– Где мое ложе? – прошептал Давид.
– Там, рядом с моим, – сказал Ионафан, увлекая его за собой. Давид снял рубашку, кожаную юбку, сандалии и упал на свое ложе, покрытое шкурами. Оно было широким. Ионафан лег рядом. Долгое время они лежали неподвижно, досадуя на усталость. Давиду хотелось заснуть. Рука Ионафана легла на его торс. Давид испытал сначала оцепенение, казалось, сердце его разорвется. Сын царя, соперник, соратник в битве или враг, но никак не человек, с которым он разделил бы это ложе. Такой другой Голиаф. Но мир изменился с этого самого утра, как сказал Ионафан, и Ионафан, безусловно, не был Голиафом. Он, Давид, не мог ему отказать, даже если бы он никогда не испытывал желания к мужчине. Он прижал его руку к бедру, закусил губы и задохнулся, испытав головокружение, познавая с испугом нежность, которую может доставить мужское тело. Как такое было возможно? Головокружение перешло в опьянение. Тела прильнули друг к другу, как лиса к добыче. Небо перестало быть наверху, а земля внизу. Давид уже слишком много испытал, чтобы не понимать, что он стал объектом желаний. Безумие делало тела сильнее, они сливались воедино, словно десять человек, сходящиеся, убивающие друг друга, напряженные, агонизирующие в момент победы.
Уносимый на руках Ионафана, Давид словно взлетал в ночи, потом погружаясь в смятое ложе, зажимая рот согнутой рукой. Он с трудом вспомнил, как во сне положил руку на лицо Ионафана, пальцами нащупывая очертания дуг бровей, носа, открытых губ, окаймленных усами. Он вспомнил, что захотел петь.
Утром Ионафан принес ему чашу горячего молока. Нужно было торопиться, потому что царь организовывал торжественный вход в Иерусалим. Они поспешно оделись и быстро побежали к царской палатке. Саул встретил их в окружении Авенира и других своих сыновей и офицеров.
Когда они появились вдвоем, царь долго и пытливо смотрел на них.
– Я пошлю сначала гонцов, чтобы они предупредили соседние деревни, – сказал он. И обратился к Давиду: – Я хочу, чтобы ты шел слева от меня с моими офицерами, мои сыновья – справа, и чтобы ты нес голову Голиафа, а в другой руке – его меч.
Давид подумал, что вот все и закончилось. Он снова был никем. Ионафан взял его за руку и выступил перед царем.
– Вот мой возлюбленный, – объявил он, посмотрев сначала на отца, потом на Давида. Он взял свой плащ, разорвал его на две части и протянул одну половину Давиду.
– Все, что есть у меня, принадлежит ему, – добавил он. Он снял тунику и протянул ее Давиду.
Потом развязал перевязь, которая удерживала его меч, и тоже передал его растерянному Давиду. Затем он отдал ему свой колчан и стрелы. Сам остался с обнаженным торсом, высоко поднятой головой перед отцом, братьями, Авениром, офицерами.
– Это – торжественное обещание, царь, мой отец, – сказал Ионафан.
– Ты согласен, Давид? – спросил Саул.
– Мои руки полны, – ответил Давид. – Мое сердце полно также.
Тогда вы братья, – странным тихим голосом сказал Саул. – Посланник Бога вошел в нашу семью. Чтобы видящие видели, а слышащие слышали. Давид, ты пойдешь справа. Иди.
Давид подошел к нему, его руки были нагружены одеждой и оружием Ионафана, и царь положил ему руку на голову.
Теперь он стал действительно пленником, как и думал, но пленником царским. Это было чем-то более серьезным, чем убить великана камнем из пращи. Он поднял глаза на Саула и попытался улыбнуться. Но взгляд царя был мрачен. Юноша пошел к Ионафану под колючими взглядами тех, кто присутствовал при этой сцене.
– Сказано-сделано, – прошептал он. А офицер протянул Ионафану тунику, потом перевязь и меч, а когда Ионафан их надел, протянул ему колчан и лук.
– Каждому из нас нужна другая половина плаща, – добавил он с улыбкой, трепля половину, которую он оставил на руке.
– Посланник Господа вошел в мою семью, – сказал Саул. Итак, через Давида Саул собирался восстановить благосклонность, отнятую Самуилом-ясновидящим.
Мириам растирала миндаль каменным пестом на большом камне, выдолбленном в центре. Она готовила для своего супруга Самуила миндальное печенье с медом каждый год. Это печенье было единственной сладостью, которую позволял себе Самуил. Он медленно ел его, каждый раз повторяя: «Мириам, в нежности этого печенья я узнаю добродетель, из-за которой я женился на тебе». Эта похвала переполняла ее: значит, их союз остался таким же крепким, как и полвека назад. Мириам знала, что у ее супруга никогда не было женщины, кроме нее. Она готовила это печенье за неделю до Пейсах (иудейской пасхи). Она не жалела, что ее детям Жоэлю и Абийа, приходившим отмечать Пасху с отцом, доставалась лишь малая часть печенья. Ей было известно о горестной сдержанности Самуила по отношению к сыновьям. Причина была, безусловно, серьезной. Ведь если бы юноши были более строги в своем поведении, возможно, царем стал бы Самуил, а не Саул. Их порочность стала причиной того, что отец был вынужден передать власть другому. Но Мириам никогда не мечтала стать царицей и не думала судить своих сыновей. Она готовила каждому по дюжине печенья, потом заворачивала в кусок белой материи и прятала в их котомки, оставленные на скамье в доме Рама.
Они не заставят себя долго ждать. Пейсах через два дня, значит, они скоро придут, как обычно, накануне, либо за два дня до праздника, в зависимости от удаленности места, где они вершат правосудие на этот раз. Когда она заметила тень на пороге, то подумала, что это они, и положила пест в ступку, чтобы их встретить. Однако тень не двигалась и никто не кричал: «Мама, вот и мы!» Сопровождаемая рабом, она пошла посмотреть, что за посетитель явился в их дом.
– Абрахам! Какой добрый ветер принес тебя! Входи!
Абрахам был одним из ясновидящих Вифлеема, с которыми Самуил поддерживал доверительные отношения. Однако он не воспользовался ее приглашением, мужчина никогда не войдет в дом, в котором женщина осталась одна.
– Я пришел повидать Самуила, – сказал он.
Она посмотрела на него, пытаясь угадать, какие вести он принес, хорошие или плохие. Его лицо было непроницаемым.
– Самуил уехал на муле сегодня утром в Тимат-Сера. Он вернется до захода солнца. Ты его подождешь?
Ясновидящий качнул головой, посмотрел на скамью у двери и сел.
– Господь не оставляет нас? – осмелилась она его спросить.
– Господь велик! – ответил он.
Значит, новости не были плохими. Мириам велела принести сосуд с водой, хлеб, соль. Он положил все это рядом с собой на скамью и стал ждать Самуила. Мириам пыталась понять, что заставило Абрахама проделать столь дальний путь. Он жил в Миспе, и у него не было мула; следовательно, если он пришел пешком, то новости, которые он принес, были важными. Были ли они из Иерусалима? Если так, то они касались Саула. Потому что все новое и важное, происходящее в Иерусалиме, в той или иной мере было связано с Саулом.
Она с облегчением вздохнула, когда заметила мула на дороге, ведущей к дому. Скрип двери сарая. Самуил вернулся.
Начались приветствия, благословения и повторяемые вопросы о здоровье двух мужчин и их семей. Самуил попросил хлеба, сыра и пива. Несколько минут спустя раб все это принес. Мужчины сели за стол.
– Какое дело привело тебя? – спросил Самуил, когда они немного подкрепились.
– Иерусалим готовится к большому празднику. Завтра Саул прошествует там со своими людьми. Извещены даже соседние города.
– А по какому случаю празднество?
– Его недавние победы над филистимлянами и смерть великана Голиафа.
Голиаф наконец мертв? – переспросил Самуил.
– Он был убит в поединке молодым пастухом по имени Давид, который даже не состоял в отряде Саула. И послушай меня – вот в чем загвоздка. Я узнал от Абеля, священника Саула, что Давид пойдет справа от Саула.
– Мне это кажется справедливым, – сказал Самуил. – Голиаф внушал неописуемый ужас в Шефеле. Тот, кто победил его, действительно заслуживает больших почестей.
– Разумеется, разумеется! – поторопился согласиться Абрахам. – Наши доблестные воины достойны быть примером. Но это не все.
Самуил слушал, наклонив голову. Абрахам был изрядным сплетником.
– Этот Давид, очень красивый юноша, стал… другом Ионафана, – продолжил он, бросив многозначительный взгляд на Самуила. Но тот оставил намек без внимания; налил себе свежего пива и стал его пить большими глотками, смачно причмокивая языком. Потом он вытер бороду рукой и поднял на Абрахама суровый взгляд.
– Мне понятно совершенно все, – сказал он. – Ионафан также показал доблесть в битве. Молодые воины всегда хорошо понимают друг друга.
– Они хорошо понимают друг друга, поскольку вместе провели ночь, и на следующий день Ионафан отвел Давида к отцу и собравшимся офицерам, чтобы объявить им, что это его любовник, – сказал Абрахам, как ему казалось, тоном, не терпящим возражений.
– Между двумя воинами дружба может быть страстной, – сказал Самуил с невозмутимым спокойствием.
