Муртизигаторы, или гвардейцы, имели ряд преимуществ перед другими воинами — в месяц получали до полутора рублей серебром, бесплатное питание и фураж для лошадей. В Ведено для них специально была выстроена казарма. Почти все они имели жен и детей, живших в саклях недалеко от места службы. Шамиль относился к ним дружелюбно, особо отличившимся давал оружие, лошадь. Неженатые муртизигаторы могли жениться на девушках, воспитанных в резиденции имама.
Муртизигаторы никогда не покидали Шамиля. Когда Шамиль и члены его Совета шли в мечеть, муртизигаторы, образовав живой коридор, пели религиозные псалмы. Пока Шамиль молился, а это продолжалось минут 20–25, они безмолвно стояли вокруг мечети. Стоило имаму показаться у дверей, как муртизигаторы, стремительно развернувшись, опять составляли две шеренги и снова пели «Ла аллаху иль–Аллах», до тех пор, пока Шамиль не скрывался в резиденции. В ставку Шамиля люди допускались только после тщательной проверки.
Имам берег свою гвардию. Правда, несколько раз для спасения положения приходилось и ее бросать в бой. К концу войны почти все муртизигаторы либо погибли, либо были искалечены. История борьбы горцев не знает случая сдачи муртизигатора в плен. ._,
Каждая войсковая часть имела свои значки, каждый отличившийся награждался особым значком. За усердие отмечали четырехугольной или круглой медалями из драгоценного металла, за отличие в бою — знаком треугольной формы с надписью: «Храбр и мужествен». Его носили на груди. Особо отличившиеся перед народом и государством, сверх того, получали еще шашку с именной надписью: «Нет (такого‑то) храбрее, нет сабли его острее». Заметим, что знаки отличия за всю 25–летнюю войну получили всего несколько десятков человек, хотя отчаянных храбрецов у Шамиля была не одна сотня. Удостоенные именной надписи имели право на получение трех рублей серебром в месяц. До 1841 года награды были еще и в виде оружия, одежды, денег, баранов. Отличившиеся в какой‑либо операции войсковые части также награждались. Наибы за бой в Ичкерийском лесу против Граббе получили знамена из рук Шамиля.
Жители аулов Чирката, Шабута, Кикуни, Гуниб, Тлох, Муни, Хиндах добывали и поставляли серу. Во время войны на площади любого аула можно было увидеть громадный камень с довольно большим углублением в середине — своеобразную общественную ступу. Пожелавший изготовить порох клал в углубление серу, селитру и уголь в определенных пропорциях, затем опускал каменный пест с деревянным рычагом. Несколько человек начинали вращать рычаг до тех пор, пока содержимое не превращалось в порошок. Облив его водой, получали тестообразную массу. Ее клали в мешок, сшитый из подбрюшной кожи барана. Несколько человек вращали мешок. В результате из теста образовывались мелкие зерна. Их пропускали через решето, чтобы еще более размельчить. Приготовленный таким образом порох имел буро–зеленый цвет и при определенной сухости мог быть использован.
У Шамиля имелись и заводы по изготовлению пороха в Унцукуле, Гунибе, Ведено. Веденским заводом управлял Джабраил–Хаджио, который, по собственному признанию, научился искусству изготовления пороха во время путешествия в Мекку. Завод представлял из себя двухэтажный сарай. На верхнем этаже находилось несколько деревянных жерновов, приводившихся в движение с помощью воды. Здесь сера, селитра и уголь стирались в порошок. А на нижнем этаже в ступах посредством рычагов измельченные частицы обращались в мягкую массу.
«Заводской порох мало чем отличался от тего, что сами горцы выделывали в аулах. В случае надобности Шамиль из государственных запасов отпускал его в тот или другой район», — писал личный секретарь Шамиля.
Горцы использовали и боевые гранаты царского производства. Как‑то Шамиль рассказывал, что во время осады Чоха он наполнил 3 дома ядрами, взятыми у противника.
Большую помощь оказывали старики и старухи. Обходя места сражений, они собирали ядра и гранаты. Имам давал им за каждое ядро 10 копеек серебром. Железо и сталь удавалось добывать главным образом в царских крепостях. Например, в 1842 году очень много железа захватили горцы у противника в Ичкерийских лесах. «Этого железа было так много, — сообщает С. К. Бушуев, — что горцы редко ощущали в нем недостаток»[16].
На ядра шла мелкая посуда, имевшаяся в любой сакле горцев. Таким образом каждый аул мог дать в среднем от 300 до 500 шестифунтовых ядер. В 40–е годы у Шамиля имелось около 10 тысяч пудов меди.
Ядра и пули отливали и сами горцы. Пули изготовляли из меди или из сплава меди и свинца. Они и размером и весом были вдвое, меньше тех, что имелись у противника. Иногда приходилось во время боя изготавливать каменные ядра и метать их во врага. Бывали и совсем курьезные случаи. В Чечне, а однажды и в Буртунае, артиллеристы Шамиля стреляли осколками топоров и других железных инструментов.
Из чугунных орудий, брошенных царскими войсками в Хунзахе, также изготовляли ядра. Горцы с почтением относились к пушке и называли ее «тысяча воинов».
В Унцукуле жил кузнец по имени Джабраил, посетивший некогда Константинополь и Мекку. Вернувшись на родину, Джабраил встретился с имамом и заявил о своей готовности отливать пушки из чугуна. Шамиль сомневался в удаче, но дал разрешение на опыты. Вскоре первая пушка была отлита. Оставалось испробовать. На длинном шесте из‑за укрытия поднесли зажженный фитиль к стволу. Раздался выстрел. Ствол разорвался пополам. Естественно, что Джабраил был очень огорчен. Если на первых порах Шамиль скептически относился к предложению унцукуль–ца, то теперь при неудаче имам, как пишет Мухаммед–Тахир, «поклялся тут же, что добьется успеха и не пожалеет расходов.»
Второе орудие оказалось удачным. Его сейчас же отправили, чтобы использовать в бою. Одну пушку, по словам Шамиля, изготовляли две недели. Всего за годы войны было отлито 50 пушек, но годными оказалось только 14.
Шамиль создал единую государственную казну. Для пополнения ее брали десятую часть с доходов, которые дает земля, и одного из 50 баранов (если в стаде их было меньше 50, то хозяин освобождался от налога). С 10 рублей взималось 50 копеек. Пятая часть добычи на войне, столько же денег, вырученных за пленных, также шли в казну, кроме того, в казну поступали деньги в виде разного рода штрафов и имущество казненных. Поступало в казну имущество погибших воинов, не оставивших потомства. Деньги забирал казначей Шамиля Хаджио, а продукты оставались у наибов, которые должны были делить их между бедными, беречь на случай осады, отправлять с уходящими в поход и т. д. В казну перешли и конфискованные у ханов и беков земельные угодья.
Наибольшая часть средств государства расходовалась на военные нужды.
И если имамат продержался 25 лет, то одной из причин этого была бережливость Шамиля. Он сократил общественные и личные расходы, а тех, кто покушался на народное добро, строго карал.
Шамиль и Совет большое значение придавали торговле. Имам выдавал купцам охранные грамоты. Такие бумаги были даны более чем 80 лицам. Предметом купли–продажи чаще всего были бурки, ситец, парча, нанка. Некоторым из купцов для расширения торговли казна выдавала и ссуды. Особым уважением Шамиля среди них пользовался Муса Казикумухский.
В государстве поощрялось и развитие ремесел. Близ Ведено целый аул занимался ремеслами, там были прекрасные оружейники, кузнецы, плотники, часовых дел мастера.
В Короде, Ирибе, Согратле, где скрещивались дороги, Шамиль устраивал ярмарки. На них происходил оживленный обмен товарами, продуктами. Имамат по возможности вел торговлю и с той частью Дагестана, которая была в руках феодалов и царских войск. С помощью «мирных» кумыков на базарах Кизляра, Дербента и Темир–Хан–Шуры удавалось закупить «стратегические» товары: железо, сталь, медь, соль, порох. Все это тайно переправлялось в горы.
Моральное воспитание горцев занимало особое место в планах Шамиля. Сам он никогда не употреблял алкогольных напитков, не курил, того же в категорической форме требовал и от сородичей. Человек умный, образованный, Шамиль высоко ценил ученых, старался приблизить их к себе и по возможности старался помочь им в их трудах.
Невзирая на колоссальную работу по руководству государством, имам почти каждую ночь вызывал к себе секретаря Мухаммед–Тахира ал–Карахи и диктовал ему страницы будущей книги «Три имама».
Деятельность Главного совета государства — Диван–хана осуществлялась следующим образом.
Если не было похода, в котором участвовал бы имам, то Главный совет работал ежедневно, исключая пятницу. Дела края по всем отраслям разбирали по понедельникам, вторникам, средам и четвергам. В субботние и воскресные дни принимали посетителей. Пятница отводилась молитве, остаток дня отдыхали. Работа Совета не ограничивалась во времени: заседали с утра до глубокого вечера. В Диван–хане, то есть в комнате, где собирались. члены Совета, не было ни стульев, ни столов. Пол был застлан коврами и войлоками. Садились на тюфяки, брошенные под стенами. Зять Шамиля Абдурахман говорил, что для имама, кроме тюфяка, полагалась еще подушка, на которую он временами облокачивался. Шамиль располагался возле единственного окна. Это было удобно тем, что он мог выслушать через окно, скажем, казначея Хаджио или кого‑либо из близких лиц, не прерывая заседания Совета. Члены Дивана устраивались справа от имама. Войдя в комнату, каждый из них старался уступить место другому. Чаще всего рядом с имамом оказывался Кур–Эффенди. Если же в Ведено прибывал почетный гость, то только он мог занять место между главою государства и казикумухцем. Слева и чуть впереди имама было место секретаря Амирхана Чиркеевского, также трудившегося без стола, хотя рука его должна была работать без устали. Далее — переводчик, хорошо знавший чеченский и другие не дагестанские языки. Рядом с толмачом сидел начальник телохранителей Шамиля — Митлик–Муртазали. Ближе к дверям размещались не члены Совета — начальник караула, десятник, просители, жалобщики.
