Самым неудобным, но в то же время самым скоростным видом экипажей была тележка фельдъегеря. С помощью фельдъегерской службы из столицы в провинцию передавались правительственные указы, важные документы, а также корреспонденция царской семьи. На почтовых станциях фельдъегерь получал лошадей вне всякой очереди.
«Фельдъегерь — это олицетворение власти. Он — слово монарха, живой телеграф, несущий приказание другому автомату, ожидающему его за сто, за двести, за тысячу миль и имеющему столь же слабое представление, как и первый, о воле, приводящей их обоих в движение. Тележка, в которой несется этот железный человек, самое неудобное из всех существующих средств передвижения. Представьте себе небольшую повозку с двумя обитыми кожей скамьями, без рессор и без спинки — всякий другой экипаж отказался бы служить на проселочных дорогах, расходящихся во все стороны от нескольких почтовых шоссе, постройка которых только начата в этой первобытной стране. На передней скамье сидит почтальон или кучер, сменяющийся на каждой станции, на второй — курьер, который ездит, пока не умрет. И люди, посвятившие себя этой тяжелой профессии, умирают рано» (92, 127).
В качестве некоторой компенсации за тяготы своей службы фельдъегеря пользовались правом любыми средствами прокладывать себе дорогу. Особенно страдали от их ярости и рукоприкладства ямщики, кучера и станционные смотрители. Кюстин наблюдал в Петербурге, «как какой-то курьер, фельдъегерь или некто не выше его по рангу, выскакивает из своей брички, подбегает к одному из таких благовоспитанных кучеров и начинает осыпать его ударами. Он может бить его изо всей силы кулаками, палкой, кнутом в грудь, в лицо, по голове, куда попало. И несчастный, виноватый тем, что не посторонился достаточно быстро, не оказывает ни малейшего сопротивления из почтения к мундиру и касте своего мучителя» (92, 157).
Все виды экипажей, передвигавшихся по градам и весям России, объединялись несколькими общими чертами, которые Кюстин определил следующим образом. «Экипажи по большей части содержатся плохо, небрежно вымыты, скверно окрашены, еще хуже отлакированы и в общем лишены всякого изящества. Даже коляски, вывезенные из Англии, скоро теряют свой шик на мостовых Петербурга и в руках русских кучеров. Хороша только упряжь, легкая и красивая, выделанная из превосходной кожи» (92, 126).
* * *
Последним по удобствам и красоте отделки, но первым по распространенности средством передвижения была простая крестьянская телега. Облик этого поистине «народного экипажа» был прост, а комфорт — аскетичен. Таким его и представил Теофиль Готье в своих записках о России.
«Во дворе почтовой станции не было других свободных повозок, кроме телег, а нам нужно было ехать пятьсот верст только до границы.
Чтобы по-настоящему объяснить весь ужас нашего положения, необходимо небольшое описание телеги. Эта примитивнейшая повозка состоит из двух продольных досок, положенных на две оси, на которые надеты четыре колеса. Вдоль досок идут узкие бортики. Двойная веревка, на которую накинута баранья шкура, по обе стороны прикреплена к бортам, образуя нечто вроде качелей, служащих сиденьем для путешественника. Возница стоит во весь рост на деревянной перекладине или садится на дощечку. В это сооружение запрягают пять меленьких лошадок, которых, когда они отдыхают, вследствие их плачевного вида, не взяли бы даже для упряжки фиакров, так они несчастно выглядят. Но, однако, если они уже запущены в бег, лучшие беговые лошади за ними поспевают с трудом. Это не барское средство передвижения, но перед нами была раскисшая от таявшего снега адская дорога, а телега — это единственная повозка, способная ее выдержать» (41, 329-330).
Ямская гоньба как единственно возможная система связи, пронизывающая огромные безлюдные пространства, была плодом организаторского гения Чингисхана. Его сын Угедей, взойдя на трон, озаботился усовершенствованием отцовского изобретения. Он лично утвердил перечень предметов, которые всегда должны были быть в наличии на каждом «яме», то есть постоялом дворе. Предусмотрительный государь в конце реестра приписал, что, если при проверке обнаружится даже самая малая нехватка против списка, содержатель яма будет сурово наказан.
«Отныне впредь нами устанавливается для каждого яма определенное число улаачинов (служителей. — Н.Б.), лошадей, баранов для продовольствия проезжающим, дойных кобыл, упряжных волов и повозок И если впредь у кого окажется в недочете хоть коротенькая веревочка против установленного комплекта, тот поплатится одной губой, а у кого недостанет хоть спицы колесной, тот поплатится половиною носа» (71, 154).
Московские князья позаимствовали у татар систему ямской гоньбы. Иван III в завещании не забыл и такое распоряжение:
«А сын мой Василеи в своем великом княженье держит ямы и подводы на дорогах по тем местом, где были ямы и подводы на дорогах при мне. А дети мои, Юрьи з братьею, по своим отчинам держат ямы и подводы на дорогах по тем местом, где были ямы и подводы по дорогам при мне» (56, 362).
Ямская служба без особых изменений дошла от Батыевых времен до 1586 года, когда «во всем государстве ямщики устроены селами и деревнями по разным трактам» (165, 363).
* * *
Механизм ямской службы той эпохи наглядно представляет царское распоряжение по устройству ямов (ямских слобод Алексеевской и Котельницкой) в Новгороде.
«Лета 7094 (1586). По Государеву Цареву и Великого Князя наказу велено учинити дьяком Саве Фролову да Семейке Емелянову в Новгороде два яму: один на Со-фейской стороне, а другой на Торговой стороне, а на ямех 140 чел. охотников, по 70 чел. в слободе, а держати всякому ямщику по четыре мерины, а давати им по 25 Рублев человеку, и того 3500 р.
(«Охотников», то есть добровольцев, изъявивших желание стать ямщиком, набирали из числа податных крестьян. — Н. Б.)
А розвести те денги с архиепискупа и с архимандрита, и с игуменов, и с помещиковых земель, и с черных волостей со всех и с заонежских волостей и с сох, которые сохи были приписаны к посадцким ямом преж сего.
(Соха — единица поземельного налогообложения в Московской Руси. — Н. Б.)
А розписати боярину и воеводе князю Федору Михайловичи) Трубетцкому и дияком вместе перед архиепискупом розверстав да в тоже число взяти ис кабатцких денег 300 рублев за ноугородцкой посад.
А с ноугородцкого посаду с посадцких людей в ям не имати.
(Правительство запрещало набор в ямщики основных налогоплательщиков — посадских людей. — Н. Б.)
А росписав на сохи (податные единицы. — Н. Б.) денги и собрав и охотников прибрав, да те денги охотником велено роздати и на яму поставити и поруки по них поимати крепкие, что им на том яму с подводами стоя-ти и с яму не збежати. (Ямщики получали казенное жалованье для покупки и содержания лошадей и всего необходимого для ямской гоньбы. — Н. Б.)
А имати в охотники велено всяких людей, опричь новых посадцких людей, которые ныне сведут на посад.
А посатцких людей в охотники имати не велено.
И охотников велено дияком беречи во всем, чтоб их послалники (гонцы. — Н. Б.) не били и не грабили и кормов своих на них не имали.
А для береженя приказати велено, выбрав дву сынов боярских из неслуживых, кого пригоже, чтобы охотники на ямех стояли сполна, а с яму не розбежались.
А то дияком велено укрепити накрепко, чтоб на первых ямех от Новагорода охотники стояли по Московской дороге на Броннич, а по Псковской дороге на Пшаге, чтоб однолично (ни в коем случае. — Н. Б.) но-угородцкие подводы через те ямы не ходили; и от послалников однолично (равным образом. — Н. Б.) беречи накрепко, чтоб послалники многих подвод по прежнему не имали.
(Постоянной угрозой исправности ямской гоньбы было использование ямских лошадей для местных нужд. Другой угрозой были чрезмерные запросы разного рода гонцов на подводы. — Н. Б.)
А отпущати гонцов велено збирая розные многие дела.
(Пустая трата сил и средств происходила от желания каждого ведомства посылать в столицу собственного курьера. Указ требует собирать для отправки с одним гонцом разные бумаги. — Н. Б.)
А лишних подвод никому давати не велено; а коли пошлют в ноугородцкой уезд для высылки (отправки людей на военную службу или общественные работы. — Н. Б.) и для денежных зборов, и тем велено давати по подводе да по проводнику, а болши дву подвод никому не давати; а ездити велено на ямских подводах до первых деревень, а с первые деревни имати велено по селам и по деревням подводы.
А о всем о том дияком велено докладывати боярина и воеводы князя Федора Михаиловича Трубетцкого и промышляти о государевых делех с боярином и с воеводой со князем Федором Михаиловичем Трубетцким с товарыщи по Государеву наказу как бы было Государеву делу прибылнее; а ко Государю о всяких делех писати подлинно.
