— А как же с любимым российским тезисом, что лошадей на переправе не меняют? Может быть, он должен обновиться при длинном (десятилетия) времени переправы. Ведь у лошадей срок жизни ограничен, о них следует подумать, чтобы не переправляться верхом на клячах. Мой тост: пью за молодых резвых коней! Долой кляч! Пусть идут на заслуженный отдых! Вот наше поколение ушло вовремя и нашло себя в других интересных делах — правда, именинница? Ты согласна? Мир такой разнообразный, когда он мирный, простите за тавтологию.
— Кроме того, обновлению должны подвергаться идеи и общественные институты, особенно в нашу эпоху стремительно развивающейся цивилизации. Скорость развития всех процессов возросла в геометрической прогрессии. Обновляться должно все… Молодежь, вы согласны? Вас же надо принимать в расчет?! Пью за молодежь!
— Мне кажется, что молодое поколение занято проблемой самоутверждения. Причем самоутверждения с растущей скоростью, то есть ухватить все лучшее здесь и сейчас. Ждать некогда, да и не надо. Так? Или мы, старики, не правы?
— В общем, отец, вы правы. Но скажите, где у вашего поколения умные, честные и справедливые? Их днем с огнем не найти. На всех экранах и во всех спорах — крикливые и, как говорится, «себе на уме». Умные проигрывают шумным, спокойные — крикливым, справедливые — хапугам. Так и живем. Отсюда и наше нежелание участвовать в такой политической борьбе, которая просто отрывает силы и время от решения практических задач. Мой тост за старших, на которых хочется равняться!
— Мама, я хочу добавить. Политика — это оспаривание мнений, умение доказывать, а у нас этому не учили и не учат. Мы спорить не умеем, начинаем орать, сразу обзывать других дураками и кретинами. А надо бы учиться полемике. Получается крик друг на друга, как было с Жириновским или на ток-шоу у Соловьева, да, пожалуй, во всех ток-шоу — крик и брань вместо спокойного доказательства своей правоты или неправоты противника. Кто умеет ругаться, тот и лезет в политику. Я пью за доказательные спокойные споры, хоть в них истина и не рождается!
— Я считаю, что все, что происходит, оправдано исторически. Например, на нашей большой холодной территории исторически сложилось общество спокойных ленивых людей, живущих в ожидании хорошей погоды, солнца, манны небесной или божественного чуда. Они начинают действовать решительно, только когда катастрофически плохо. Тогда происходят про тесты и революции. В остальное время почти все готовы лежать на печи и ждать у моря погоды. Не зря Россия веками покоилась на триединстве: Самодержавие, Православие и Народность. Самодержавие правит, Православие оправдывает правящих, Народ все это позволяет. Он верит во все, что слышит, надеется на Бога и доброго Царя, любит их и ненавидит тех, кто «мутит воду». Вера наших людей во все, что постулируют «сверху», исключает попытку размышлять, сомневаться и иногда отвергать услышанное. Предлагаю тост за способность размышлять и сомневаться!
— Вам не кажется, что просто история повторяется почти в том же варианте через определенное время, идет по синусоиде. Она проходит периоды развития и возвращается к тому, с чего начала десятилетия назад. Сейчас период развития общества во многом повторяет 1930-е годы. Прошло почти 90 лет, и вот при целенаправленном руководстве и полной пассивности населения одной шестой части суши мы неотвратимо движемся к тому времени, которое было накануне Второй мировой войны. Войны страшной, от которой мир оправиться не мог несколько десятилетий. Грядущая война будет разрушительной, мало кто об этом думает, а жаль!
— Друзья, я хочу завершить бурное on line обсуждение. Вы все молодцы, обменялись честными мнениями по волнующему не только меня вопросу. Но мы вернулись к тому настроению, с которого я начала. Из вас всех я одна помню эту войну. Бомбежки и сирены воздушной тревоги, бомбоубежище, стрельба и смерти, голод и блокада…
— Оля, ты нам с Яной рассказывала про блокаду Ленинграда. А моя мама была на той войне?
— Что ты, Робертишка, не только твоей мамы и Яночкиных мамы и папы не было, твоей бабушки Кати еще не было на свете и дедушки Гены. Хорошо, что ты напомнил, дорогой мой правнук. Был день моего рождения, мне исполнилось шесть лет, на год меньше, чем тебе. Праздника в этот день мне не устроили, не до этого было. Но в нашей коммунальной квартире не все соседи эвакуировались, из пяти семей остались две, ко мне пришла соседская девочка Ксана и мальчик Слава, мы поиграли, а потом мама посадила нас за стол и угощала чаем с конфетами. Папа мой дежурил в ту ночь в госпитале, он был майор медицинской службы и заведовал отделением невропатологии. На следующий день, 8 сентября 1941 года, главные продовольственные склады Ленинграда — Бадаевские — были полностью разбомблены. В них попала бомба, и не одна, огонь уничтожил 38 продовольственных складов и кладовых, где хранилось 3000 тонн муки и 700 тонн сахара. На самом деле, этого запаса городу едва хватило бы на неделю, но многие ленинградцы были уверены, что именно этот пожар положил начало массовому голоду. В этот же день, 8 сентября, германские войска захватили Шлиссельбург, тем самым отрезав Ленинград от всей страны. Этот день стал началом блокады, которая продлилась 872 дня. Скоро после этого появились продовольственные карточки, по которым выдавали продукты, нормы становились все меньше и меньше. Мама служила в штабе местной противовоздушной обороны (МПВО), она с другими женщинами скидывала зажигательные бомбы с крыши нашего шестиэтажного большого дома, прямо рукавицами брала и кидала вниз. А я при жутких завываниях сирены воздушной тревоги с няней спускалась в бомбоубежище, оно было в подвале дома. Было страшно, хотелось скорей домой, маленькие дети плакали. При словах «Отбой воздушной тревоги» мы с няней выходили из подвала и поднимались на пятый этаж. Иногда во время налетов бомбы разрушали здания, а снаряды могли убить или ранить жителей, находившихся на улице. На моей улице в школе, где я после войны училась, висит мемориальная доска, на которой написано, что 18 мая 1942 года трагедия унесла жизни восьми ленинградцев, еще 54 человека были ранены. Факт гибели детей вошел в обвинительное заключение СССР в адрес фашистской Германии на международном судебном процессе в Нюрнберге в 1945–1946 годах.
Очевидец тех страшных событий, житель блокадного Ленинграда, обучавшийся в школе № 218 в 1941–1942 годах, рассказывал:
«18 мая 1942 года я получил в школьной столовой дневную норму пищи — кусочек хлеба, половник каши и сладкий чай — и пошел к себе домой. В 12:30 вражеский снаряд попал в дом напротив школы. Осколки снаряда полетели в столовую, разносчица еды погибла на месте. Как нам объявили потом, всего разрыв снаряда унес жизни восьми человек, еще пятьдесят четыре было ранено. Среди них были и ученики школы № 218. Но школа не была разрушена. Ученики на следующий день продолжили учиться, а учителя — работать».
Мы, дети блокадного Ленинграда, не хотим, чтобы дети, которые не жили в ту войну, чувствовали ее сегодня. Это касается и детей наших бывших добрых соседей по Союзу. Мы принесли страх и смерть в десятки их крупных и маленьких городов, наши баллистические ракеты, которыми мы так гордимся, убивают малышей в моей любимой Одессе и моих сверстников в красивом русском городе Харькове. У них там бомбежки и сирены воздушной тревоги, бомбоубежища, стрельба и смерти мирных людей. Четыре миллиона беженцев покинули недавно еще богатую и красивую страну. Что мы доказываем и кому?
Я вспоминаю свои приезды к хорошенькой киевской подружке Томочке в 50-е годы, туристские походы в Закарпатье в 60–70-е годы, командировки на ГЭС Днепра и Днестра в 80-е годы, и главное, частые посещения многонационального удивительного черноморского города Одессы. Одессу я особенно люблю. Там поженились мои родители, там я, беременная, спасалась от жары, прижимаясь к холодным статуям в художественном музее; там родился и жил мамин добрый приятель Леонид Осипович Утесов, почетным жителем города был любимый мной и многими россиянами умница Михаил Михайлович Жванецкий. Там в 2008 году мы с подругой узнали от «матери моря» криминальную тайну гибели теплохода «Адмирал Нахимов», а я на нем когда-то плавала.
