В период правления Генриха VI (1422-1461) бедствие достигло невиданных масштабов. Английские пираты грабили корабли соотечественников без всяких сомнений или угрызений совести. Положение стало настолько скверным, что море – естественный и в обычное время самый дешевый путь торговых перевозок – оказалось почти недоступным. Теперь уже товары из Лондона в Венецию было выгоднее отправлять сухопутным путем, вверх по Рейну и далее через Альпы. Дороговизна морских перевозок обусловливалась огромной стоимостью защиты от пиратов. Один венецианский капитан, который отважился идти морским путем, сообщил по прибытии в Лондон, что он взял на борт полсотни солдат и двадцать два канонира из страха перед неминуемым нападением. Предосторожность оказалась не лишней, так как в пути ему пришлось отбиваться от норманнских пиратов.
Во времена царствования Генриха VII (1457-1509) был изобретен новый метод, который, как надеялись, остановит пиратов, но в действительности это только ухудшило положение. Мы говорим о выпуске каперских свидетельств, которые широко использовались в течение нескольких веков. Эти грамоты давали купцам право собственноручно возмещать убытки. Например, если английский купец был ограблен французским пиратом и потерпел ущерб на сумму 500 фунтов, то правительство обеспечивало его грамотой, разрешающей отобрать товары на такую же сумму у любого встреченного французского судна. Ясно, что подобный закон принес лишь новые беды. Ярким примером этого служит история шотландского купца Эндрю Бартона, ставшего пиратом и… народным героем.
Генрих VII
Заявив, что его отца много лет назад ограбили португальцы, он получил от короля Шотландии Якова IV грамоту, дававшую ему право взять реванш. Заручившись этим документом, Бартон снарядил два мощных корабля – «Лев» и «Дженнет Первин» – и отплыл к фламандскому побережью. Здесь он принялся грабить суда всех стран, включая и английские. Вскоре негодующие лондонские купцы подняли шум, и король Генрих VIII послал двух сыновей графа Суррея, чтобы покарать негодяя. В ожесточенном сражении шотландские пираты были разбиты, а Бартон погиб в бою. Его корабли отвели в Блекуэлл и включили в состав английского военно-морского флота.
Шло время. Корабли становились все крупнее, британские моряки – все смелее и искуснее, морские путешествия – все дальше. Но самыми лучшими мореходами оставались пираты, и это признавали их современники. Морской разбой, сражения и грабежи губили торговлю, но в то же время выковали поколение замечательных мореплавателей, которые, пиратами они были или нет, делят с королевой Елизаветой славу той эпохи.
Торговля рабами во все времена являлась стимулом и наградой для любого средиземноморского пирата. Она достигла невероятных размеров. В Алжире, Тунисе и Триполи даже были сформированы специальные компании для финансирования кораблей, которые выходили в море только за тем, чтобы привезти живой товар. Не существует никаких численных данных, но едва ли найдется хоть один год, в который тысячи европейцев не исчезли бы в утробе жестокого промысла. Только в Алжире в 1634 году имелось 25 000 христианских рабов. И это не считая 8000 христиан, обращенных в магометанство.
На невольничьем корабле
Живой товар по разнарядке
Когда пленников доставляли в порт, их отправляли в хорошо укрепленную подземную тюрьму. Там несчастных опрашивали переводчики, выясняя имя каждого заключенного, страну, где он родился, и род занятий. При наличии богатых родственников определяли сумму выкупа и оставляли его в покое до тех пор, пока дело не улаживалось. Других поспешно отправляли на большой невольничий рынок, где людей выставляли на аукцион подобно скоту. Обычно покупателем становился посредник, который затем сдавал рабов внаем.
Иногда с рабами обращались с дьявольской жестокостью, но, если не считать галер и общественных работ – самая ужасная участь, ожидавшая несчастных, это являлось скорее исключением, нежели правилом. Турецкий или мавританский рабовладелец смотрел на своего христианского невольника не как на преступника (хотя считал его неверным и называл собакой), а как на скотину, вроде лошади, которая будет лучше работать, если кормить и ухаживать за ней. В этом магометане довольно сильно отличались от христиан, для которых мусульманские пленники были еретиками и подвергались соответствующему обращению.
Судьба невыкупленных пленников была различна. Если они являлись искусными мастерами или людьми с ценной профессией, то пользовались огромным спросом. Это особенно касалось врачей, с которыми обращались весьма уважительно, хотя из-за важности оказываемых ими услуг, владельцы крайне неохотно соглашались на их освобождение, даже за выкуп. Другие обращались в ислам. Этим они спасались от рабства, но навсегда лишались христианского общества. Вероотступники обладали определенной свободой и иногда добивались важных постов при турецких правителях. Отбросы же европейских портов надевали тюрбан, видя в нем лишь средство вернуться к пиратству.
Но большинство пленных-рабов умирали из-за крайне напряженного физического труда. Мавры являлись неутомимыми строителями, и в любом берберийском городе можно было видеть закованных в кандалы христиан, дробящих камень, ведущих земляные работы, строящих дома, крепости и порты. О судьбе пленных женщин легко догадаться. Молодые исчезали в гаремах, старые же попадали в богатые дома в качестве прислуги.
Но самая худшая участь ждала галерного раба. Человека, как правило непривычного к физическому труду, приковывали к веслу бок о бок с четырьмя, пятью или шестью такими же несчастными. Дневным рационом служили несколько галет, иногда с глотком жидкой каши, а для питья – вода с уксусом. Труд же галерного раба лежал за пределами человеческой выносливости. Между двумя рядами гребцов пролегал помост, по которому прохаживались надсмотрщики с длинными хлыстами, то и дело обрушивая их на обнаженные спины недостаточно поворотливых или уставших.
Вот два свидетельства, оставленных очевидцами. Один из них изведал жизнь гребца на собственной шкуре, другой судил со стороны.
Сообщение, датированное 1707 годом, принадлежит Жану Мартейлю де Бержераку.
«Представьте себе 6 человек, прикованных к одной скамье, совершенно обнаженных. Руки сжимают непомерно тяжелое весло (около 5 метров длиной). Все сидят лицом к корме. Напрягая последние силы, они толкают конец весла вперед и вверх; затем, откидываясь назад, тянут его на себя. Часто гребцы работают без перерыва по 10-20 часов, не имея ни минуты отдыха. Бывает, что боцман или другой моряк, сжалившись, кладет в рот несчастному кусок хлеба, намоченного в вине, чтобы предотвратить обморок. Капитан приказывает не жалеть плетей. Если раб, обессилев, падает на весло (что случается часто), его забивают до смерти, после чего выбрасывают в море».
Многовесельная галера
Второе описание принадлежит анонимному свидетелю.
«Кто не был на галере, особенно во время погони или бегства, тот не сможет представить зрелище, которое потрясает любое сердце, способное к состраданию. Перед вами ряды полуголых, голодных, обожженных солнцем тощих бедняг, прикованных к доске, откуда они не сходят по нескольку месяцев (обычно полгода). Под непрестанными ударами бича, в нечеловеческом напряжении, день за днем они надрываются на самой изнуряющей работе, какую только можно себе представить. Особенно ужасна их участь во время погони, когда одна сторона, подобно хищному стервятнику, торопится за своей добычей, а более слабая спешит прочь в надежде сохранить жизнь и свободу».
Галера, движимая рабами
Эти отрывки написаны европейцами – политическими и религиозными врагами ислама. Но, судя по имеющимся данным, не более гуманным было обращение с рабами и на христианских галерах. Сохранилась история о мавре, который был прикован к испанскому веслу. Почувствовав, что не вынесет этой работы, он от отчаяния отрубил себе левую руку, надеясь, что теперь хозяева волей-неволей дадут ему какое-нибудь иное занятие. Однако добился лишь того, что культю левой руки вновь приковали к веслу – на этот раз с помощью особого крепления, а надсмотрщики стали уделять ему повышенное внимание. Со временем слух о нем дошел до алжирского дэя, который известил испанского резидента, что он не обменяет больше ни одного пленника до тех пор, пока не будет выдан однорукий гребец.
Но никакие описания не могут сравниться с рассказами самих несчастных. Мы находим их в письмах, тайно переправленных домой, или в дневниках, впоследствии опубликованных сбежавшими или выкупленными рабами. Письмо Томаса Свита – лишь одно из множества жалобных воззваний, постоянно приходивших в Европу. Оно так типично и трогательно, что приводится здесь полностью.
