- Тогда была другая жизнь, ее нельзя сравнивать с настоящей.
- Народ, Танечка, в Афганистане, по сравнению с тем прошлым временем, изменился, но его дух независимости остался. То что произошло, он воспримет как наступление на его независимость.
- Значит по твоему им дозволен над нами издеваться, нас бить, убивать, а мы не можем им дать сдачи...
- На руках Амина действительно кровь наших граждан, но он президент страны и с ним надо поступать в рамках международных отношений. Знаете что, ребята, давайте сейчас не будем сейчас впадать в дискуссию о политике и у меня к вам просьба, никогда, ни перед кем, не распространяйтесь о событиях, свидетелями которых вы здесь были. Это может закончиться плохо не только для вас, но и для нас, ваших родителей.
- Хорошо, мамочка, - вдруг согласилась Таня.
- Тогда оставайтесь одни, я пойду к Машеньке, надо ей помочь справиться с горем. Поля была чудесной женщиной.
Она ушла. Таня подошла ко мне и положила руки на плечи.
- Тебя в эти тяжелые дни могли убить...
- Помнишь, когда мы первый раз с тобой встретились, ты сказала, что здесь так тихо, никакой истории...
- Помню. Но после всех событий, я поняла и другое, историю пишут кровью и ее надо ощущать, даже тогда, когда ее не видишь.
Я подтягиваю ее к себе.
- Мы ведь встретимся, правда?
- Должны. Из-за этих событий, я прервала здесь учебу в школе, приеду в Ленинград и должна наверстать упущенное, потом надо успеть в институт... Я тебе оставлю адрес. Приезжай.
И тут я ее целую в щеку, а она обхватывает мою голову руками и страстно целует в губы.
Нашу идиллию прерывает стук в дверь и слышен голос Даши.
- Танька, открой. Ты здесь?
Таня неохотно отрывается от меня и отряхнувшись идет к двери. Дашка влетает как метеор.
- Ты знаешь, наших ребят отправляют завтра в Москву. Ой, Толя, ты здесь, а я то думала, что я первая Таньке сообщу эту новость. Пойдемте ко мне. Я уже Сашу выловила, через пять минут он придет туда. Мы справим проводы и расставания. Мама вина приготовила, первый раз в жизни напьюсь.
На аэродроме только одна неприятность, это надо всегда чего то ждать. Подали "ИЛ" и мы уже хотели погружаться, как вдруг команда: "отставить". К самолету подъезжает большая грузовая машина. Лейтенант тыкает пальцем в солдат.
- Ты, ты, ты и ты... - палец уперся в меня. - К машине.
Мы подходим к машине, откидываем задний борт. Внутри три гроба. Самый центральный покрыт красной материей и на нем венок перевитый лентой, на которой надпись: "Генералу П. от комитета гос. безопасности".
- Разгрузить машину, - требует лейтенант, - гробы перенести в самолет.
Мы перетаскиваем гробы в самолет и только после этого, солдатам разрешают приступить к погрузке.
- Первые жертвы войны, - комментирует мне на ухо Сашка шепотом.
- А те 22 человеческие жертвы и те... больше десятка наших солдат погибших в провокации...
- Тише, ты. Это были жертвы прелюдии к войне. Сколько теперь еще будет этих гробов. Война, судя по всему, только началась.
- Ты откуда знаешь?
- Я слышал, как наш батя обсуждал по телефону вариант посылки небольшой группы "Дельты" в Герат. Там наши части немного придержали...
- Ну и что?
- Вроде все уладилось...
- Тише, литер идет.
Мы притворяемся, что заняты делом и затащив свое барахло в самолет, уже подобрали себе уютное место.
- Смотрите, наши отъезжают, - кричит один из солдат у входа в самолет.
- Кто наши?
- Да гражданские же.
Мы как на пружинах подскакиваем и пробираемся к двери. На поле аэродрома выезжают грузовики, из них выскакивают женщины, дети и несколько мужчин.
- Ты Дашку не видишь? - спрашивает меня Сашка.
- Нет.
- Отойти от двери. Приготовиться к взлету, - командует лейтенант.
Все. Прощай Афганистан. Мы развязали войну, теперь умирать в этой кровавой бойне предоставим другим.
Первыми меня учуяли собаки. Поднялся такой гвалт, будь то к нашему дому подошли сотни врагов. Вытянув шею, впереди несся Хонди. Он подпрыгнул так высоко, что точно достал своим языком моей щеки.
- Хонди, собачка моя.
Я склоняюсь к нему, но буря восторга так высока, что пес извивается ужом, нещадно молотя себя хвостом и мотая головой. Другие окружили нас и почтительно потявкивают или пытаются прилизаться под мою руку.
- Кто здесь?
На лыжах стоит с двустволкой отец.
- Неужели, Анатолий.
- Я приехал в отпуск.
- Здравствуй, Толя.
Он обнимает меня.
- Пойдем домой. Вот наши то обрадуются.
Мы за столом. Мать и бабушка, как помолодели, они сидят за столом, подкармливают меня, а я им рассказываю небылицы из армейской службы.
- Ты там был? - вдруг спросил меня отец.
- Где там?
- В Афганистане. Туда послали много наших.
- Проскочил так..., - нехотя тяну я.
- Ордена там заработал?
- В основном, там.
- Не забыл как стрелять надо?
- Не забыл.
- Толя, ты стрелял в людей? - тревожно спрашивает мама.
- Ну что ты, мама. Я был там, когда еще и война то не началась.
- Эх жалко, что ты не был в гуще сражений, - сокрушается отец.
- Ну и правильно, - не выдерживает бабушка, - убили бы и все...
- Тольку? Да его не одна пуля не возьмет...
- Брось ты? Плюнь лучше через левое плечо три раза.
Отец смеется, но плюет.
- Ой, я забыл, мама, в Афганистане в магазине приобрел.
Я лезу в чемодан и достаю толстую цепочку змейку. Мать ахает от изумления, они с бабушкой щупают необыкновенную диковину.
- Сколько же в нее надо денег вложить? - спрашивает бабушка.
- Там наши деньги в цене...
Вечером я раздеваюсь и мать, открыв рот, с ужасом смотрит на мою ногу.
- Что это у тебя?
- Шрам. Нечаянно задел за рваное железо.
- Господи, слава богу, что все в порядке.
Она щупает ногу.
- До чего же длинный и как тебя только угораздило...
Хонди, на правах первого друга, ложится рядом с кроватью на коврике.
Мы идем с отцом на лыжах, по вспухшему от снега лесу. Впереди, как всегда, Хонди. Собачка немыслимыми приемами осиливает сугробы.
- Так все таки, ты участвовал в боевых операциях в Афганистане? спрашивает отец.
- Участвовал.
- Я так и думал. Молодец, что не расстраивал мать. А у нас здесь тишина. Только новый секретарь обкома малость нервы портит.
- Браконьерством занимается?
- Да нет. Все этих пакостников под свою защиту берет. Я тут придавил двоих с деревни, где ты сдавал экзамены. К суду их притянул, так он их из дерьма вытянул, они опять теперь шалят...
- Кабана бьют?
- Нет, оленя в основном...
Мы обходим участок и возвращаемся домой.
Я их выловил на пятый день моего отпуска. Идет крупный, разлохмаченный снег. Вдруг звуки выстрелов всколыхнули лес, встряхнув с веток деревьев, неокрепшие сугробики.
- Хонди, тихо.
Мы идем на звуки выстрелов. Двое мужчин на снегу ножами потрошат лося. Они сняли лыжи и прислонили их к дереву.
- Федя, привет, - говорю я негромко.
Мужик в рыжей шапке подскакивает и с ужасом смотрит на меня. Второй, более энергичен, он выхватывает ружье и тут же я стреляю. Ружье вылетает из его рук и исчезает в снегу, метрах в пяти за ним.
- Федя, ты чего меня так плохо встречаешь.
- Толенька, я не хотел, - уже чуть не плачет мужик. - Черт попутал.
- Ты, сволота, - грубо отвечает молодой, - ты мне ружье попортил. Я же тебя в порошок сотру...
- Толенька, не слушай его, он еще ничего не понял.
Федя струхнул всерьез. Я опять стреляю. Шапку наглеца смахнуло с головы и похоже до него тоже доходит, что что-то не так.
- Кто это? - спрашивает он Федю.
- Толя. Сын лесника.
- Ну и что?
- Он тебя здесь похоронит.
- Не имеет права, - уже взвизгнул он.
- Вы нарушили закон, значит надо.
- Может не надо, Толенька, - хнычет Федя, - Богом клянусь, последний раз в жизни это сделал. Прости.
- Нет, Федя, ты который раз ловишься в лесу?
- Третий.
- Вот видишь, третий, а ума не набрался, Не мог сразу со всем порвать...
- Порву, кровью клянусь, порву.
Я начинаю расстреливать их лыжи, они подпрыгивают и превращаются в щепки. После обращаюсь к мужикам.
- Выкиньте ножи.
Теперь они послушны как кролики. Ножи улетают в сугробы.
- А ну, марш в ту сторону.
Мужики, ругаясь, ползут по сугробам. Мы с собакой подходим к туше лося, уже наполовину покрытую белым ковром падающего снега. Хонди сразу вцепился в кусок мяса, а я с трудом нахожу Федино ружье, закидываю себе на плечи и изучаю участок. Падающий снег, уже засыпал следы и по едва приметным вмятинам можно еще определить откуда мужики шли.
Так и есть, в метрах ста от места событий, обычные волокуши на широких лыжах. На них брезент и сено. Я подтаскиваю их к лосю, отсекаю самые лучшие коски мяса, заворачиваю их в кусок брезента и забрасываю на волокушу. Теперь мы с собачкой не спеша, отправляемся в лесничество. Я, как заправская лошадь, накидываю лямку и тащу ношу по сугробам, пробиваясь к дороге.
