Не приняв — и, видимо, вполне сознательно — участия в этих экстремистских выступлениях, Цезарь избрал совсем иную форму для своего политического дебюта. Он предпочел наименее опасный и ь то же время широко используемый в Риме путь к достижению определенной политической репутации и карьеры: активное участие или, вернее, инициативу в организации громких судебных процессов, причем по возможности процессов с политической окраской.
В 77 г. он обвинил в вымогательствах и привлек к суду видного сулланца Г. Корнелия Долабеллу, который был консулом 81 г., а затем управлял Македонией. И хотя благодаря защите Г. Аврелия Котты и Кв. Гортензия, опытнейших судебных ораторов и патронов, Долабелла был оправдан, но обвинительная речь Цезаря оказалась настолько блестящей, что сразу утвердила за ним репутацию одного из первых ораторов Рима. О популярности этой речи свидетельствует тот факт, что она ходила в списках и сохранялась по крайней мере до II в. н. э. (поскольку была известна Тациту и Авлу Геллию). В следующем 76 г. Цезарь по просьбе греков привлек к суду за вымогательства и взяточничество Гая Антония, тоже сулланца, который, будучи командиром конницы во время войны с Митридатом, приобрел в Греции скандальную славу. Антонию, однако, удалось избежать суда, поскольку он обратился за помощью и защитой к народным трибунам.
После этих двух процессов, не принесших ему удачи, но и не повредивших его репутации, Цезарь снова покидает Рим и отправляется на Родос слушать лекции знаменитого ритора Аполлония Молона (за несколько лет до этого у него совершенствовался в ораторском искусстве сам Цицерон). Когда Цезарь возвращался с Родоса, то у острова Фармакусса он был захвачен в плен пиратами. Оба биографа Цезаря — и Светоний и Плутарх — весьма живописно излагают этот эпизод. Версия Светония скромнее: Цезарь пробыл в плену около сорока дней, большинство своих спутников он разослал по малоазиатским городам на предмет сбора необходимой суммы для его выкупа. Выплатив пиратам 50 талантов (или 300 тысяч денариев). Цезарь был освобожден, но на этом не успокоился: собрав флот, он погнался за пиратами, захватил их и предал казни, как шутя обещал им во время своего плена.
Версия Плутарха более цветиста и потому менее правдоподобна. Плутарх вообще излагает события жизни Цезаря за 81–73 гг. в несколько иной последовательности, Согласно его версии, Цезарь уезжал из Рима лишь один раз. Он скрывается от преследований Суллы в Вифинии у Никомеда, затем попадает в плен к пиратам, после этого живет на Родосе и, наконец, узнав о смерти Суллы, возвращается в Рим. Что касается пребывания Цезаря у пиратов, то рассказ изукрашен такими яркими, но едва ли правдоподобными деталями: пираты якобы запросили с Цезаря 20 талантов, а он сам увеличил сумму выкупа до 50 талантов; кроме того, во время своего пребывания а плену он заставлял пиратов слушать декламируемые им стихи и речи его собственного сочинения и запрещал шуметь, когда ложился отдыхать. Нагнав и захватив пиратов после своего освобождения, он всех их приказал распять.
Подробности эти маловероятны и удивительны, но, пожалуй, самым удивительным следует признать тот факт, что молодой, 25–летний римский аристократ, не занимавший еще никакого официального положения, смог не только возложить ответственность за свой плен и за свою безопасность на прибрежные малоазиатские города, но и без каких — либо чрезмерных усилий заставить их собрать огромную сумму для его выкупа.
В 74 г. Митридат начал третью войну против римлян. Один из его отрядов вторгся на территорию провинции Азия. Находившийся в это время на Родосе Цезарь переправился в Азию, быстро собрал вспомогательный отряд и прогнал врага. Однако здесь он оставался, видимо, недолго и в 73 г. вернулся в Рим: он был кооптирован в коллегию жрецов — понтификов вместо умершего в этом же году Г. Аврелия Котты, его родственника по материнской линии (что опять — таки свидетельствует о наличии высоких покровителей и, кроме того, о неустанных хлопотах и заботах его матери Аврелии!). Вскоре по прибытии в Рим Цезаря почтили еще одним избранием: он получает должность военного трибуна, должность, с которой молодые римляне обычно начинали в те времена свою военную и политическую карьеру. Избрание на эту должность, которое состоялось в комициях, Плутарх называет первым открытым проявлением «любви народа» к Цезарю.
Обычно считается, что Цезарь начинал свою политическую карьеру как явный популяр, тем более что, вернувшись в Рим, он сразу же активно включился в кампанию за восстановление всех прерогатив трибунской власти. Эту кампанию вел, в частности, энергичный и деятельный народный трибун Г. Лициний Мацер, который, кроме того, выступал в интересах общин и землевладельцев, пострадавших в результате проведенных Суллой земельных конфискаций. Цезарь поддержал Мацера и в этом вопросе, даже выступил с речью (о которой опять — таки упоминает Тацит), Другую речь он произнес в поддержку закона трибуна Плавтия, согласно которому даровалось разрешение вернуться в Рим сторонникам Эмилия Лепида, бежавшим после его поражения и смерти в Испанию, к Серторию. Среди этих беглецов находился, кстати говоря, Луций Цинна, брат жены Цезаря — Корнелии. Открытое благоволение, помощь родственникам, причем не только в личных, но и в общественных делах, вовсе не считались в Риме, как мы уже могли убедиться, чем — то зазорным или проявлением непотизма, наоборот, рассматривались как само собой разумеющаяся обязанность.
Наиболее ярким и эффектным примером действий Цезаря в качестве популяра считают состоявшееся несколько позже и уже упоминавшееся выступление на похоронах его тетки Юлии. Помимо этой похвальной речи Цезарь осмелился выставить на форуме изображения Мария: они были публично показаны впервые со времени диктатуры Суллы, и, хотя кое — кто пытался протестовать, подавляющее большинство присутствующих встретило этот акт бурным одобрением.
Конечно, подобные действия Цезаря были продуманной и специально подготовленной демонстрацией в честь Мария, но реакцию толпы на форуме едва ли можно расценивать — а это иногда делалось в западноевропейской историографии прошлого века — как признание того факта, что «партия популяров» обрела нового вождя. Такая постановка вопроса прежде всего предполагает существование «партии популяров», т. е. возникновение в Риме политических партий чуть ли не современного типа.
Действительно, в западноевропейской историографии сравнительно долгое время — вплоть до начала XX в. — господствовало представление о политической борьбе в Риме, основанное на том, что признавалось наличие двух противостоящих политических группировок или партий — оптиматов и популяров. Общеизвестная схема выглядела следующим образом: в ходе движения Гракхов или вскоре после гибели Гая Гракха вкладываются партии оптиматов и популяров. Дальнейшее развитие политической борьбы рассматривалось уже как проявление соперничества между этими двумя партиями, причем наиболее яркими примерами считались следующие события:, господство марианцев в Риме, гражданская война и диктатура Суллы, а по мнению некоторых исследователей, сюда следовало присоединить и заговор Катилины. Оптиматы рассматривались как партия нобилитета, сенатская партия, т. е. партия правящих верхов, а популяры — как партия демократическая и потому, безусловно, оппозиционная. Таким образом, напрашивался вывод о существовании в Риме, во всяком случае в эпоху поздней республики, своеобразной «двухпартийной системы».
Представление об оптиматах и популярах как о двух политических партиях, противостоящих друг другу, ярче всего было выражено в «Римской истории» Моммзена, и затем оно довольно прочно утвердилось в западноевропейской научной литературе. Впервые эта точка зрения была поколеблена опубликованным в начале нашего века исследованием Гельцера, посвященным римскому нобилитету. В более поздних работах он еще решительнее выступил против представления о двухпартийной системе в Риме, называя его «произведением фантазии XIX века». Кроме того, Гельцер совершенно справедливо подчеркнул, что популяров никоим образом нельзя считать демократами в современном смысле, а понятие «оптиматы» есть нечто большее, чем просто «сословное понятие».
К сожалению, явно модернизированная «двухпартийная» схема оказалась в свое время перенесенной в советскую историографию. Не приводя никаких других примеров, укажем лишь, что и автор специального исследования о римских политических партиях Н.А. Машкин, предостерегая, с одной стороны, от модернизаторского подхода, тем не менее сам характеризовал оптиматов как аристократическую партию, а популяров — как партию демократическую.
Однако путь пересмотра, который Гельцер наметил осторожно и в разумных пределах, завел в настоящее время, пожалуй, слишком далеко. Если пресловутая двухпартийная» схема была и модернизаторской и слишком крайней, то не менее крайнее выражение получила в новейшей историографии обратная, так сказать «демодернизаторская», тенденция. Мы имеем в виду существующее ныне стремление отрицать наличие не только политических партий в Древнем Риме, но и каких бы то ни было элементов организованности в самой политической жизни.
