Вел. князь не стал спорить, а начал расспрашивать отца обо мне — где я учусь, какие у меня успехи, интересуюсь ли я музеем, в чем этот интерес выявляется и так далее. Отец подробно отвечал на все эти вопросы. В конце вел. князь выдержал паузу и сказал:
— Эх, Алексей Александрович, понимаю я, что вам сейчас нелегко расставаться с любимым детищем. Все равно что любимую дочь отдать кому-нибудь замуж на сторону. Но, простите, думаете вы только о себе, о ваших принципах. Поставьте себя на минуту в положение вашего сына, после того как ни вас, ни супруги вашей не будет на свете. Вы достаточно рассказали мне о нем, подумайте, приятно ли ему будет, когда на ваше место назначат какого-нибудь чурбана чиновника (к сожалению, в подобных у нас недостатка нет) и он начнет все ломать, что вы с такой любовью создавали. Не желал бы я тогда быть на месте вашего сына.
Отец задумался. Этого только и надо было вел. князю, и он добавил:
— Не будем решать этот вопрос сейчас. Пора идти — нас ждут. Я поставлю этот спорный пункт на голосование — решим большинством голосов.
Конференция решила дело в мою пользу. Отец, как он признался, молчал. Вел. князь был очень доволен и задержал у себя отца после заседания. Он подробно показал ему дворец и угощал чаем. Это свидание отразилось на всех последующих отношениях отца и вел. князя.
Раньше чем продолжать, надо сказать несколько слов о вел. князе, о человеке, личность и деятельность которого, по вполне понятным причинам, еще не освещены, но несомненно в будущем привлекут более пристальное внимание.
Константин Константинович был выродком в семье Романовых. При дворе и в правящих сферах на него смотрели как на какого-то блаженного и оказывали ему почтение только постольку, поскольку он был двоюродным дядей царя. При дворе Константин Константинович бывал редко и только в официальных случаях и ни с кем из своих высокопоставленных родственников не дружил. Он предпочитал замкнутую жизнь в стенах своих дворцов и общение с людьми литературы, искусства и науки.
Отец вел. князя, генерал-адмирал Константин Николаевич, щеголял модными в его время либеральными взглядами, принимал активное участие в подготовке отмены крепостного права, был основателем существующего поныне «Военно-морского вестника», к участию в котором привлек А. Н. Островского, И. А. Гончарова и других видных писателей, и поощрял независимые взгляды своих детей. Но если в Константине Николаевиче либерализм был некой рисовкой, оригинальничаньем, данью моде, то в Константине Константиновиче либерализма не было, а была насущная, искренняя тяга к подлинному демократизму. Эта-то его черта больше всего раздражала придворные сферы, которые охотно возводили на него любой поклеп. Вел. князь был серьезным поэтом-лириком и хорошим переводчиком. Некоторые его стихи пережили революцию и еще до этого проникли в народ 1, но в придворных кругах усиленно распространялись слухи, что все эти стихи «правит» Майков, хотя и после смерти Майкова вел. князь с не меньшим успехом продолжал свою литературную деятельность. Он постоянно шокировал двор своими
Например, песня «Умер, бедняга, в больнице военной». (Примеч. Ю. А. Бахрушина.) знакомствами и своим участием в любительских спектаклях, где выступал вместе с актерами-профессионалами.
Своих детей он воспитывал в демократических взглядах. Его сын Игорь рассказывал мне, что когда его отдали в Кадетский корпус, то вскоре туда приехал вел. князь и просил собрать класс, в котором учился его сын. Когда ребята были собраны, вел. князь обратился к ним с речью, в которой просил раз и навсегда забыть, что его сын — сын вел. князя, а если он будет сам об этом напоминать, то отучать его от подобных мыслей самым простым и энергичным образом. Здесь вел. князь плюнул в ладонь, зажал кулак и наглядно показал, каким образом производить эту операцию.
— Так что, ребята, — добавил вел. князь, — если он будет приходить ко мне в воскресенье в отпуск без синяков, я буду вас всех презирать.
— И вот, — рассказывал Игорь Константинович, — благодаря папаше ребята первое время лупцевали меня надо — не надо, чтобы только их не презирали.
Однажды мой дядя поехал с семьей за границу. Ехали куда-то далеко, кажется, из Берлина в Рим. В поезде моя двоюродная сестра, которой было лет четырнадцать, случайно познакомилась с русской девочкой-однолеткой. Новые знакомые быстро сдружились, выбегали вместе из вагона на больших станциях, обменивались впечатлениями о виденном и прочитанном. К концу путешествия они решили продолжать знакомство по почте и обменялись записками с адресами. Каково было удивление моего дяди и его семьи, когда, развернув после прощания записку, они узнали, что новая подруга их дочери — дочь вел. князя Константина Константиновича. Все же моя двоюродная сестра написала своей новой знакомой, та ответила, и в течение долгих лет их отношения крепли и не прерывались вплоть до замужества Татьяны Константиновны, избравшей себе спутника жизни не из среды мелкопоместных немецких князей, а вышедшая замуж за правнука героя 1812 года, скромного младшего офицера кн. Багратиона.
Константин Константинович был убежденным семьянином. Он никогда не принимал участия в скандальных великокняжеских кутежах, никогда не заводил романов. В этом его не могла упрекнуть даже злобствующая «великосветская» молва, которая расценивала и эти его особенности также как некий вид юродства.
При этом надо сказать, что семейная жизнь вел. князя оставляла желать много лучшего. Его жена, Саксен-Альтенбургская принцесса Елизавета Маври-киевна, была женщиной крайне недалекой, причем до конца своих дней ярой пруссофилкой, а ее муж всю жизнь терпеть не мог немцев и был пламенным патриотом. Вначале молодость сглаживала эти противоречия, но с годами они ощущались все острее и острее и в конце концов привели к внезапной и неожиданной смерти Константина Константиновича. Таким образом, все его радости сосредотачивались в детях, воспитанием которых он лично руководил. Любимым его сыном был рано погибший Олег, затем дочь Татьяна, Игорь, Константин и маленький Дмитрий. Старшие сыновья Иван и Гавриил заботили отца. Черты вырождения проглядывали в них очень ярко, и хотя ничего отрицательного мне о них слышать не приходилось, они все же были определенно неполноценными*. Недаром впоследствии один из них стал диаконом и служил в церкви.
Подлинная жизнь вел. князя была в искусстве и в особенности в литературе. Мне приходилось видеть письма Константина Константиновича, адресованные никому не известным начинающим поэтам, людям самого незначительного положения, в которых вел. князь собственноручно отвечал на их вопросы. На восьми — двенадцати страницах он чрезвычайно подробно объ яснял законы стихосложения и давал советы и делал замечания по поводу присланных ему стихов. В моей библиотеке имеется книга французских стихов, принадлежавшая Константину Константиновичу, вся испещренная его карандашными заметками. К своим занятиям поэзией он относился не как дилетант, а как профессионал и безусловно был серьезным, профессиональным поэтом, хотя, конечно, и не первого положения.
Начал свою карьеру вел. князь в Измайловском полку. Здесь он положил очень много труда на возрождение былых литературных традиций этого полка. Как он сам говорил, ему претила пустая и праздная жизнь офицерства, наполненная только бесцельным швырянием денег, соревнованиями в роскоши и тщеславии, кутежами и дебошами. В полку им было учреждено литературно-художественное общество «Измайловские досуги», которое втянуло офицерство в занятия литературой, живописью, театром, коллекционерством и тому подобное. Многие офицеры этого общества впоследствии регулярно выступали в печати. На собрании «Досугов» часто бывали Майков, Полонский, Голенищев-Кутузов и другие.
В борьбе с роскошью и тщеславием Константин Константинович, нарушая этикет, приезжал в полк на извозчике и никогда не сидел в театре в первом ряду. Его пример заставил и других офицеров отказаться от дорогостоящих и разорявших их собственных выездов и сидеть в партере не ближе третьего ряда.
Во всех поступках Константина Константиновича человек всегда доминировал над вел. князем. Эта-то глубокая человечность и была причиной того, что отец так близко и быстро нашел с ним общий язык. И больше всего отец ценил в вел. князе то, что он оказал огромную усл_угу не ему лично, а тому делу, которому он посвятил всю свою жизнь и любовь.
«Положение о музее» было утверждено, разногласия согласованы, казалось бы, все уже было сделано, однако именно теперь начались те «хождения по мукам», о которых в свое время предупреждал вел. князь. На эти «хождения» потребовалось еще около двух лет. «Положение» поступило на одобрение трех министерств: народного просвещения, внутренних дел и финансов, затем оно было передано в Совет Министров на утверждение, после чего было направлено в Государственную думу. Вел. князь лично все время подталкивал продвижение «Положения» по инстанциям, благодаря чему дело было оформлено, по тогдашним понятиям, молниеносно.
