Ознакомительная версия.
Абдул-Керим-паша оказался сильно ограничен в своих действиях. Планы операций он обязан был представлять на утверждение султана через военного министра и принимать в расчет рекомендации военного совета, в котором председательствовал тот же военный министр.
Параллельно с этой процедурой султан сам иногда отдавал приказания командирам отдельных частей, минуя главнокомандующего. По большей части эти приказания основывались на том понимании, которое складывалось в «тайном совете» при особе султана. А лица, заседавшие в разных «советах», далеко не всегда демонстрировали общность интересов и единство устремлений.
Специалисты из Военно-исторической комиссии отмечали, что «при таком отсутствии единоначалия невозможно было, создав известный план действий, провести его далее последовательно и неуклонно», что обрекало турок в основном на пассивно-оборонительные действия[99].
В османской столице довольно быстро отвергли план кампании, согласно которому войска султана должны были занять Румынию еще до вступления в нее русской армии. Встречное движение турецких сил на левый берег Дуная только бы ускорило генеральное полевое сражение с русскими, вступить в которое турецкой армии пришлось бы вдали от своих баз и крепостей, имея за спиной разливавшийся Дунай. Такой сценарий мог оказаться просто сказочным подарком для русского командования.
Затем на одном из константинопольских «советов» с участием Абдул-Керима-паши было решено:
«Взять во фланг возможное наступление русских западнее четырехугольника турецких крепостей. Нужные для этого силы должны были собраться на линии Плевна – Ловча; ядром их предполагалась свободная часть войск Османа-паши»[100].
Однако в обращении канцелярии султана к великому визирю от 8 (20) апреля 1877 г. говорилось:
«Так как нельзя удержать всю оборонительную линию Дуная от Мачина до Видина, то с наступлением войны надлежит завлекать неприятеля вглубь страны и там дать ему сражение»[101].
Эти варианты действий явно различались. Но в чем они были схожи, так это в распределении сил по разбросанным придунайским группировкам.
От центра турецких войск шел кратчайший путь к османской столице: линия Систово – Тырново – балканские перевалы – Адрианополь. Именно это направление и будет призван закрыть переброшенный из Черногории корпус Сулеймана-паши.
Относительно численности русской Дунайской армии и планов ее командования у турок были весьма смутные представления. Когда канцелярия султана потребовала от Абдул-Керима-паши сведений по этим вопросам, то ответ получился «весьма характерный для турецких порядков»: неосведомленность о русской армии главнокомандующий объяснял отсутствием тайных агентов, подготовка которых находилась якобы в компетенции министерства иностранных дел. «Неприятель перешел реку Прут и направился прямо к Галацу» – так звучало единственное определенное сообщение в ответе Абдул-Керима-паши[102]. А на то, что основные силы русских будут переправляться у Систова, турецкий главнокомандующий явно не рассчитывал.
Даже после переправы русских корпусов у Систова и движения отряда Гурко к Тырнову Абдул-Керим почти бездействовал, предполагая, что это – всего лишь русская демонстрация! Он уверял военного министра, что «неприятель приложил крайние старания к переправе ниже Рущука и у Никополя. Переправа ниже Рущука будет совершена с целью захватить железную дорогу» (от Рущука до Варны. – И.К.). Это, по мнению Абдул-Керима, и препятствовало ему «располагать войска» по своему усмотрению[103]. Упрямое нежелание Абдул-Керима-паши сверять свои соображения с реальной обстановкой отмечал в своих сообщениях подполковник Куксон (Fife Cookson) – британский военный агент в Константинополе, командированный послом лордом Лайардом в штаб турецкой Дунайской армии (французским «командировочным» был полковник Торси)[104].
Любопытное совпадение: именно тогда, когда Николай Николаевич, планируя дальнейшее наступление за Балканы, предполагал на левом фланге ограничиться лишь наблюдением за Рущуком, Абдул-Керим-паша готов был оказать русскому главнокомандующему неоценимую услугу своей убежденностью в том, что русские «непременно» намерены обложить Силистрию и Рущук! Первую – силами Нижнедунайского отряда генерала Циммермана, второй – теми дивизиями, которые переправились у Систова[105]. К сожалению, предложение подобной «услуги» оказалось невостребованным.
Особенно важным было то, что придунайские группировки как в «четырехугольнике крепостей», так и в Никополе и Видине рассматривались командованием турецкой армии прежде всего как оборонительные, а не наступательные структуры. Активно эту позицию отстаивали коменданты Рущука, Силистрии и Шумлы. Они явно не горели желанием покидать хорошо оснащенные крепости в удобной для обороны местности с многочисленным мусульманским населением ради снискания призрачных лавров победителей русских в открытом полевом столкновении. И как при таких настроениях формировать ударные силы для генерального сражения после «завлечения» русских вглубь страны? Это было весьма не простой задачей.
Впрочем, с началом войны идея «заманивания» растаяла как утренний туман. Оказалось, что русских вовсе не надо «заманивать», они сами рванулись вперед по центру.
Оборонительные настроения в Дунайской армии султана питались общей слабостью организации турецких вооруженных сил и ее командного состава. Именно по этой причине достаточно многочисленные турецкие военные группировки, оснащенные даже самым современным стрелковым и артиллерийским вооружением, демонстрировали порой удивительные образцы пассивности.
Недостатки турецкой военной организации особенно бросались в глаза многочисленным иностранцам на службе в армии султана. Так, участник войны англичанин В. Бекер-паша – ферик[106] восточной группировки турецкой Дунайской армии – писал: «Во всем, по-видимому, проявлялась какая-то странная небрежность управления»[107]. Он вспоминал, как в разговоре с одним из лучших турецких генералов Иззет Фуатом-пашой «обнаружил отчаяние» собеседника «от общего беспорядка, проявлявшегося во всем»[108].
В начале войны турецкие официальные лица были поражены той «легкостью», с которой русским «удалось совершить переправу». Канцелярия султана поручила военному министру срочно разобраться в причинах столь вызывающего успеха противника. Абдул-Кериму-паше был направлен соответствующий запрос. Ответ главнокомандующего удивил многих в столице. После заверений, что «мы стараемся, жертвуя жизнью», Абдул-Керим писал:
«Невозможно описать затруднений, в которых я очутился, предприняв обеспечение боевыми припасами и провиантом тридцать – сорок тысяч человек»[109].
Если такие усилия к обеспечению относительно небольшого состава предпринимает сам главнокомандующий, то что тогда говорить о задаче снабжения более крупных соединений, к тому же в наступлении. Турецкие части не имели собственных обозов, и задача обеспечения перекладывалась на местные администрации. А от их представителей можно было вытрясти необходимое, употребляя порой лишь чрезвычайные меры. Эти факторы сильно сковывали оперативные возможности турецких войск и служили весьма серьезной помехой для проведения массированных наступательных операций.
Что же касается крепостей «четырехугольника», то, как заметил А.Н. Куропаткин, они «принесли туркам вместо пользы несомненный вред, бесполезно привязав к себе значительные турецкие силы»[110].
Любопытно, что в то время, когда в среде командного состава русской армии стала нарастать тревога по поводу разбросанности сил, этим же, но применительно к собственной армии, крайне озаботилась канцелярия султана[111].
Ошибки и безынициативность Абдул-Керима-паши все сильнее раздражали Стамбул. 22 июня (4 июля) в Шумлу из столицы прибывают военный министр Редиф-паша и сенатор мюшир (маршал) Намык-паша. По воспоминаниям В. Бекера, «военный министр… был человек невысокого ума, но смелый, хотя и не совсем добросовестный»[112].
Перед эмиссарами султана стояла задача понудить Абдул-Керима к активным действиям и «воспрепятствовать, по крайней мере, переходу неприятеля через Балканы или оттеснить его». Совместными усилиями они сочли возможным оторвать от гарнизонов крепостей 30 батальонов, объединить их под командованием Ахмед-Эюба-паши и направить этот отряд в Кир-Чешме перед Трестеником с «целью угрожать тылу неприятеля, который направился к Тырнову и Габрову»[113]. Операция началась 24 июня (6 июля) 1877 г. Именно информация об этом движении противника нашла свое отражение в письме Николая Николаевича императору от 27 июня (9 июля). Одновременно Савфету-паше с шестью батальонами, сформированными в Осман-Базаре, было предписано двинуться на помощь тырновскому гарнизону.
Ознакомительная версия.
