ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Тщетные надежды. Снова мутный рассвет, обволакивающий кряжи, опутывающий серой сетью озеро, угрожающий разразиться бесноватыми потоками.
Но наперекор злым духам ущелий, злорадно вздымающим гигантские каменные роги, полные клубящихся туч, помрачневшие "барсы" прорвались, словно сквозь рушившийся свод неба, к восточным отрогам горы Монахов.
А к западным отрогам этой горы приближались имеретины, утомленные, пронизанные сыростью. У передовых всадников на ремнях свисали трубы, посиневшие пальцы не могли удержать их, и по косматым чехлам, укрывавшим самострелы, как по шкурам буйвола, струилась вода.
"Барсы" уже поднялись на небольшую площадку, заваленную обломками скалы, и, скрестив руки на кольчугах, сумрачно взирали на подходившее невеселое "войско". Даутбеку даже почудилось, что двигается похоронная процессия, и он невольно воскликнул:
- Почему, черти, факелов не зажгут?
Пришпорив понурого коня, к "барсам" подъехал пожилой азнаур. Он узнал Дато и, встряхнув папаху, сразу стал сетовать.
Имеретины надеялись на отдых, огонь очагов, еду, а их огорошил слух о том, что путь к Душети прегражден кахетинцами и дружинниками картлийских князей. Царевич Александр преодолел трудный перевал, охрана его не смыкала глаз, а в благодарность им предлагают каменные лепешки и дождевые капли!
Черная борода пожилого азнаура, обычно выхоленная, сейчас спуталась, скрывая за собой гримасу обиды.
- Во имя гелатской божьей матери, - продолжал он раздраженно, - скажи, азнаур, куда помещу наследника имеретинского престола? Ведь мне, начальнику телохранителей, царь поручил драгоценную жизнь царевича.
- Видишь, азнаур, - сочувственно начал Дато, - нам, "Дружине барсов", народ поручил драгоценную жизнь Великого Моурави, а он притворяется, что и не подозревает об этом, и вот уже несколько дней почти не слезает с коня, будто небо не выплескивает на него щедроты свои.
- И откуда наверху столько берется? - вздохнул Гиви и, запрокинув голову, добавил: - Нехорошо, когда святые не думают, что делают.
Пожилой азнаур угрюмо взглянул на кусающего усы Дато и рявкнул на имеретин:
- Вы что, ишачьи дети! Забыли, кто изволит прибыть сюда через полчаса? Царевич!
- Ты не ошибся, азнаур? Наш Димитрий уверяет, через полтора ча...
- Гиви, как раз сейчас время послать тебя на полтора часа к сатане под мохнатый хвост! И еще...
Пожилой азнаур сердитым окриком оборвал ропот телохранитепей, приказав немедля раскинуть шатер.
Прислужники царевича Александра, шагая в высоких сапогах из непромокаемой кожи по лужам, деловито подыскивали место для большого имеретинского шатра. "Словно на летний отдых прибыли!" - пожал плечами Элизбар, приставленный Георгием Саакадзе к свите царевича для помощи и связи. Наконец между развесистых деревьев панты погонщики разгрузили двух упитанных лошадей, быстро соорудили из бамбуков, привезенных из Индии, остов для шатра и накинули на него длинные полосы голубого войлока. Подскакавшие знаменосцы мгновенно водрузили около входа в шатер голубое знамя Имерети, олень с большими рогами и крестом на лбу, будто дремлющий под короной, повис над скатом горы, размытым кипучим потоком.
С растущим изумлением "барсы" наблюдали, как слуги проворно разгружали трех верблюдов. Раскатав толстый серый войлок, они накрыли им промокшую землю, у входа в шатер разостлали войлок цвета травы, с одного из верблюдов сняли походное кресло, три арабские скамейки, два восьмиугольных столика.
Больше "барсы" не смотрели, ибо Димитрий так побагровел, что они предпочли поскорей и подальше увести его от соблазна вступить в драку с пожилым азнауром.
Царевич Александр не спеша слез с коня, величаво прошел в шатер, сбросил у входа намокший плащ и, мягко улыбаясь, опустился в походное кресло. Он был доволен: вместо скучного воинского упражнения, как представлял он в Кутаиси переброску своей дружины в Картли, он попал в условия необычные, где неожиданный разгул стихии сочетался с разнообразием приключений, подобных тем, которые ему приходилось слышать, гостя в Батуми, от капитанов венецианских кораблей или от владельцев грузов, перебрасываемых через Имерети. Пленяла, конечно, царевича и возвышенная цель: добыть саблей трон Восточной Грузии и возвести на него солнцеликую Нестан-Дареджан.
За этими приятными мыслями застал Александра порывисто вошедший Саакадзе. Орлиным взглядом оглядел он пышный шатер и нахмурился: что это случайная стоянка полководца накануне битвы или палатка знатного купца, торгующего антиками? Бархат и сафьян, пропитанные ароматом тончайших благовоний, изделия из драгоценных металлов и камней, полные загадочного мерцания - и... роковой ливень, беснующийся за непроницаемыми голубыми стенами. Уж не издевается ли над мечущимся Моурави черная судьба?!
Отдавая почтительный и вместе с тем сдержанный поклон царевичу, Саакадзе мельком изучал его лицо: овальное, подобно четке, словно вылепленное из лепестков роз, в уголках чуть полных чувственных губ таится снисходительная усмешка; излучают прохладу высот серо-голубые глаза, а над ними изогнулись тонкие, будто нарисованные, брови. И как-то странно не вяжутся с мягкостью речи движения царевича - пылкие, порывистые, подобные буйному пробуждению весны.
"Какое влияние оказало на Западную Грузию турецкое владычество? - чуть не вслух вскрикнул Саакадзе. - Картли более устойчиво сопротивлялась блеску арабской мозаики и неистовству персидского меча!"
С чисто восточной учтивостью царевич выразил свою радость видеть Моурави среди войск, его боготворящих, в суровой обстановке, соответствующей его призванию.
Поблагодарив Александра за рыцарское приветствие и пожелав ему полюбить Картли не только в лучах восходящего солнца, но и в тенетах ниспадающих туманов, Моурави осведомился, почему сильная Имерети выставила такой незначительный отряд.
- Отряд, мой Моурави?
- Да, мой царевич. Ведь царь Георгий обещал трехтысячное войско, а ты изволил прибыть с...
- С моими телохранителями! Мой доблестный отец всегда держит данное им слово. И тебе, Моурави, ведомо, сколь радушно оказывала Имерети гостеприимство гонимым судьбой царям Восточной Грузии. Но когда один царь стремится сжать горло другому, невольно хватаешься за свой ворот. Как только Леван Мегрельский прослышал о моем выступлении в Картли, немедля стал придвигать своих разбойников к имеретинскому рубежу. Пришлось и моему отцу спешно передвинуть для заслона почти все войско, а часть расположить вокруг Кутаиси. Высокоцарственный отец хотел совсем отменить мое выступление, но я дал слово! И если бы приятный азнаур Дато не упросил меня поклясться на евангелии, я все равно пришел бы, пусть даже в сопровождении одного слуги! Человек, не сдержавший по собственной воле обещания, не достоин звания витязя. Прошу, Моурави, верить, я рвался сюда не только из-за моей прекрасной Нестан-Дареджан, но и из-за неповторимого Моурави. Я полон негодования на коршунов и шакалов. Кто не знает, чем обязан тебе шакал Зураб? Кто не знает, чем обязан тебе коршун Теймураз! Одного ты сделал полководцем и князем Арагвским, другого - царем двух царств! И вот объединились они и пытаются растерзать и заклевать тебя! О Моурави, как несправедлив бог, послав моей Нестан-Дареджан коршуна отца и шакала мужа! Но знай, мы через все горы шлем друг другу возвышенные письма! Мы поклялись ждать три года, и если судьба нам не поможет, то пусть не сетует: мы сами поможем судьбе!
- Мой неповторимый царевич, судьбе - я понимаю, но мне как мыслишь помочь, имея двести даже не дружинников, а телохранителей?
- Поединком! Я решил вызвать шакала под кличкой Зураб на поединок! Этот неотесанный дуб - шакал в обращении с витязями и плохо выдрессированный медведь в обществе благородных княгинь, он не достоин снисхождения! И если мне удастся пленить заносчивого арагвинца, оскорбившего вкус прекраснейших из царевен, и навсегда продеть через его отвратный нос железную цепь, я буду считать, что достойно помог Великому Моурави в трудных делах осени триста четырнадцатого года четырнадцатого круга хроникона.
Саакадзе невольно улыбнулся.
- Он не примет твой вызов. Конечно, не из-за недостатка храбрости, в этом шакалу нельзя отказать, но он сошлется на несвоевременность решать личный спор с помощью клинка и попросит отложить поединок до конца схватки.
- А если я назову его трусливым зайцем в шкуре шакала?!
- Не поможет. Кому, как не мне, знать его! Этот князь не подвергнет себя случайности, ибо цель его - уничтожить меня. Но запомни, мой царевич, какой бы ни был исход битвы на Базалетском озере, шакал погибнет раньше меня. В этом деле у тебя крепкий союзник - князь Шадиман Бараташвили, умнейший из князей. Он никогда не опозорит присвоенное ему прозвище "змеиного" князя: шакал будет смертельно ужален змеей. Так вот, о них все! Саакадзе поднялся и почтительно, но твердо заключил: - Прошу тебя, царевич, без моего знака ничего не предпринимать.
