Я только ранен,
Вовсе не убит
Мне только полежать
Истечь немного кровью
Потом я поднимусь
И кинусь в бой опять!
Перси «Реликвии» (1765)
В 1997 году мой хороший приятель Джеффри Робертс как-то спросил, почему я не написал книгу о 1939 годе. «Ты именно тот человек, который должен это сделать, — говорил он, — тем более сейчас, когда опубликовано так много документов из советских архивов». Поначалу я сомневался, нужна ли еще одна книга об «умиротворении», коллективной безопасности и начале Второй мировой войны. Ведь есть в конце концов работа А. Дж. П. Тэйлора, которая до сих пор не потеряла своей остроты, исследование Сидни Астера, основанное на документах британского Форин офиса, и вышедший не так давно увесистый том Дональда Камерона Уотта о последнем годе мира, или скорее относительного мира перед войной. Кроме того, я сам уже написал серию статей, посвященных англо-франко-советским отношениям в 30-е годы и накануне войны. И все равно, чем больше я раздумывал над идеей Джеффри, тем больше она меня волновала. В тот момент, когда я взвешивал, стоит ли браться за такой проект всерьез, Ллойд Гарднер познакомил меня с Айвеном Р. Ди, которому план книги понравился, и он вдохновил меня на продолжение работы.
Занимаясь 20-ми годами я дважды побывал с исследовательскими целями в Москве, но в последнюю поездку сотрудники архива российского МИДа не смогли выделить мне достаточно времени для ознакомления с материалами 1938—39 гг. И хотя в любом случае российские архивы можно считать «открытыми» только условно, даже доступные публике документы 1938—41 гг. дают очень много для понимания расстановки сил и превратностей в советской внешней политике того периода. Большинство новых материалов, относящихся к той эпохе, было открыто между 90 и 98 годами, поэтому еще требуют более детального изучения. Эти документы открывают нам советскую перспективу видения событий, которые мы до сих пор привыкли рассматривать с позиций западных исследователей. Больше того, очень способствует глубинному осмыслению спорных вопросов сравнительное изучение документов из четырех — британского, французского, советского и германского — источников.
Заниматься изысканиями для этого труда более десяти лет, со все возрастающей интенсивностью, я смог только благодаря финансовой помощи канадского совета по социальным наукам и гуманитарным исследованиям. Без этой поддержки работа просто не была бы завершена. Точно так же моя работа не смогла бы продвигаться столь успешно без доброжелательной и весьма эффективной помощи архивистов Парижа, Лондона и Москвы. Выражаю свою признательность им всем.
Мои интеллектуальные воззрения начали складываться в 60-е годы, но окончательно оформились под руководством ныне покойного Джона М. Шервуда, который ушел из жизни слишком молодым. Добрые друзья и коллеги — среди которых Джоэль Блатт, Джон С. Кейрнс, Ричард К. Дебо, Уильям Д. Ирвин, Уильям Р. Кейлор, Сэлли Маркс, Джеффри Роберте, Стефан А. Шукер и Роберт Дж. Янг — также очень помогли формированию моих взглядов, зачастую не соглашаясь и споря со мной. С горячей признательностью благодарю их за доброе отношение. Они знают, что я работал над этой рукописью в не самую благоприятную для меня осеннюю пору. Это была нелегкая задача...
М. Дж. К.,
апрель 1999 г.,
Оттава
Эта книга о начале Второй мировой войны. Я не претендую на то, что она явится исчерпывающим исследованием событий 1939 года, она и фокусируется скорее на взаимоотношениях Франции, Британии, Советского Союза и нацистской Германии. И еще сразу должен предупредить читателей, что это не постмодернистская история, в ней нет ничего о семиотике, «пространствах памяти», она не имеет ничего общего с литературным критицизмом. Это исследование о международных отношениях в одной из критических точек двадцатого столетия, основанное на опубликованных и неопубликованных документах и трудах многих историков, как современных, так и тех, что были прежде меня.
Это нелицеприятная история. Она об «умиротворении» и провалах «коллективной безопасности» в Европе перед лицом нацистской агрессии. Об аморальности и слепоте, о негодяях и трусах, и о героях, которые не боялись противостоять общепринятым взглядам своего времени. Некоторые погибли за свои убеждения, другие трудились в безвестности и сейчас почти забыты. Мы все знаем о негодяях, известен нам и кое-кто из героев, но гораздо больше из них — французов, англичан, советских людей — ведомы еще меньше, только специалистам в этой области. В 1939 году они пытались создать альянс Франции, Британии и Советского Союза, который так и не состоялся. Это история об их усилиях, о том фундаменте великого альянса, созданного в 1941 году, уже без Франции, но при участии Соединенных Штатов с целью одолеть дьявольского врага.
Современные историки пытаются глубже проникнуть в суть политики «умиротворения», чем первое послевоенное поколение исследователей, которые просто кляли «виноватых», которые в 30-е годы не сумели обеспечить достаточную защиту государств от фашизма. Тогда ограничивались просто яростными атаками на «участников Мюнхена» — Невилла Чемберлена, сэра Сэмюэля Хора, сэра Джона Саймона, лорда Галифакса, Жоржа Бонне, Эдуарда Даладье и других. «Низкое, бесчестное десятилетье», этот поэтический образ В. X. Одена казался тогда вполне подходящим определением никудышных и смертоносных 30-х. Сэр Льюис Намьер был, видимо, наиболее известным из тех первых историков, которые начали яростно критиковать «умиротворителей» и их политику уступок нацистской Германии.1 Есть еще мощная когорта канадских, английских и американских историков, которые видели в умиротворении только выражение профашистской и антикоммунистической идеологии, подчеркивая вину британского правительства за неспособность вести энергичную антинацистскую политику.2 Существует и противоположная позиция, состоящая в том, что британскую внешнюю политику 30-х годов неправильно интерпретировали. Это была не «аморальная игра», посредством которой антигитлеровские, просоветские силы и «антиумиротворители» стравливались с прогитлеровцами, антисоветчиками и умиротворителями.3 На самом деле, следует аргументация, британское правительство консерваторов проводило взвешенную политику реалистического противодействия усилению нацистской Германии, в которой Советский Союз вовсе не учитывался как решающий фактор или желательный союзник.4
Господствующим стало мнение, что у Британии было просто недостаточно политических возможностей. Экономические и стратегические обстоятельства вынудили ее ограничить свое перевооружение в 30-е годы, кроме того нужно было думать еще о безопасности всей Британской империи. Среди потенциальных противников была Япония и британские ресурсы оказались слишком распылены, чтобы обеспечивать необходимую безопасность и в Европе и в Азии. Подобно этому, британская экономика не могла обеспечить общее перевооружение в тех объемах, которые рекомендовали, например, Уинстон С. Черчилль или сэр Роберт Ванситтарт, постоянный заместитель министра, а потом главный дипломатический советник Форин офиса. Приоритет отдавался военно-воздушным силам, потом уже флот, а сухопутные силы приходилось ограничивать несколькими дивизиями, которые не могли играть никакой роли в европейском конфликте.5 В случае войны на суше главный удар и главные потери должна была принять на себя французская армия, и именно это соображение так отравляло существование французским генералам и политикам.
Британское консервативное правительство надеялось избежать войны не столько устрашением, сколько умиротворением. Естественно, во всяком случае по разумению некоторых британских кругов, это слово не имело в те годы такой трусливо негативной окраски, которую приобрело теперь; оно означало разумные усилия, направленные к удовлетворению «законных» притязаний Адольфа Гитлера на пересмотр Версальского договора, который завершил Первую мировую войну. Премьер-министр консерваторов Невилл Чемберлен, например, считал, что Гитлера можно просто «развернуть». Нацистской Германии следовало позволить добиваться своих целей в Восточной и Центральной Европе, в обмен на согласие ограничить усилия на Западе и не тревожить его покоя. Тогда Гитлер мог бы стать более разумным и управляемым. Некоторых консерваторов вообще очень мало заботили соображения о каких-либо пределах, если Гитлер желал насыщаться за счет Советского Союза. Очень открыто выразился по этому поводу один член парламента от консерваторов: «Пусть доблестная маленькая Германия обожрется... красными на Востоке...».6 В конце концов британские тори надеялись избежать войны, пусть даже цена за это для кого-то на Востоке окажется слишком высокой. Перспектива войны с нацистской Германией требовала сотрудничества с Советским Союзом, иначе англо-французы просто не смогли бы победить. Альянс с Советами гарантировал победу, но ведь он мог также привести к распространению коммунистической революции и советского влияния в Европе. Вот тут на первый план и выходила, как назвал ее Уильям Ирвин «связь война — революция» — поистине навязчивая перспектива для конца 30-х годов.7
