-- Ты знаешь, я положительно очумел и закружился, перебегая с одного собрания на другое... Это не были какие-нибудь маленькие тайные собрания. Напротив -- переполненные большие аудитории, залы, набитые битком спорщиками, перебивающими друг друга. И все это средь бела дня. Собирались деньги. Одни говорили: "На хождение в народ". Другие -- "Бедным студентам". -- "Это зачем? Незачем учиться, кончать курсы. Пусть бросает все и идет в народ!" Каждый спешил высказать свое мнение и убедить другого. Однако было ясно, что сторонники "хождения в народ" берут верх. Разнообразные мнения сливались в одно общее -- "Весной надо двинуться в деревню и, нарядившись в простой костюм, изобразив рабочего, попробовать, попытать почву, посмотреть, что представляет из себя мужик, как он отзовется на призыв, захочет ли восставать, возможна ли с ним революция.
-- А "чайковцы"? Какие у них планы? -- интересовался Войноральский.
-- Решено идти в народ, но обязательно надев армяк, сарафан, простые сапоги, даже лапти! А после летнего опыта осенью всем собраться, устроить нечто вроде съезда и тогда уже окончательно решить все вопросы относительно революции, выработать общую определенную программу действий.
Раздумья, встречи с петербургскими друзьями убедили Войноральского направить свои силы в ближайшее время не на продолжение образования, а на организацию похода в народ. Чтобы не расстраивать мать, он решил не говорить ей о своих планах. Пусть думает, что он учится в Петербурге.
Сам же он вместе с женой к весне 1874 г. собрался в Москву. Здесь он решает на свои средства организовать столярную и сапожную мастерские для подготовки московской молодежи к походу в деревню, а также открыть подпольную типографию. Войноральский планирует печатать в ней нелегальную литературу для народа и бланки паспортов для пропагандистов.
В 1873 г. он встретился с Мышкиным и узнал о его планах устройства легальной типографии. Войноральский обещает помочь в подборе людей, знающих наборное дело. Он пишет письмо в Архангельск Ефрузине Супинской и приглашает ее с подругами работать в этой типографии и Москве. Девушек не нужно было особенно агитировать. Они хотели отдать свои силы служению народу. Туда, в столицы... в Москву, в Петербург, где кипит работа, где столько передовых людей!
С начала марта 1874 г. Войноральский с женой приехал в Москву. Супруги сняли дом в шесть комнат и поселились здесь вместе с архангельскими девушками. Образовалась своего рода коммуна. Дом стал местом встреч (со студентами Петровской академии). Разговоры шли о том, что студентам Земледельческой академии удобно вести в народе пропаганду сельскохозяйственных знаний, а параллельно беседовать о причинах его тяжелой жизни. Войноральский, кроме того, снабжал студентов академии и университета нелегальными произведениями.
Член Большого общества пропаганды А. О. Лукашевич вспоминал впоследствии: "Одной из центральных фигур был воистину тогда в Москве Порфирий Войноральский, бывший помещик и мировой судья, который, между прочим, превосходно исполнял роль хозяина учебной пропагандистской мастерской вроде наших петербургских, но с несравненно более многочисленными участниками, притом часто менявшимися".
В квартире Войноральского на углу Плющихи и Б. Благовещенского переулка была организована учебная мастерская с сапожным и столярным отделениями. Здесь работали студенты Петровской академии и университета, члены Большого общества пропаганды, или "чайковцы", -- Кравчинский, Клеменц, Лукашевич, Шишко. В комнатах стоял запах кожи, вара и свежих стружек. Оборудование, инструменты мастерской, а также продукты для работавших в ней приобретались на средства Войноральского. Юноше Андрею Кулябко (брату жены) было поручено выполнять мелкие хозяйственные дела, передавать почту. Надежда Павловна Войноральская с помощью 27-летней кухарки Ирины Лизуновой хлопотала по хозяйству -- готовила еду, создавала по возможности удобства и уют для всех, принимавших участие в работе мастерской. В мастерской царил дух товарищества, доверия и искренности. На видное место Войноральский повесил сумку с деньгами -- от 400 до 500 руб., откуда каждый мог брать, сколько считал нужным для своих нужд, не ставя об этом никого в известность.
В мастерской не только шла работа по обучению столярному и сапожному делу. В перерывах между работой обсуждалась нелегальная литература, программные документы народничества. Поэтому соблюдались меры предосторожности.
Полиция напала на след неправильно оформленных паспортов. Было установлено, что прописанные по этим паспортам безвыездно проживают в Петровско-Разумовском. Дворник стал требовать у Войноральского паспорта всех живущих в мастерской. Было решено перевезти мастерскую на другую квартиру --на Бутырки. Здесь также открыли два отделения -- сапожное и столярное. Мастером стал работать профессиональный сапожник Пельконен. В Москве начались аресты. Сообщение между квартирой Фроленко и мастерской на Бутырках приходилось тщательно маскировать.
В мастерской после работы за чашкой чая звучали смех, остроумные шутки, читались стихи, велись разговоры не только о политике и социальных проблемах, но и о новостях искусства и литературы. И это было естественно --собиралась интеллигентная, образованная молодежь.
Когда мастерскую Войноральского посещали Кравчинский, Клеменц и Шишко, собрания проходили незабываемо для всех участников. Дмитрий Клеменц, один из лучших народнических пропагандистов, поражал присутствующих богатой речью, блистающей всеми сокровищами русского народного языка, которым он владел с изумительным крыловским мастерством. Он умел в шуточной форме говорить о серьезных вещах. Во внешности его запоминающимися были глаза -- мягкие и вдумчивые.
Однажды в мастерской на Бутырках разгорелся спор в связи с позицией наиболее активных бакунистов свернуть распространение в народе книг ради непосредственной агитации к бунту. Войноральский знал, что этой точки зрения придерживается и Сергей Ковалик.
-- Очень хорошо, -- говорил Войноральский, -- когда Сергей Ковалик выступает за свободу, равенство, справедливость и повторяет вслед за Бакуниным: Я могу быть свободным только среди людей, пользующихся одинаковой со мной свободой. Утверждение моего права за счет другого, менее свободного, чем я, может и должно внушить мне сознание моей привилегии, а не сознание моей свободы. Ничто так не противоречит свободе, как привилегия. Полная свобода каждого возможна при действительном равенстве всех. Осуществление свободы в равенстве -- это и есть справедливость. Пусть Ковалик убежден в том, что свобода без социализма -- это привилегия и несправедливость, а социализм без свободы -- это рабство и животное состояние. Но я повторю вслед за Лавровым, что революционная работа есть теперь единственно важная работа в мире. Для призыва к революции народ должен быть подготовлен, и здесь книги для народа, их распространение, вооружение ими пропагандистов --наше мощное оружие. Как же можно выступить против распространения книг, решив заранее, что народ готов к революции! Народ подхватит призыв к революции, когда он услышит его не от чужих, а от людей, голос которых он привык слушать на мирском сходе, за артельным столом. Здесь, в народной среде, должны быть подготовлены борцы, которые, будучи просвещенными нашими пропагандистами, с помощью книг смогут раскрыть глаза народу на причины его бедствий и возможности солидарного протеста по всей России и крестьян, и рабочих, и интеллигенции.
-- А я понимаю таких, как Сергей Ковалик, -- включился в разговор Кравчинский, -- эти люди, мужественные и смелые, хотят во что бы то ни стало зажечь огонь протеста в крестьянской среде, даже ценой собственных жизней, чтобы даже неудачные, жестоко подавленные бунты послужили сигналом к следующим выступлениям к борьбе до победного конца.
-- Я поддерживаю тех, кто за тщательную подготовку восстания, но идти в народ необходимо, чтобы узнать лучше его жизнь и возможности для борьбы, --вступил в разговор Клеменц.
-- Но разве есть среди нас такие, кто был бы против этого! --воскликнул Войноральский.
-- Конечно нет! Здесь не может быть такого вопроса.
Вскоре работа мастерской возобновилась на Плющихе в доме Печковского. Эта мастерская просуществовала меньше месяца и закрылась, так как молодежь начала разъезжаться "в народ".
В НАРОД!
Вспоминается мне та пора,
Как по нивам родимого края
Раздалось, мужика пробуждая,
Слово братства, свободы, добра...
И. А. МОРОЗОВ
Движение в народ не было централизованным. В стране не существовало еще единой революционной организации, которая могла бы руководить народническим движением. Однако произошло невиданное: многочисленные самостоятельные кружки революционно настроенной молодежи начали действовать почти одновременно в более чем 50 губерниях страны. Интеллигентная молодежь бросилась на помощь крестьянству, которое царизм сделал "нищим, забитым, темным, подчиненным помещикам-крепостникам и в суде, и в управлении, и в школе, и в земстве" [Ленин В. И. Полн. собр. соч. -- Т. 20. --С. 173.].
