Для Рожера 1135 г. был плохим. Собственная болезнь, смерть жены, новые неприятности в Италии, как раз тогда, когда казалось, что закон и порядок восстановлены, — вполне достаточно, чтобы у человека опустились руки. Но этот год, по крайней мере, закончился лучше, нежели начался; и три зачинщика бунта, Роберт, Райнульф и Сергий, отступив с такой невероятной быстротой за стены Неаполя, ясно доказали свою неспособность вести борьбу без поддержки извне.
И все же, пока еще оставалась надежда на эту поддержку, они отказывались сдаться. Теперь Роберт Капуанский также потерял свой последний шанс на прощение. Терпение короля иссякло. Чуть раньше он сделал своего старшего сына Рожера князем Апулии, а своего второго сына, Танкреда, князем Бари, лишив мятежного князя Гримоальда его владений. Этой осенью он провозгласил третьего сына, Альфонсо, князем Капуи вместо Роберта — вскоре после этого мальчика официально возвели в княжеское достоинство в кафедральном соборе Капуи. Все они были желторотыми юнцами, герцогу Рожеру едва исполнилось семнадцать, Танкред был на год или два младше, а Альфонсо едва вступил в пору отрочества. Но все трое были достаточно взрослыми, чтобы служить орудиями в исполнении замыслов своего отца, а эти замыслы заключались в том, чтобы не допускать появления могущественных вассалов вне его собственной семьи. К концу 1135 г. впервые все главные фьефы южной Италии оказались в руках Отвилей.
Всю эту зиму Неаполь держался. К весне 1136 г. в городе начался голод. Фалько упоминает, что многие жители, молодые и старые, мужчины и женщины, падали и умирали на улицах. И все же, добавляет он гордо, герцог и его сторонники оставались тверды, «предпочитая умереть с голоду, но не подставить свои выи под ярмо дурного короля». К счастью для них, Рожеру так и не удалось отрезать город полностью от внешнего мира; хотя осаждавшие перекрыли все подходы к Неаполю по суше, сицилийский флот не сумел достичь таких же результатов на море, так что и Роберт, и Сергий от случая к случаю выбирались в Пизу за припасами. Даже при подобной поддержке не похоже, что неаполитанцы смогли бы и дальше сохранять присутствие духа, если бы Роберт не совершил короткую вылазку ко двору Лотаря в Шпейер и не вернулся нагруженный императорскими наградами, чтобы сообщить, что император уже значительно преуспел в подготовке освободительной экспедиции.
Схожие сведения достигли и ушей Рожера, чьи соглядатаи не оставили у него никаких иллюзий по поводу того, сколь могучей будет императорская армия. Рожер начал собственные приготовления, исходя из того, что силы врага будут значительно превосходить по численности любое войско, какое он сможет собрать. На победу силой оружия рассчитывать не приходилось; оставалось полагаться на хитрость.
Только в середине лета армия Лотаря собралась в Вюрцбурге. У нас нет точных сведений о ее размерах, судя по перечню главных имперских вассалов, участвовавших в экспедиции, она существенно отличалась от той печальной маленькой компании, которая отправилась с Лотарем в Рим в 1132 г. В авангарде выступали герцог Генрих Гордый Баварский, зять императора, и Конрад Гогенштауфен, старый враг и соперник Лотаря, который теперь подчинился императору и был утвержден в правах на все земли и титулы в обмен на обещание участвовать в предстоящем походе. За ними следовало внушительное собрание меньшей знати и их свиты — маркграфы, платцграфы, ландграфы, бургграфы со всей империи — а также клирики, среди которых находились по крайней мере пять архиепископов, четырнадцать епископов и аббат. К третьей неделе августа огромная армия была готова выступить; и 21-го, возглавляемая Лотарем и императрицей, она двинулась на юг к Бреннеру.
За четыре года император не обрел популярности в ломбардских городах, но на сей раз размеры войска, находившегося под его командованием, внушали уважение. Неизбежно зникали ситуации, когда его людям приходилось обнажать мечи, но ничто всерьез не задерживало его продвижение. Около Кремоны имперская армия еще увеличилась за счет отряда из Милана; здесь же Лотаря ожидал Роберт Капуанский. В начале февраля 1137 г. император достиг Болоньи, где разделил армию на две части. Предполагалось, что сам он продолжит путь через Равенну к Анконе, а затем по Адриатическому побережью в Апулию; тем временем герцог Баварский с тремя тысячами рыцарей и, вероятно, двенадцатью тысячами пеших воинов должен был пройти через Тоскану и Папскую область, по возможности вернуть Иннокентия в Рим и заручиться поддержкой монастыря Монте-Кассино, прежде чем встретиться с тестем в Бари на Троицу.
Когда в 529 г. святой Бенедикт избрал высокий горный гребень, возвышающийся над дорогой между Римом и Неаполем, в качестве места для самого первого и крупнейшего из основанных им монастырей, он, сам того не желая, превратил аббатство в стратегически важный пункт, о чем его обитатели в течение пятнадцати последующих веков не раз сожалели. Позже, когда могущество и авторитет Монте-Кассино возросли, географические факторы отступили на второй план перед политическими, но нормандцы с их первых дней не полуострове рассматривали монастырь — в политическом и военном отношении — как один из главных ключей к господству на юге. Для Рожера II Монте-Кассино представлял собой даже нечто большее — жизненно важную крепость, почти самостоятельное государство, охраняющее границу, которая отделяла его королевство от Папской области.
Монастырь, со своей стороны, никогда не находил свое положение пограничной крепости слишком удобным. Однако в минуты сомнений он привык оглядываться на нормандцев. Монте-Кассино поддерживал хорошие отношения с наместниками Рожера на континенте, и, хотя несколькими месяцами ранее лояльность монастыря была — возможно, несправедливо — поставлена под подозрение, избранный в результате этого кризиса новый настоятель Райнальд являлся твердым сторонником короля. Когда Генрих Баварский прибыл к подножию горы в середине апреля, он обнаружил, что все окрестности умышленно опустошены, а ворота монастыря заперты. Генрих уже проделал трудный путь через Тоскану. Пиза и некоторые другие города, которые хранили верность Иннокентию, оказали ему помощь, как могли; но Флоренция и Лукка подчинились только после упорного сопротивления, и Генрих еще добивался покорности Гроссето, когда в начале марта Иннокентий, возможно сопровождаемый святым Бернаром, выехал из Пизы, чтобы к нему присоединиться.
С самого начала герцог и папа, похоже, сильно невзлюбили друг друга. Генрих был при всем при том человеком более сильным и непреклонным, чем его тесть. Как один из высших аристократов империи, имевший все шансы наследовать трон после смерти Лотаря, он не намеревался идти на уступки, о которых впоследствии мог бы пожалеть; как военачальник, он имел свою задачу; и у него не было никакого желания выполнять указания папы или кого-то другого. Первый конфликт возник после взятия Витербо; контрибуция в три тысячи талантов — примерно соответствующая двум тысячам фунтов серебра — была затребована Иннокентием на основании того, что город лежит в пределах Папской области, но отобрана Генрихом, как законная военная добыча. Затем герцог не пошел в Рим. Он утверждал, что разумнее сокрушить сперва Рожера и предоставить Анаклету, лишившемуся всякой поддержки, сдаться самому, нежели тратить время и силы на насильственное изгнание его из собора Святого Петра. На такие доводы возразить было нечего, и Иннокентий их принял; но это означало, что его изгнание продлится на неопределенный срок — не говоря о перспективе тащиться жарким апулийским летом вслед за имперской армией, — и не улучшало настроения папы.
И в довершение всего возникли неприятности с Монте-Кассино — колыбель западного монашества надменно бросила вызов не только имперской армии, но самому Иннокентию. Одиннадцать дней Генрих ждал, перекрыв все подходы к монастырю, и напрасно высматривал какие-либо признаки того, что монахи готовы пойти на уступки. Ничего не произошло. Монастырские кладовые ломились от припасов, обитатели были сильны и пребывали в наилучшем расположении духа; а взять монастырь штурмом было практически невозможно. Герцог, который должен был присоединиться к Лотарю в Апулии в конце мая, не мог медлить. Смирив свою гордость, он послал гонца на гору с предложением переговоров.
Аббат Райнальд, хотя и поддерживал Рожера, заботился прежде всего о собственном монастыре, и его главной целью было как можно быстрее избавиться от Генриха и его армии. Потому, когда герцог предложил оставить Монте-Кассино в покое и утвердить Райнальда в качестве настоятеля за небольшое вознаграждение золотом и позволение имперскому знамени развиваться над цитаделью, аббат охотно согласился. Иннокентий уже отлучил мсизстырь за анаклетанские симпатии. Его реакция на это новое соглашение, по которому наиболее почитаемое религиозное учреждение Европы — и ко всему прочему расположенное на самой границе Папской области — оставлялось в руках нераскаявшегося сторонника Анаклетл и под имперским, а не под папским знаменем, не описана ни в одной хронике.[11] Наверное, она была соответствующей.
