- Как можешь, Моурави, сомневаться? - Упрямая складка Багратиони легла между бровями царевича. - Разве я не просил у тебя разрешения на поединок? Или мне не ведомо, что полководцу, будь я хоть царем всех царств, все равно обязан подчиниться?
- Тогда жди.
В знак согласия царевич по-восточному приложил руку ко лбу и сердцу и, любезно улыбаясь, привел подходящую цитату из источника арабской мудрости:
- "Людская злость страшнее звериной". Но тот, кто осчастливил царство своей мудростью, не устрашится развеять навеянное сатаной.
Помолчав, царевич счел нужным напомнить, что Грузинское царство не всегда было самым сильным, но тем не менее пережило могущественные Ниневию, Ассирию, Фригию и Бактрию. Так неужели не переживет сейчас шакалов и коршунов? Не оборачиваясь, царевич неожиданно ударил в ладоши и повелел начальнику прислужников, носившему за поясом чубук, подать черный турецкий кофе.
Саакадзе изумился не столько резким переходам Александра в беседе, сколько предусмотрительности имеретин: она казалась неправдоподобной. Из ящичка с перламутровой инкрустацией слугами были извлечены белые фарфоровые чашечки, какие-то сосуды, вазочки, серебряный кофейник, тускло отражавший серый цвет дня, на блестящем подносе выпорхнули из сундука стамбульские сладости (на золотых тарелочках), тягучие и рассыпчатые, а из бурдючков хлынуло терпкое имеретинское вино.
Царевич, не переставая любезно улыбаться, изящно держал в своей выхоленной руке дымящуюся белую чашечку, а Саакадзе, из учтивости отведав орех в меду, одновременно наблюдал за молодым Багратиони и что-то обдумывал.
Вошли Даутбек и Дато в боевых шлемах и кольчатых кольчугах, усеянных дождевыми каплями. Царевича так поразило сходство Даутбека с Моурави, что он даже привстал. Отдав дань первым приветствиям, Александр искусно стал выпытывать, где находится сейчас Нестан-Дареджан и нет ли возле нее двойника имеретинского царевича. Узнав, что нет, царевич обаятельно улыбнулся и в чарующих выражениях просил Даутбека и Дато попробовать горячий кофе, сваренный по его способу: на двойном огне - сначала сильном, потом слабом. Взглянув на белые чашечки так, как бык смотрит на красное полотнище, "барсы", сославшись на неотложное перемещение конных дружин, торопливо вышли из шатра.
"Хорошо, что с ними не было Димитрия, - подумал Саакадзе. - Сколько странных характеров в династии Багратиони! Но хоть крепок ли царевич Александр в делах царских?"
Моурави охарактеризовал действия царя Теймураза и князя Зураба Эристави как направленные против объединения грузинских царств и княжеств в одно независимое грузинское государство. То, что оказалось не по силам Теймуразу, предстоит свершить Александру. Согласен ли он?
К удовольствию Саакадзе, царевич ответил не сразу: встал, прошелся, вновь опустился в кресло, помолчал, внезапно приказал подать еще кофе себе и Моурави, потом с очаровательной улыбкой сказал:
- Моурави, я согласен царствовать, если ты не откажешься сопутствовать мне. Замышленное тобою да свершится, но... твоими трудами.
Георгий Саакадзе задумчиво следил за выражением приятного лица царевича. "Вряд ли, - думал он, - когда-нибудь жизнь оставит на этом шелке свои жесткие борозды. Он может стать величественным царем, нежным возлюбленным, но никогда не станет полководцем! А жаль, ибо сейчас, на берегах Базалетского озера, пользу отечеству может принести только меч!"
- Если судьба не отвернется от меня, обещаю тебе, мой царевич, сопутствовать тебе, на благо Грузии, до самой вершины, по тропе, ведущей к славе и блеску. Да воссияет на голове одного из лучших Багратиони короне трех царств! "От Никопсы до Дербента"!
Саакадзе поднялся. Поспешно встал и царевич:
- Прошу тебя, мой Моурави, прими на память о нашей встрече в этом шатре белую чашечку. Ее мне привезли из Китая.
Беспомощно вертел Саакадзе в своей огромной руке хрупкий фарфор.
- Мой царевич, я восхищен твоей щедростью и вкусом, мне бы хотелось в целости сохранить твой дар... Но... я не знаю, как...
- Айваз! - крикнул царевич и, когда вошел неимоверно рослый прислужник, грозно приказал: - Айваз, возьми эту драгоценность и береги ее больше своей головы, ибо из нее пил Великий Моурави!
Из шатра Георгий вышел в полном смущении и невольном восхищении. "Да, царевич не полководец, но он рожден для венца Багратиони! Я потерял имеретинское войско, но нашел царя! Настоящего Багратиони! Нашел моего царя! Он никогда не помешает мне возвеличить мою родину! Приняв корону трех царств, он не станет препятствовать объединению и остальных царств и княжеств Грузии. Леван Мегрельский ему смертельный враг! Гурия!.. Победа, дорогой Шадиман! Победа! Я нашел настоящего царя!"
К удивлению встретивших его у подножия холма "барсов", Саакадзе помчался не к стоянке, где его ждали азнауры, а в сторону Душети. Только когда у крутого поворота он свернул в лес, они догадались, что Георгий скачет к стоянке Мухран-батони.
Холщовый шатер колыхнулся, но из него вышел не Кайхосро, а телохранитель.
- Где? Конечно, в лесу, а где же еще быть князю перед началом боя! важно ответил мухранец. - Что-то ночью придумал, ибо с утра вскочил на коня и целый день мечется без еды между деревьями.
Усмехнувшись, Саакадзе углубился в лес. "Да, мой Кайхосро мало похож на Александра, он прирожденный полководец, но никогда не будет царем! А сейчас Картли нужен царь! Прирожденный царь Багратиони!"
Саакадзе нашел Кайхосро в непроходимой чаще. Он перестраивал своих пятьсот дружинников, образуя живую цепь, налаживая засады и западни.
Некоторое время Саакадзе, не скрывая удовольствия, слушал план Кайхосро: заманить сюда Зураба Эристави и если не уничтожить - для этого слишком мало дружинников, - то сильно повредить шакалу!
Саакадзе заколебался: "Ведь это настоящая помощь!" Но потом решительно взял под руку князя и отошел с ним в сторону.
Чем больше говорил Саакадзе, тем светлее становилось лицо Кайхосро, в начале разговора сильно нахмуренное. Он понял широту замысла Моурави замысла, отвечающего желаниям всей фамилии Мухран-батони.
- Помни, дорогое мое чадо, это необходимо. Царевич должен остаться невредимым, в этом залог счастья нашей Картли! В этом смысл Базалетской битвы! В этом победа!
Проводив Моурави, Кайхосро с сожалением снял с позиций свои пять сотен и направился с ними к стоянке Александра, имеретинского царевича.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Зарокотали трубы, и войска пришли в движение. Предоставив кахетинским дружинам почетное место в первой линии, Зураб Эристави решил важную не только военную, но и политическую задачу. Прорыв сил Моурави - главный удар - возлагался на войско центра. И во главе его стал сам царь Теймураз. Если Саакадзе поднимет на венценосца меч, то предстанет перед народом в неблаговидном свете - как нарушитель клятвы верности Багратиони. Если же не рискнет поднять меч, то невольно признает, что царь - "богоравный", и... внесет растерянность в ряды своих дружин.
Приветствовав царя вскинутым мечом, Зураб умчался на правый край. Он спешил вывести легкоконные арагвинские сотни к подножию горы Девяти братьев - на случай, если Саакадзе, уклоняясь от столкновения с царем, попытается прорваться в ущелье Арагви.
А на левом краю князья строили свои дружины, вытягивая глубокую колонну в сторону Душети. Не обошлось без обычных споров при распределении стоянок: Магаладзе стремились захватить скаты холмов, примыкающих к Млаши, на эти же скаты притязал возмущенный Качибадзе, но Палавандишвили неожиданно принял сторону Магаладзе, ибо не хотел занимать лощину возле Сакрамули, которая была отведена для дружины Качибадзе... Потребовалось вмешательство царя, что раздражило Джавахишвили, считавшего себя на правом краю главным сардаром.
Вскоре на правый край прискакал рослый знаменосец, высоко вздымавший светло-серое знамя Сванети: на фоне остроконечных зелено-серых гор был изображен важно шагающий медведь; на левый край вынесся другой знаменосец, высоко вздыбивший светло-зеленое знамя Месхети, на котором белый джейран с круто загнутыми рогами, покрытый черными пятнами, гордо держал маленький, увенчанный крестом стяг, а между двух звезд чернел меч. Это старое знамя времен царицы царей Тамар велел высоко поднять Теймураз в знак его презрения к Сафар-паше, временному захватчику земли грузинской, которая скоро обратно вернется к царю царей Теймуразу.
Долго восхищался этой затеей Зураб: - Ваша царю царей Теймуразу! Если несправедливая судьба все же уготовила встречу "барса" с Сафаром, пусть обрадует пашу: скоро знамя Кахети затмит полумесяц!
Теймураз легко распознавал лесть, но любил ее, как тонкое вино, способное вскружить голову. Тем более ему было приятно, что сейчас "ворковал" Зураб. И Теймураз возгордился. Он повелел поместить в середине боевой линии не общегрузинское знамя, а светло-красное знамя Кахети с изображением короны, как бы скрепляющей знамена крайних пунктов грузинских земель.
