы с приятелем недавно делились впечатлениями о Белоруссии и, рассмеявшись, сошлись на общем ощущении: Белоруссия, несмотря на диктатора Лукашенко – это Европа. А не Азия, каковой полным-полно в Москве, несмотря на кичливые стеклянные новостройки, – и какой хватает даже в Петербурге, несмотря на его строгий, стройный вид.
То есть, с одной стороны, сегодняшний Минск – советский город, где нет рекламы, где возле кинотеатров висит написанный плакатным пером «репертуар на месяц», где до сих пор на вывесках «Ателье» и «Гастрономы», – а с другой стороны, он все же он часть Европы. Есть такое ощущение. Да, захваченный, опущенный и униженный Лукашенко, но все же западный город.
Тот же пьянящий дух Европы бил нам в голову в СССР, когда мы выбирались в Ригу, Каунас или Таллин, да и в тот же Минск, и во Львов, не говоря уж про совсем западный Ужгород.
И мы с приятелем стали думать, в каком дупле гнездится этот дух, и, перебрав разные варианты, в итоге оставили те, по которым практически безошибочно можно отделить Европу от Азии, Запад и Востока.
В Европе неизменно чисто; в Азии неизменно грязно, – ей-ей, это главный индикатор того, какой тип культуры вас окружает. Белоруссия потому и кажется Европой, что вылизана до пылинки, как Голландия или Франция. А вот Москва – это Бангкок, где чисто только на центральных улицах, а шаг в сторону – и ужос-ужос-ужос. И Петербург – это тоже Азия: сейчас, когда я пишу, город завален сугробами, по тротуарам не пройти, а по дорогам, в чавкающей каше, движутся вперемешку машины и люди. Бомбей. И то, что в этом Санкт-Бомбее с воплями мигалок расчищают путь местной султанше – сходство лишь усиливает.
