Николай Костомаров - Повесть об освобождении Москвы от поляков в 1612 году и избрание царя Михаила.

Исторические монографии и исследования. Кн.1. Москва,”Книга”,1989

OCR: Выборов Станислав

 Русские и поляки — два народа одно­племенные и соседние, сходные притом во многом между собою и по нравам, и по близости языка, не могли ужиться между собою так, чтобы и у тех, и у дру­гих сохранилось свое независимое госу­дарство. Завязался такой узел, что либо Русь должна была покорить Польшу, либо Польша - Русь. Испокон века русский край был поделен на земли: в каждой земле держался свой поря­док, были отличия в обычаях, но сходства было больше, чем разницы, и от­того все считали себя одним народом. После принятия Христовой веры еще более настало соединения: во всех зем­лях была одна вера, одна церковь, один богослужебный и ученый язык. В землях были свои особые князья, но все русские князья были из одного рода; людям вольно было переходить из одной земли в другую, приобретать в разных землях имения и служить то одному, то другому князю. Над всеми князьями считался один старший и назывался великий князь: он большой власти не имел, но все-таки уважался за главного на все русские земли. Это поддерживало связь. Были на Руси неурядицы, смуты; князь шел на князя, город на город, земля на землю; в середине земель поднимались междоусобства, крупные земли дроби­лись на мелкие; в мелких появлялись свои особые князья, но из одного и того же рода — все это между собою ссори­лось, воевало; а тут соседние народы нападали на русский край: с востока, из-за Волги, одно за другим выходили кочевыс племена и ломились на Русь, сильнее других были половцы, и страшны они были Руси наипаче тем, что князья сами приводили их на своих  недругов, таких же русских князей. Они довели полуденный край - Киевщину и Северщину — до великого разорения, так что люди стали оттуда переселяться все более на северо-восток; на Оку, на Клязьму, на верхнюю половину Волги; там проживали чужеплеменники, не та­кие воинственные, как половцы, а боль­ше мирные и слабые; русские покорили их себе: они принимали христианскую веру, а вслед за тем перераживалисьNote1 совсем в русских. Это были народы пле­мени, которое ученые называют финско-турецким. И теперь есть остатки этого племени и составляют на востоке Рус­ского государства народы, которых обыкновенно называют инородцами, — это мокша, мордва, чуваши, черемисы, вотяки, мещеряки. Прежде было их много; были такие народы этого пле­мени, от которых теперь ничего не осталось; таковы мурома, меря, весь и другие. Все они через многие века обру­сели, и память их почти потерялась. Так , и теперь на наших глазах целые села мордовские делаются совсем русскими, забывают и речь свою, и обычаи отцов своих, и память утрачивается у правну­ков о том, каковы были их прадеды. Так и тогда делалось.

   Наконец, после того как многие кочевые народы нападали на Русь и опус­тошали ее, набежали самые страшные, самые многочисленные — татары. Несогласная Русь не могла от них оборониться; вся почти пострадала от их нашествия, принуждена была покориться им и досталась в неволю татарским ханам, которые заложили себе столицу Сарай-город, в низовье Волги на берегу реки Ахтубы. Горькая доля постигла Русь - чужая неволя. Мало того что русские должны были платить дань татарскому хану, татары часто разъезжали по русским городам и своевольствовали, как хотели.

    Но, на счастье Руси, татары, во-первых, не истребили христианской веры; во-вторых, их царство не долго было крепким, и лет через сто с небольшим после нашествия татар на русские земли оно совсем расшаталось и начало распа­даться на части. Между тем святая вера сберегла силу русского народа, и, ког­да пора приспела, русский народ пока­зал ее. Татарская неволя хоть и была в свое время тяжела, и без пользы для Руси не осталась: она была для нее, словно обруч для расшатавшейся бочки; земли и княжения не знали над собой крепкой власти, а теперь поневоле долж­ны были признавать одного господина над всеми - татарского хана; все ему должны были платить дань. Но татарские ханы поверяли свою власть и сбор дани со всей Руси русскому старейшему, или великому князю, и оттого власть этого князя стала вырастать и начала зреть на Руси дума, чтоб Русь вся была еди­ною державою, чтоб старейший, или вели­кий князь, был государь, хозяин, владелец целой Руси, чтоб все: и князья, и простые люди — ему одному повиновались, его од­ного знали за владыку, чтоб его воля, как Божия воля, уважалась всеми и всех под­вигала на дело. Невозможно было Руси выбиться из неволи, невозможно было ей и наперед охранить себя от иноплеменных завоевателей и разорителей до тех пор, пока русский край будет разбит на части и все части не будут знать над собой од­ной для всех верховной власти.

     Лет через сто после нашествия татар , в XIV веке, явились и вырастали на Руси два государства — Москва и Лит­ва, стало два государя — московский и литовский, а прежние земли и княжения с их князьями стали повиноваться — иные Москве, другие Литве. Русь, таким образом, разделилась на две половины. Но трудно было размежеваться этим половинам так, чтоб и той и другой были собственно только ей принадле­жащие земли и одна другой не трогала. И в той, и в другой половине народ был русский. Были, правда, отличия, и не малые, да все не такие, чтоб жившие под Литвою и под Москвою забыли, что они один народ. Вера православная и там и здесь одна, язык церковный один, разговорная речь сходственна. Окраи­ны двух государств то и дело что посту­пали то к одному, то к другому; а кому из князей, бояр или вообще всякого звания людей не пригоже покажется жить в Московском государстве, тот уезжает в Литовское, а кому в Литовском не хо­рошо — тот переселяется в Московское. И пошло на то, что Москва и Литва хоте­ли друг друга завоевать.

Но Литва соединилась с Польшею. Сначала это вышло так, что поляки выби­рали себе литовских государей одного за другим в короли, а потом, в XVI веке, Польша с Литвою составила одно соеди­ненное государство. Через это Польша втянулась в спор с Москвою. Польша с Литвою стала для Московского госу­дарства тем, чем прежде была для него одна Литва, а Московское государство сделалось для Польши тем, чем прежде было для одной Литвы. Как прежде Лит­ва добивалась господствовать над всею Русью, так теперь уже не одна Литва, но с нею и Польша того же добивалась.

Польша, соединившись с Литвою, взяла над нею во всем верх. Польские обычаи и польский язык принимались в Руси, соединенной с Польшею. Самой православной вере угрожала там опас­ность от господствовавшей в Польше римско-католической веры, особенно когда римские папы, главы римско-католической церкви, домогались уже издавна, и притом неустанно, подчинить своей власти восточную православную церковь. От этого с присоединением новых русских областей к польско-литовской державе должна была и в этих новых областях делаться, как в старых, коренная перемена — и в обычаях,и в по­нятиях, и в управлении, и в житейском быту, и в языке, и даже мало-помалу в самой вере. Польша домогалась не только покорить себе Русь, но и ополя­чить ее.

Но против Польши стояло уже твердою стеною Московское государст­во. Освободившись от татарской не­воли, оно быстро вырастало, укрепля­лось и расширялось. Присоединен был к Москве Великий Новгород со всею полуночною страною до Ледовитого мо­ря и до Уральских гор, потом - Псков со своею областью: земли русские, но до того времени много веков сами собою управляемые. Успела Москва от­бить у Литвы русские земли - Северщину и Смоленщину; завоеваны были при царе Иване Васильевиче царства Казан­ское и Астраханское, со всем поволж­ским низовьем. Стала Москва голосно заявлять, что хочет присоединить к своему государству Киевщину, Во­лынь, Подоль, Белую Русь — все земли, исстари русские, находившиеся во влас­ти польско-литовской державы. Поль­ша увидала, что приходится ей старать­ся скорее покорить и присоединить к себе Московское государство, как ей уже удалось сделать это с Литовским, а иначе если Москва еще более усилится, то заберет себе все русские области у Польши, да в борьбе с нею, отнявши Русь и Литву, самую Польшу (без Руси и Литвы несильную) завоюет. Польша стала приискивать средства, как бы овладеть Москвою и ее огромным царст­вом. Сначала поляки думали дойти до этого таким путем, какой им посчастливился с Литвою: приходилось им, по их обычаю, выбирать себе королей; они пытались не один раз выбрать на свой прес­тол московского государя; потом бы они устроили вечное соединение двух государств. Это не удавалось. В начале XVII века случилось в Московском государстве такое событие, что полякам было на руку. Царствующий в Москве род прекратился. Последний из этого рода государь Федор Иванович, человек слабый и бездетный, еще при жизни сво­ей отдал вcе правление своему шурину Борису Годунову. Этот последний мог надеяться, что по смерти царя Федора Ивановича выберут его, Бориса, на прес­тол. Но у Федора Ивановича был малолетний брат Димитрий Иванович. Он жил в Угличе. Он был помехою надеждам Бо­риса. Вдруг он умер скоропостижно на­сильственною смертью. Народ в Угличе перебил людей, на которых падало подоз­рение, что они извели московского ца­ревича. Борис послал произвести след­ствие. На этом следствии вывели, что царевич сам себя заколол ножом в при­падке падучей болезни, но в народе ос­талось подозрение, что Борис приказал тайно убить царевича Димитрия. Много лет спустя после того царь Федор Ива­нович умер. У Бориса было много доб­рожелателей, которых он, бывши при Федоре Ивановиче правителем, располо­жил к себе разными благодеяниями. Были у него и враги, но они не смели тогда поднять голоса. Бориса выбрали на престол. Тогда стал носиться слух, что царевич Димитрий жив, что его успели спасти от убийц, подменивши другим мальчиком, которого и убили, а царевич где-то проживает в неизвест­ности. Слух этот мог произойти сам со­бою. На нашей памяти случалось, что умрет   скоропостижно  какое-нибудь высокое лицо, в народе начнутся нелепые слухи, но как большого внимания не обращают, то народ поболтает, побол­тает да и перестанет. Так было бы и при царе Борисе Годунове, если б этот царь не испугался слуха о Димитрии; а то он вообразил, что ему устраивают втайне что-то дурное; быть может, он и впрямь подозревал, не жив ли Димитрий и не хочет ли отнять у него престол; а может быть, он боялся, что враги его подучают кого-нибудь назваться Димитрием. Так ли он думал или иначе, только он начал доискиваться тайных врагов, приказал хватать людей, отдавать на муки в пыт­ку, резать языки, кидать в тюрьмы, ссылать в пустыни. Таким образом мно­го знатных родов потерпело безвин­но, и в том числе семья Романовых, любимая народом. Тяжело стало жить людям: соберутся ли в гости или на ули­це сойдутся между собою - сейчас по­дозрение, лихие люди доносят; огово­ренных пытают и мучат ни за что ни про что. Народ, прежде любивший Бориса, стал его ненавидеть за жестокости. Тут, на беду Борису и Русской Земле, насту­пил ужасный голод, и народ начал ду­мать, что Борисово царство не благословляется Богом; что он царь не закон­ный, а хищник, и через него на всю Русь посылается такая кара. Димитрия меж тем Борис все искал, да не находил; а слух об нем расходился все больше и больше, и узнали об этом в Польше. Был в Польше пан воевода сандомирский Юрий Мнишек, человек хитрый, лукавый; был он в родстве и свойстве с очень знатным и богатым родом кня­зей Вишневецких. Они объявили коро­лю своему Сигизмунду III, что явился царевич Димитрий. Кто был этот бродя­га, до сих пор не решено, хотя в Мос­ковском государстве и укоренилось, что он был беглый монах Чудова мо­настыря   Григорий Отрепьев. Король принял его как царевича, хотя он ника­кого верного свидетельства не пред­ставил. Зато он обещал, что станет вво­дить в Московском государстве римс­ко-католическую веру и устроит на будущие времена соединение Москов­ского государства с Польшей. Много па­нов не поверили ему: король не мог довести дела до того, чтоб Польша це­лым государством повела его на прес­тол, но дозволил панам кому-либо оказать пособие названному царевичу; а как Вишневецкие были очень сильны, то составили войско из разных сор­ванцов, пристали туда запорожские ка­заки, охотники воевать с кем угодно; и с такою шайкой названный Димит­рий вступил в Московское государ­ство. Ему бы, однако, никогда не уда­лось, если б сами русские не помогли ему. Русские поверили, что к ним идет настоящий Димитрий, думали, что Бог, из милости к Русской стране, чудесно