Естественная неприспособленность человека держаться на воде заставляет его тонуть; чтобы приобрести привычку устранять непроизвольные движения и выполнять другие, он учится плавать, точно так же у человека нет прирожденной способности критики, ее нужно прививать, и она входит в плоть и кровь его только путем постоянных упражнений» ([157], стр. 52—54). Даже профессиональные историки долгое время «…пользовались текстами, бывшими у них под руками, не справляясь о их. достоверности…» ([157], стр. 57).
Эти соображения нам представляются очень важными. Они дают психологическую основу для создания в «некритические» средние века волшебной сказки об античности. Когда же появилась критика, было уже поздно: общее представление об античности впитывалось на столь раннем этапе обучения, что критике оказывалось не подведомственным.
Восстановительная критика
Первым этапом внешней критики является т.н. «восстановительная критика». Вот что пишут Ланглуа и Сеньобос:
«…посмотрим, в каком виде дошли до нас древние документы? Оригиналы большинства из них утрачены; мы имеем только копии. Копии, непосредственно снятые с оригиналов? Нет, копии с копий. Далеко не все писцы, занимавшиеся перепиской этих копий, были люди опытные и добросовестные; они переписывали тексты, часто совсем не понимая их содержания или понимая плохо, и к тому же не всегда было в обычае… сверять рукописи. Вполне понятно, что древние документы, неоднократно переписывавшиеся без особой тщательности в течение целого ряда веков, с риском нового искажения смысла при каждой новой переписке, дошли до нас в крайне искаженном виде.
Отсюда возникает необходимость относиться с большою осторожностью к каждому документу, проверять, прежде чем пользоваться каким–либо документом, «хорош» ли его текст, т.е. согласуется ли он, насколько возможно, с подлинной рукописью автора, и если текст плох, то исправлять его…» ([157], стр. 56—57).
Трудно что–либо возразить против этих общих требований. Провозглашение их невольно вызывает доверие к «критическим изданиям» древних авторов и возводит эти издания на уровень непререкаемых авторитетов. Посмотрим, однако, какой вид эта программа приобретает на практике.
«На основании опыта, добытого многими поколениями «эрудитов», удалось создать надлежащий метод для очищения и восстановления подлинных текстов документов. В настоящее время ни одна часть исторической методологии не обоснована так солидно и не пользуется такой известностью, как эта. Она ясно изложена во многих популярных работах по филологии.
Ввиду этого мы ограничимся здесь лишь перечислением ее основных принципов и укажем на добытые ею результаты.
Предположим, что мы имеем дело с не изданным еще документом или с документом, изданным не по правилам критики… Здесь следует различать три случая:
а) Самый простой случай, когда имеется налицо оригинал, написанный самим автором. В этом случае требуется только воспроизвести текст с полной точностью. Теоретически ничего не может быть легче, но на практике этот элементарный процесс требует напряженного внимания, доступного далеко не всем… Переписчики, никогда не ошибающиеся и не страдающие рассеянностью, встречаются очень редко…
б) Второй случай. Оригинал рукописи потерян; известна только ее копия. В этом случае следует быть очень осторожным, потому что априори вероятно, что эта рукопись содержит ошибки.
Тексты искажаются согласно некоторым законам. Мало–помалу применились распознавать и классифицировать причины и обычные формы различий, наблюдаемых между оригиналами и копиями, затем, при помощи аналогии, удалось вывести правила, дающие возможность восстановлять гадательным образом те места с единственной копии утерянного подлинника, которые несомненно (потому что они непонятны) или вероятно искажены.
Искажения оригиналов при списывании, или, как говорят, «варианты передачи», явились частью следствием подлога, частью ошибок. Некоторые переписчики, списывая текст, умышленно делали в нем изменения или пропуски (зачем, спрашивается, средневековому ученому, переписывавшему для себя некий текст в качестве источника сведений и справок, оставлять в нем устаревшие и кажущиеся нелепыми детали или недосмотры оригинала? Он, конечно, выбросит из него то, что, по его мнению, нелепо, а остальное исправит и пополнит тем, что сам успел узнать или придумать — Авт.), и почти все делали, кроме того, ошибки по непониманию или случайные…
Изменения текстов, являющиеся следствием намеренных искажении и ошибок по непониманию, часто бывает очень трудно исправить и даже заметить. (Как, например, восстановить выброшенное переписчиком обширное отступление автора «в сторону»? — Авт.). Некоторые случайные ошибки (например, пропуск нескольких строк) непоправимы… но большинство случайных ошибок возможно угадать…» ([157], стр. 58—60).
Далее авторы приводят примеры гадательных исправлений древних текстов. Мы их выпустим, поскольку более свежие образцы гаданий вокруг темных мест древнего текста, от которого сохранилась только одна, и та не вполне удовлетворительная, копия, всем нам известны на классическом примере «Слова о полку Игореве» (см., например, [75]),
Мы также опустим обсуждение Ланглуа и Сеньобосом методики критики в третьем случае, когда до нас дошло несколько разноречивых копий одной и той же рукописи. Конечно, дело здесь обстоит лучше, чем во втором случае, поскольку имеющаяся в нашем распоряжении информация обширнее и разнообразнее, но самое большее, на что можно рассчитывать в этом случае, это восстановление (как правило, очень гадательное и неоднозначное) некоего «архетипа», лежащего в основе имеющихся копий, причем остается вполне неизвестным, в каком отношении этот «архетип» относится к авторской рукописи.
Таким образом, мы видим, что от широковещательных деклараций о необходимости «осторожного» и «критического» отношения к тексту на практике остается очень мало — по существу, только умение угадывать и исправлять случайные ошибки некоторых определенных типов. «Самая тонкая и строгая критика текстов бессильна обнаружить позднейшие искажения классиков» ([50], стр. 7; см. гл. 1, § 2). Следовательно, даже самым добросовестным «критическим» изданиям, потребовавшим бездну труда и остроумия, мы на самом деле можем доверять столь же мало, как и самым плохим.
К внешней критике относится также исследование вопроса о происхождении манускрипта. С нашей точки зрения, это центральный вопрос внешней критики. По существу, только ею мы и занимались в этом томе. Поэтому следует поподробнее изложить мнение по этому вопросу профессиональных историков.
«Было бы абсурдом искать сведений о каком–нибудь факте в бумагах такого лица, которое о нем ничего не знало и не могло ничего знать. Следовательно, беря в руки документ, прежде всего, должно задаться вопросом: «Откуда он происходит? Кто его автор? К какому времени он относится?». Документ, автор, а также время и место написания которого неизвестны, никуда не годится. Эта, по–видимому, элементарная, истина была признана вполне только в наше время …
Большинство современных документов снабжено точными указаниями о своем происхождении. Напротив, на многих древних документах не обозначено ни места, ни даты, ни подписи.
Человек по природе отличается склонностью придавать веру указаниям о происхождении, если таковые имеются налицо. На обложке и в предисловии к «Возмездию» Виктор Гюго называет себя их автором: стало быть, Виктор Гюго автор «Возмездия». Вот, например, в музее неподписанная картина, но стараниями администрации музея рама ее украшена дощечкой с именем Леонардо да Винчи: значит, это картина Леонардо да Винчи. В «Отрывках христианских поэтов» Клемана в большей части изданий сочинений св. Бонавентуры и во многих средневековых рукописях находится поэма «Филомена» с именем св. Бонавентуры: поэма «Филомена» принадлежит, следовательно, св. Бонавентуре, и в «ней находят даже драгоценные указания относительно души» этого святого человека. Врэн–Лукас приносил г. Шалю надлежащим образом подписанные автографы Верцингеторикса, Клеопатры и св. Марии Магдалины: вот, думал г. Шаль, автографы Верцингеторикса, Клеопатры и св.Марии Магдалины. Мы стоим здесь лицом к лицу с одной из наиболее распространенных и в то же время и наиболее устойчивых форм общественного легковерия,
Опыт и размышления доказали необходимость ограничить эту инстинктивную доверчивость особым методом. Автографы Верцингеторикса, Клеопатры и св. Марии Магдалины были вымышлены Врэн–Лукасом, «Филомена», приписывавшаяся средневековыми писцами то св. Бонавентуре, то Людовику Гранадскому, то Джону Говдену, то Джону Пекгаму, не принадлежит, быть может, ни одному из этих авторов и, наверное, не написана первым. В самых знаменитых итальянских музеях отменные нелепости, без тени доказательства, прикрывались славным именем Леонардо да Винчи. С другой стороны, не подлежит сомнению, что Виктор Гюго автор — «Возмездия». Мы делаем отсюда заключение, что самые формальные указания на происхождение никогда не бывают достаточными сами по себе. Они представляют только большую и меньшую вероятность — большую, вообще, когда дело идет о современных документах, и часто очень слабую, когда вопрос касается древних. Указания эти бывают иногда позднейшими прибавками, приставленными к незначительным произведениям, с целью поднять их цену. или к выдающимся сочинениям, с целью кого–нибудь прославить, или, наконец, с намерением мистифицировать потомство и по множеству других, легко объяснимых мотивов, вообще, подложная (псевдоэпиграфическая) литература древности и средних веков очень обширна. Кроме того, есть совсем «ложные» документы, снабженные, естественно, подделывателями самыми точными указаниями о их мнимом происхождении. Следовательно, указания о происхождении документов нужно проверять» ([157], стр. 71).
