Безвременье и временщики
Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов»
(1720-е — 1760-е годы)
Путники, прошедшие раньше нас
Мы живем во времена, когда остро ощущается движение, в которое пришла вся наша страна. Незаметно для себя мы утратили чувство усыпляющего покоя и теперь с тревогой вглядываемся в изгибы пути впереди.
На этом пути в будущее, ставшее вдруг таким туманным, неясным, и потому — тревожным, мы чаще, чем раньше, оглядываемся назад — в наше прошлое, ибо мы почувствовали себя в едином потоке времени, мчащемся из бесконечности истории в бесконечность будущего. Нам стало так важно знать наше прошлое именно для того, чтобы понять нынешний день и угадать контуры дня грядущего.
История никогда не бывает однообразной. Прошлое России — это длящаяся не одно столетие драма со своими героями, это вереница событий и тени миллионов умерших людей. Резкие вспышки революций и отступления контрреволюций, смелые реформы и робкие попытки половинчатых преобразований, яркое цветение национальных гениев и извечная бедность обыденной жизни, мирные, тихие урожайные годы и вспененные кровавые реки войн и братоубийственных смут — все это российская история, единая и неделимая.
Время первых послепетровских царствований, о которых ниже пойдет речь, нередко называют безвременьем — так разительно двадцатые — шестидесятые годы XVIII века не похожи на предшествовавшую им эпоху грандиозных петровских преобразований, как и на начавшийся после них «золотой век» Екатерины II. Но понятие «безвременье», применительно к истории, может быть только условным: ценен не только человек сам по себе, Ломоносов он или безвестный крестьянин, Петр Великий или простой солдат, ценно и время, в котором жили люди прошлого, ибо их время — часть нашей общей жизни на земле. Оно существует в нас самих, в наших генах, сознании, подсознании, памяти и снах. Мы лишь путники на дороге истории, по которой раньше нас прошли и исчезли за поворотом наши предшественники точно так же, как пройдем и исчезнем мы. Поэтому для нас в истории в принципе нет безвременья, нет неинтересных исторических судеб и периодов: просто об одних временах мы мало знаем, так как они не нашли своих певцов или вдумчивых исследователей, другие по иным причинам не «заговорили» для нас, не нашли соприкосновения с нашей жизнью, а это всегда важно, ибо сопереживание прошлому — непременная черта его восприятия и понимания.
Те самые тридцать-сорок лет, о которых пойдет речь ниже и которые называли безвременьем — для кого-то все отпущенное ему земное время. В самые, казалось бы, неинтересные времена вынашивались грядущие перемены — так незаметное на глаз течение может быть сильным, чтобы рано или поздно вырваться на поверхность.
Предварять сборник оригинальных исторических документов пространным научным исследованием всего соответствующего периода — занятие достаточно неблагодарное: ведь подобные книги для того и создаются, чтобы читатели могли сами, без посредников прикоснуться к историческим источникам, сопоставить их, задуматься над их содержанием, попытаться представить себе и понять их авторов.
В старой русской исторической литературе краткий отрезок времени, отраженный в публикациях, было принято называть «эпохой дворцовых переворотов». В самом деле — новый, 1725 год Россия встретила с первым императором — Петром Великим, а спустя всего тридцать семь лет, летом 1762 года, на престол вступила Екатерина II — уже восьмой по счету самодержец с императорским титулом. В этот промежуток на престоле сменяли друг друга: Екатерина I (февраль 1725 — май 1727 г.), Петр II (май 1727 — январь 1730 г.), Анна Ивановна (январь 1730 — октябрь 1740 г.), Иван VI Антонович (октябрь 1740 — ноябрь 1741 г.), Елизавета Петровна (ноябрь 1741 — декабрь 1761 г.), Петр III (декабрь 1761 — июль 1762 г.).
Однако «эпохой дворцовых переворотов» этот период называют не потому, что властители менялись так часто. Важнее то, что практически всякий раз смена власти сопровождалась смутами, волнениями, арестами, ссылками. Тысячи людей со страхом ждали наступления утра нового царствования — они не были уверены в своем завтрашнем дне.
Хронология событий «эпохи дворцовых переворотов» выглядит таким образом:
Январь 1725 года — «новая знать» во главе с Меншиковым, преодолевая сопротивление «старой» родовитой знати, делавшей ставку на внука Петра I великого князя Петра Алексеевича, возводит на престол Екатерину I;
май 1727 года — Екатерина умирает; Меншиков, расправившись со своими ближайшими коллегами и друзьями, сажает на престол внука Петра Великого Петра II, сделав его женихом своей дочери;
сентябрь 1727 года — в результате заговора и переворота смещен и отправлен в ссылку Меншиков, к власти приходит «партия» Долгоруких;
январь 1730 года — смерть Петра II. Переворот «верховником» с целью ограничения самодержавия Анны Ивановны рядом условий. Контрпереворот Анны Ивановны, восстановление неограниченной власти самодержца;
октябрь 1740 года — Анна умирает, Бирон становится регентом до совершеннолетия двухмесячного императора Ивана VI Антоновича;
ноябрь 1740 года — фельдмаршал Миних с гвардейцами свергает Бирона, а затем сам становится жертвой придворной интриги и подаёт в отставку;
ноябрь 1741 года — Елизавета Петровна совершает государственный переворот и свергает Ивана Антоновича, который навсегда вместе с семьей становится узником;
июль 1762 года — жена Петра III Екатерина Алексеевна свергает своего мужа, которого чуть позже убивают в Ропше.
Давно историки задумываются над причинами столь «нервной» политической жизни страны. Не секрет для всех, знакомых с этой эпохой, что судьба престола зависела прежде всего от того, за кем пойдет гвардия. Именно настроение гвардии определяло успех переворота или неудачу мятежа (вспомните Маршака: «Мятеж не может кончиться удачей/В противном случае его зовут иначе»). Существует довольно устойчивый стереотип — гвардия выражала интересы дворянства, защищала его классовые интересы. Реальная история, далекая от социологизированных схем, говорит другое. Анализ состава гвардейцев, совершивших дворцовый переворот 1741 года и возведших на престол Елизавету Петровну, показывает, что собственно дворян в группе захвата дворца было всего 17 %, а выходцев из крестьян — 42 % и разночинцев — 37 %. Полагать, что гвардейцы, совершившие переворот в пользу Елизаветы, отражали социальные воззрения тех сословий, из которых они вышли, было бы явной вульгаризацией, упрощением, ибо в основе взглядов и психологии гвардейцев лежали идеи, которые хотя и отличались от взглядов и психологии рядовых помещиков, но и не отражали психологию и стремления слоев, из которых вышли гвардейцы-недворяне.
Важно то, что гвардейцы были носителями типично преторианской психологии. Служа при дворе, они видели его жизнь изнутри. Подробности быта, поведения монархов, вельмож были всегда перед глазами стоявших в карауле солдат, являлись основной темой разговоров и воспоминаний в гвардейской казарме. Многолетняя служба при дворце приводила к тому, что гвардейцы чувствовали свою причастность ко всем крупным и мелким событиям жизни двора и его обитателей. Пышность двора, ослеплявшая провинциала, не приводила их в состояние благоговения, да это было и невозможно — столько видели и примечали глаза стоящих подчас у каждой двери часовых. Может быть, больше их знали только лакеи. Но почему же перевороты совершались не лакеями? Дело в том, что гвардия представляла собой сплоченное, хорошо обученное воинское соединение со сложившимися традициями и ярко выраженным корпоративным духом, что обеспечивало ей единство, дисциплинированность и согласованность действий в ответственные моменты истории, в отличие от корпораций чиновников, придворных и т. п. или лакеев. Все это порождало у гвардии особое, преувеличенное представление о своей роли в жизни страны. Из материалов следствия по делу Миниха в 1742 году известно, что, воодушевляя солдат на переворот 7 ноября 1740 года, он говорил им: «Ежели они хотят служить ея императорскому величеству, то бы шли с ним ево (Бирона. — Е. А.) арестовывать; ибо де кого хотят государем, тот и быть может». Миних, конечно, льстил гвардейцам, которые являлись силой несамостоятельной, оказывались орудием в руках политических дельцов.
Но так бывало не всегда. История возведения на престол Елизаветы Петровны — это история победы сильного патриотического начала и психологии гвардии, когда ее вели не предстоящие награды или гордое сознание своих возможностей, а долг перед Отечеством, как она это понимала. И в этом была особенность действий гвардейцев. Теми же идеями они руководствовались, выступив против Петра III, который, по их мнению, унижал достоинство России, русских.
