Ирина Павлова - Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917-1941

Таким образом, научный подход требует от историка осознать смысл событий, о которых рассказывает источник. А это невозможно как для человека с табуированным сознанием, так и для историка, который идет вслед за документом, так как его сознание ограничено этим документом. Для научного сознания требуются усилия по рефлексии, т.е. по осознанию самого процесса понимания, что будет означать переход от табуированного сознания к сознанию рассудочному, рациональному, а, следовательно, и переход к научному рассмотрению вопроса. Рациональное сознание предполагает рассмотрение событий, о которых сообщает источник, в историческом контексте накопленного в мире опыта осмысления, что вновь возвращает нас к трансцендентальному представлению реальности.

Рациональное осознание событий сталинского времени – это один полюс проблемы. Другой – это оценка событий с позиции нравственности. Что бы не заявлял о своих намерениях историк, он не может отстраненно воспринимать события недавнего прошлого, поэтому категорический нравственный императив приобретает фундаментальное значение в историческом анализе идеократии[106]. Он поможет историку не поддаться стихии документа и  противостоять воздействию сталинской идеократии. Нравственную позицию историка не следует путать с морализаторством, которое, наоборот, характерно для табуированного сознания, заменяющего понимание и объяснение именно морализаторством.

Рациональное осознание явления и категорический нравственный императив в его оценке представляют собой, по мнению автора, два полюса единого методологического подхода к историческому рассмотрению событий российской истории сталинского периода, особенно 1930-х гг. Полюсность предполагает не только противоположность, но и  неразрывность рационального и нравственного, их сосуществование как единства и борьбы противоположностей. В целом они представляют тот самый научный поход, который только и возможен сегодня, если стремиться проникнуть в подлинный смысл той коренной ломки, предпринятой властью и надолго оставившей свой след в российской истории.

Становление механизма коммунистического господства, превращение большевистской партии в институт власти заняло несколько лет. Общественно-политической организацией эта партия была до конца 1917 г., но с самого начала в ней имелись основания для последующего перерождения. Это не только черты, делавшие ее партией нового типа – конспиративность, жесткая централизация, идеологическая нетерпимость и не только признаки азиатского революционаризма, которые присутствовали в ней наряду с чертами социал-демократического движения. Это прежде всего цель, сформулированная для партии Лениным в апреле 1917 г.: захват государственной власти.

Большевистская партия захватила эту власть в результате Октябрьского переворота – и с тех пор неуклонно развивался процесс превращения самой партии в институт власти. Такому повороту способствовало и то, что очень скоро партия отказалась делить власть с кем бы то ни было. Ее жесткая и бескомпромиссная политика привела к тому, что она не только оказалась единственной партией, стоящей у власти, но и советское правительство – Совет народных комиссаров - в результате сложилось как однопартийное. Попытки отдельных большевиков (Л.Б. Каменева, Г.Е. Зиновьева, В.П. Милютина, А.И. Рыкова, Д.Б. Рязанова, Г.Я. Сокольникова, И.А. Теодоровича и др.) убедить руководство партии в необходимости принять требования Викжеля (Всероссийского исполнительного комитета профсоюза железнодорожников) и пойти на создание однородного социалистического правительства от большевиков до народных социалистов успехом не увенчались. Наоборот, были сделаны организационные выводы в отношении большевиков, которые заняли такую позицию. 8(21) ноября 1917 г. Л. Б. Каменева на посту председателя ВЦИК (Всероссийский центральный исполнительный комитет Советов) сменил Я.М. Свердлов. В ноябре же из состава Совнаркома вышли В.П. Милютин, В.П. Ногин, А.И. Рыков и были заменены соответственно А.Г. Шлихтером, А.Г. Шляпниковым и Г.И. Петровским.

Центральный Комитет (ЦК) партии во главе с Лениным, хотя и неохотно, но допускал после переворота определенную возможность соглашения с мелкобуржуазными партиями, правда, только на условиях признания ими всех декретов Советского правительства и его политической линии. Непризнание этих условий новой власти привело к разгону Учредительного Собрания 5 января 1918 г., хотя после захвата власти большевики провозглашали, что Совет народных комиссаров имеет временные полномочия до созыва именно этого Собрания, а их Декрет о земле начинался словами о том, что вопрос о земле «во всем объеме может быть разрешен только всенародным Учредительным Собранием». Все это вело не только к нарастанию напряжения в отношениях между большевиками и мелкобуржуазными партиями, но и неумолимо втягивало страну в гражданскую войну.

Единственной политической силой, согласившейся в целом, но лишь на некоторое время принять условия большевиков, стали левые эсеры. Но и такое соглашение, вошедшее в историю как блок большевиков и левых эсеров, было достигнуто спустя полтора месяца. На начало 1918 г. фракция левых эсеров имела в Советском правительстве 1/3 голосов. Левые эсеры были также во ВЦИК, в ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия) и других органах Советской власти. Блок большевиков с левыми эсерами просуществовал недолго. После подписания Брестского мира левые эсеры, не согласные с его условиями, 15 марта 1918 г. вышли из состава Советского правительства. А после левоэсеровского мятежа в Москве 6 июля 1918 г., а затем и в других городах ни о каком сотрудничестве уже не было и речи. Большинство левых эсеров   делегатов V Всероссийского съезда Советов, собравшегося в Москве 4 июля, было арестовано, в том числе и один из лидеров левых эсеров М.А. Спиридонова. 13 из них, в прошлом сотрудники ВЧК, расстреляны. В последующий период до 1922   1923 гг. партии эсеров и меньшевиков уже существовали как бы из милости.

Захват власти в октябре 1917 г. оказался для большевиков делом гораздо более легким, чем та задача, которую им предстояло решать в последующие несколько лет гражданской войны. Для действительного утверждения новой власти надо было подчинить ей народ. «Мы, партия большевиков, Россию убедили,   писал Ленин весной 1918 г.   Мы Россию отвоевали   у богатых для бедных, у эксплуататоров для трудящихся. Мы должны теперь Россией управлять»[107].

В первые годы власть большевиков существовала в форме Советов. Показательно, что сам Ленин как председатель Совета народных комиссаров (СНК) был первым лицом именно в системе Советской власти. Он не уставал напоминать, что «Советская власть есть путь к социализму, найденный массами трудящихся и потому   верный, и потому – необходимый»[108]. ВЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов являлся верховным законодательным, распорядительным и контролирующим органом республики - РСФСР, действовавшим в период между всероссийскими съездами Советов. Это положение было закреплено в первой советской Конституции, утвержденной 10 июля 1918 г. V Всероссийским съездом Советов. Совет народных комиссаров как правительство должен был исполнять решения ВЦИК. В Конституции подчеркивалось, что ВЦИК «дает общее направление деятельности Рабоче-Крестьянского Правительства и всех органов Советской власти в стране, объединяет и согласует работы по законодательству и управлению…, рассматривает и утверждает проекты декретов и иные предложения, вносимые Советом Народных Комиссаров или отдельными ведомствами, а также издает собственные декреты и распоряжения»[109]. Здесь важно отметить, что уже первая советская Конституция не признавала разделения законодательной, исполнительной и судебной власти. «Каждая функция правительства,   как верно заметил английский историк Э. Карр,   составляла единое целое, и ее должна была осуществлять с единственной целью единая, неделимая власть»[110].

Скрепляло эту формирующуюся власть руководство большевистской партии. Большевики занимали основное число мест во всех Советах. Судя по составу прошедших весной 1918 г. их губернских съездов, коммунисты составляли в них более половины (52,4 %), почти четверть (23 %) приходилась на долю беспартийных, менее пятой части (16,8 %)   на левых эсеров и менее одной десятой (7,7 %)   на представителей правых эсеров, меньшевиков и других мелкобуржуазных партий. Еще более значительной доля коммунистов была в губернских и уездных исполкомах Советов. По 29 губерниям центральной России в конце 1918 г. из 874 членов губисполкомов 724 являлись коммунистами, из 4 046 членов уездных исполкомов – 2 625[111].