Неудивительно, что и с самим «министерством юстиции» обращались порой вовсе уж пренебрежительно. Однажды рядовой фискал по фамилии Косой, на что-то рассердившись, «с изменившимся лицом и с криком великим приблизился к президентскому (т. е. министра юстиции! - А. Б.) столу и, ударяя в стол рукой, говорил, что он-де не послушен будет никакому суду до прибытия его царского величества».
В другой раз секретарь губернской канцелярии (т. е. чин, согласно табели о рангах приравненный к поручику. - А. Б.) узнал, что некий посадский пошел в Юстиц-коллегию, чтобы принести жалобу на действия этой самой канцелярии. Недолго думая, секретарь послал драгун, и те с матом да рукоприкладством уволокли жалобщика из приемной министерства юстиции, сорвав заседание коллегии…
Что уж тогда удивляться общепринятой практике, когда посыльных из суда в деревнях встречали «с дубьем, с цепами и кольями заостренными и шестами железными». Даже незнатные юнцы-недоросли, поддавшись общему настроению, нахальничали сверх меры. Когда к «школьнику математической школы навигацких наук» Зиновьеву явился подьячий с солдатами, чтобы отвести его в суд для дачи свидетельских показаний (брат школяра, драгун, обвинялся в разбое и грабеже), юный навигатор схватил полено и, умело им действуя, вышвырнул пришедших во двор. В суд его доставили, лишь вытребовав военное подкрепление…
И, наконец, именно Петр выдвинул тезис, что признание - царица доказательств… Нет нужды подробно рассказывать, с какой готовностью ухватились за этот тезис через двести лет товарищи чекисты и в каких масштабах его применяли…
Наконец, никак нельзя обойти вниманием петровские законы «о единонаследии» и «о порядке престолонаследования».
«Закон о единонаследии», механически выдернутый из западноевропейского законодательства, заключался в следующем: помещик, имевший несколько сыновей, мог отныне завещать все свое недвижимое имущество кому-то одному (не обязательно старшему, по своему выбору). Если он умирал без завещания, вся недвижимость переходила к старшему сыну. Впрочем, касалось это не только помещиков, но и «всех подданных, какого чина и достоинства оные ни есть». Намерения, на первый взгляд, были самые благие: во-первых, не дробить имущество до бесконечности, во-вторых, заставить «обделенных» поступать на службу, идти в торговлю, в частное предпринимательство, в искусство.
Однако, как с роковым постоянством случалось со всеми петровскими новшествами, красиво выглядевшие на бумаге идеи при практическом претворении их в жизнь превратились в источник неразберихи, вражды, сломали многие судьбы. Вполне естественно, помещики, внезапно оказавшиеся перед необходимостью делить своих детей на «богатых» и «нищих», всеми способами старались обойти закон: продавали часть деревень, чтобы оставить деньги «обделенным», с помощью клятвы на иконе обязывали «единонаследника» выплатить остальным их долю деньгами - что полностью подрывало идею «недробления». В докладе, поданном в 1730 г. Сенатом императрице Анне Иоанновне, указывалось, что этот закон «вызывает среди членов дворянских семей ненависти и ссоры и продолжительные тяжбы с великим для обеих сторон убытком и разорением, и небезызвестно есть, что не токмо некоторые родные братья и ближние родственники враждуют между собою, но и отцов дети побивают до смерти»! Стремясь обеспечить младших, отцы распродают движимый инвентарь в их пользу, оставляя иногда наследнику деревни и хозяйства «без лошадей, скота, орудий и семян, отчего как наследники, так и кадеты („обделенные“. - А. Б.) в разорение приходят». Сенаторы докладывали: «Пункты об единонаследии, как необыкновенные сему государству, приводят к превеликим затруднениям в делах».
Более того, все продекларированные благие намерения насчет свободы «определяться в ремесла, торговлю и искусства» так и остались на бумаге. «Хотя и определено по тем пунктам, дабы те, которые деревням не наследники, искали бы себе хлеба службой, учением, торгами и прочим, но того самим действием не исполняется, ибо все шляхетские дети, как наследники, так и кадеты, берутся в одну службу сухопутную и морскую в нижние чины, что кадеты за двойное несчастье себе почитают, ибо и отеческого лишились, и в продолжительной солдатской или матросской службе бывают, и так в отчаяние приходят, что уже все свои шляхетские поступки теряют».
Одним из немногих толковых поступков императрицы Анны как раз и стала отмена в том же году «пунктов о единонаследии».
Еще более страшную роль в русской истории сыграл «Закон о престолонаследии». Петр сочинил его после убийства родного сына, царевича Алексея. Нам усердно вдалбливали в голову, что Алексей «хотел вернуть страну на застойный путь». Однако сейчас об этом деле известно достаточно, чтобы говорить со всей уверенностью: Алексей (европейской образованностью, кстати, неизмеримо превосходивший нахватавшегося вершков папашу) всего-навсего намеревался вернуться на допетровский путь развития - никоим образом не отрицавший реформ, но избавленный от всех пороков петровских деяний. Путь постепенной, разумной эволюции, исключавшей идиотскую ломку и шараханья в крайности… Но поскольку Петр признавал единственно правильным путем только свой, с сыном он расправился беспощадно, между делом нарушив данное ему честное слово (когда посланные за Алексеем за границу объявили ему, что в случае возвращения царственный отец клянется своей честью не преследовать более сына).
В феврале 1722 г. Петр объявил указом, что отныне всякий будущий российский самодержец волен сам назначать себе преемника, отменив закон о старшинстве.
Новый закон еще при жизни Петра встретил глухой ропот и неприятие в народе (разумеется, с недовольными боролись кнутом и топором). А после смерти Петра, как писал историк начала века Князьков, «отсутствие мужского потомства и наличие среди женского потомства двух линий наследниц - дочерей царя Ивана и царя Петра - сделало, при отсутствии узаконенного и всем объявленного порядка престолонаследия, то, что русский престол в течение всего XVIII века был игралищем судьбы, причем решающую роль в праве претендентов на престол играла гвардия, руководившаяся своими симпатиями и антипатиями к отдельным лицам».
Следует поправить: не только в течение XVIII века. После смерти Петра гвардия ровно сто лет устраивала либо пыталась устраивать перевороты. Павел I в 1797 г. отменил: «Закон о престолонаследии», но сам стал жертвой убийц гвардейцев. Гвардия попыталась и в 1825 г. по заведенному порядку вмешаться в судьбу трона, но Николай I пушечным огнем вымел остатки дворянской «махновщины»…
Нужно сразу оговориться, что никакой «культуры» Петр I из Европы и не пытался заимствовать. Нововведения в этой области шли по двум направлениям: либо чисто механическое заимствование внешних примет «цивилизации» (бритье бород, одежда, курение табака), либо обучение предметам, необходимым для решения чисто функциональных задач: военной, технической пользы для государства. Упоминавшийся Вебер, которого русские историки прямо называют «одним из умнейших наблюдателей русской жизни петровских времен», не зря отмечал в своих записках, что большая часть получивших образование за границей петровских дворян «показывали только несносное чванство, потому что усвоили внешний лоск, душевные же их способности остались невозделанными, живут так, как жили в старину».
Иначе и быть не могло. «Душевные способности» Петра не интересовали нисколько. Эйдельман нашел меткое определение: он писал, что Петр направил всю свою деятельность на то, чтобы воспитать подданного с деловой сметкой свободного человека и психологией раба. То есть поставил перед собой совершенно нереальную задачу…
Учеба и образование были организованы по глубоко порочному принципу: перефразируя слова Наполеона I, «ввязаться в драку, а там видно будет». Другими словами, бросить в воду несколько десятков совершенно не умеющих плавать людей - а вдруг среди них найдется один, кто не утонет и сможет потом брать призы в соревнованиях по плаванию?
Даже в султанской Турции за двести лет до Петра, забирая мальчиков из христианских семей, обязательно в каждом конкретном случае проводили то, что можно назвать «собеседованием» или «выяснением склонностей». Тех, кто подходил для военной службы, отправляли в янычары. Те, кто имел задатки для гражданской службы, - попадали в своеобразные «вузы», из которых впоследствии вышло немало знаменитых оттоманских дипломатов и администраторов. Многим своим достижениям в XVI-XVII веках Турция обязана как раз этой системе (лишь потом, когда вошли в силу кумовство и наследственные привилегии тех же янычар, Оттоманская Порта стала клониться к закату).
