Дж. Федор
Традиции чекистов от Ленина до Путина. Культ государственной безопасности
20 июля 1936 года на страницах советской газеты «Известия» была опубликована статья, посвященная десятилетней годовщине со дня смерти Феликса Дзержинского (1877-1926), главы первого в советской России органа безопасности и разведки — ЧК (1917-1922)[2]. Автор статьи размышлял о том, как поколения будущего XXI столетия будут вспоминать Дзержинского: «Для наших далеких потомков, возможно, многое в истории социалистической революции будет казаться неясным и малопонятным… Они подойдут к Пантеону революции, поднимутся, склонив головы перед величественными стенами Кремля, и посмотрят на мрамор могильных плит, на бронзовые изваяния и барельефы»[3].
Автор выражал уверенность в том, что, несмотря на бездну, разделявшую его современников и жителей воображаемого будущего, последних фигура Дзержинского будет завораживать. Буржуазные попытки опорочить его имя клеветой о «красном терроре» не сумеют повлиять на окончательный вердикт истории. Потомки восстановят доброе имя Дзержинского. Когда дитя XXI века взглянет в его глаза, «вся история человечества озарится перед ними пламенем, которое нес в себе Феликс Эдмундович» и образ Дзержинского «будет наполнен светом, который он излучал при жизни». Человек будущего сумеет сделать правильный вывод. Взирая на портрет Дзержинского, он вздохнет и прошепчет: «Прекрасна была жизнь в те годы!»[4]
Нам это старое пророчество, послание далекой эпохи сталинской России, кажется нелепым и натянутым. Но в некотором смысле это странное предсказание сбылось. Наследие Дзержинского вопреки всем преградам живет. Фигура Дзержинского по-прежнему возвышается над символическим ландшафтом России начала XXI столетия, а мифология, сотканная при поддержке советского государства вокруг его личности, продолжает формировать историческое сознание народа. В этой книге прослеживается судьба поразительного культа, окружающего Дзержинского и созданную им тайную полицию: культа чекистов.
«Чекист» — обобщающий термин, образованный из названия организации, создателем которой в конце 1917 года стал Дзержинский. В то время как советские и постсоветские органы госбезопасности претерпели целый ряд перевоплощений и сменили немало названий (включая печально известные КГБ с 1954 года и НКВД сталинской эпохи), термином «чекист» начиная с 1917 года и по сей день обозначают сотрудников советских и теперь уже постсоветских органов безопасности.
На протяжении всей советской эпохи и позднее тайная полиция сохраняла мощный корпоративный стиль, восходящий к мифу эпохи основания ЧК. Советский режим поддерживал прославление традиций ЧК и использовал с этой целью различные ресурсы, пропагандируя культ ЧК через разнообразные средства массовой информации, начиная от популярной культуры и заканчивая официальной историографией. Этот культ имел свой собственный пантеон святых, сакральные места, обряды и священные писания, собственную иконографию, которая играла ключевую роль в легитимации и романтизации политического террора.
На закате советской эпохи идеализированный образ чекиста был разрушен. В августе 1991 года фигуру чекиста демонстративно изгнали с российской символической арены, ниспровергнув гигантскую статую Дзержинского в центре Москвы, — то был апогей российской демократической революции. В центре общественного внимания оказались разоблачения массовых убийств, совершенных советскими органами госбезопасности, поскольку тогда на какое-то время был открыт доступ к секретным архивам, материалы которых стали публиковаться. Органы безопасности и их история стали предметом беспрецедентной критики и осуждения. Но этот период позора оказался недолгим. С середины 1990-х годов культ чекиста, как ни удивительно, начал возрождаться. Элементы советского чекистского наследия были объявлены краеугольным камнем новой мифологии, задача которой — оправдать беспрецедентное влияние органов безопасности на всю жизнь современной России. Фигура чекиста превратилась в героя и спасителя российской государственности в результате непрерывной официальной пиар-кампании, нацеленной на реабилитацию и прославление образа чекиста, переопределение и упрочнение ценностей, которые он олицетворяет.
В книге прослеживается история непрерывной борьбы за легитимацию и сакрализацию российских органов госбезопасности. Ее задача всегда заключалась в преодолении исторического бремени жестокого прошлого этого института, которое довлело над чекистами практически со времен создания ЧК[5]. В книге рассматривается ход этой борьбы в советскую и постсоветскую эпохи, анализируются успешные попытки манипулирования восприятием прошлого во имя достижения современных политических целей. Конечно, описание «золотого века» ЧК говорит прежде всего о настоящем, а не о прошлом. Это история, которая создает и подпирает моральную вселенную. Именно исторические нарративы, воздвигнутые вокруг ЧК, создали ключевые категории и модели, которые использовались и продолжают использоваться для оправдания действий позднейших перевоплощений тайной полиции, представляемой продолжателем «славных традиций» ЧК.
Российский культ государственной безопасности сегодня как никогда актуален в силу своей связи с текущими событиями в России. В новой российской государственной идеологии фигура чекиста играет заметную роль. Непрерывные попытки определить ее роль в российском прошлом и настоящем — важная составляющая усилий, направленных на определение национальной идентичности и будущего развития страны. Подробное и исторически достоверное описание культа чекиста и ценностей, которые этот культ пропагандирует, способно пролить новый свет на неясности, свойственные процессу реформ в современной России.
Беспокойство о том, как будут отображены исторические события в будущем и каким будет приговор истории, проявилось в советском обществе очень рано. Суд потомков занимал умы первых советских лидеров. Вера в то, что будущие поколения воспримут их действия благосклонно и морально оправдают их, была для них очень важна. Ленин уверял своих последователей в том, что «вынужденная условиями жестокость нашей жизни будет понята и оправдана. Все будет понято, все».
Бухарин утверждал, что Феликс Эдмундович никогда «не смотрел в зеркало истории»[7], однако очевидно, что и Дзержинский заботился о том, как на страницах исторических исследований будут освещаться деяния его организации. Хотя в 1926 году Дзержинский заявлял, что писать историю ЧК еще слишком рано[8], он все-таки прекрасно понимал, что уже сейчас чекистам стоит позаботиться о том, как «будущие историки» станут интерпретировать события эпохи: так, в конце 1925 года он призвал ветеранов ЧК писать мемуары, чтобы гарантировать, что историческую роль ЧК не станут освещать «однобоко»[9].
Отчасти такую озабоченность вызвал хор голосов современников, осуждавших злодеяния ЧК, в том числе связанные с объявленной в 1918 году официальной политикой «красного террора». Это «море грязной клеветы» грозило поглотить Дзержинского и его людей[10], что и объясняло необходимость привить нужное восприятие органов госбезопасности, направить историческое сознание и память в правильное русло. С этой целью и были созданы тексты, приводимые в этой книге.
Чекист — категория расплывчатая
На IX Съезде партии в апреле 1920 года Ленин произнес свои знаменитые слова о том, что «хороший коммунист в то же время есть и хороший чекист». В книге рассматривается, что означало быть «хорошим чекистом» в конкретные исторические моменты, каковы были основные чекистские ценности и концепции, начиная с активного гуманизма, профилактики и заканчивая духовной безопасностью, в чем заключалась роль чекиста как носителя идеологических посланий.
В последние годы, со времен прихода к власти Владимира Путина и многих его бывших коллег по КГБ, слово «чекист» упрочилось в английском лексиконе. «Чекист» мигрировал в английский язык вместе с его постсоветским собратом «силовик». Оба термина используются в англоязычных СМИ для обозначения лиц, связанных с органами безопасности, «силовики» — конкретно для обозначения военной и мидовской элиты в современной российской политике.
ЧК, созданная в 1917 году, была сразу же объявлен органом, качественно отличающимся от всех прочих институтов подобного рода. Советская официальная риторика всегда старалась подчеркнуть уникальность и беспрецедентность ЧК. В советскую эпоху Чрезвычайный комитет настойчиво представился как особый «орган государственной безопасности нового типа»[12]. Само создание ЧК ознаменовало начало совершенно новой эпохи тотального надзора государства над обществом.
