На какие жертвы не пойдешь ради любимого командира! Этот же самый ругатель и скандалист смиренно садится на стул и делает знак Оксане:
- Давай! Пропадать, так с музыкой! Делай мне прическу, как у Котовского! Эх, не дай боже, чтобы таким увидела меня жена! Пока не отрастут волосы - буду сражаться!
- Ничего, ничего, - утешал Котовский, пока чирикала машинка в руках Оксаны. - Тут, брат, все равно не отвертишься. Взять хоть меня - комбриг? Командую всей бригадой? А попробуй-ка я не послушаться жены! А если ко всему этому жена - доктор, ну, тогда уж все! Доктора, медицина - это высшая инстанция и обжалованию не подлежит!
- Высшая?!
- Хорошо еще, что у меня с давних пор такой порядок заведен, чтобы голову брить. А то бы, пожалуй, с меня и начали санитарную кампанию!
- Ну нет! На командира бы у нее рука не поднялась!
- И подниматься не надо, - вставила свое слово Оксана, подстригая последние волоски на шее кавалериста. - Командир у нас сам пример! Такие-то все бы были!
И тут Оксана спохватилась и страшно переконфузилась, что так смело рассуждает.
- Слыхал? - весело подхватил Котовский. - Даже Оксана меня признала, а на что строгая дивчина!
12
Противник цеплялся за каждый овраг, за каждую рощу, приходилось выбивать его с каждого рубежа и гнать дальше на запад.
Так было и на этот раз. Слева, задумчивый и призрачный, отражал облака и деревья противоположного берега круглый пруд. Возле пруда правильные аллеи какого-то заброшенного парка. Конечно, удобная позиция, но долго поляки не удержались. Вот уже гонят их по открытому полю и рубят. И Котовский с любопытством оглядывает старый, заросший кустарником кирпичный фундамент, который враги использовали как удобное, защищенное место. Кроме этого фундамента да разрушенного домишка, без оконных рам, с оторванной и болтающейся на одной петле дверью, - ни одного признака человеческого жилья. Да и фундамент, за которым засели поляки, здорово раздолбал папаша Просвирин своими пушками.
На всем скаку осадил коня возле Котовского молодой кавалерист голубоглазый, курносый и в веснушках.
- Товарищ командир! Туточки!
Котовский помнил этого хлопца. Он пришел в девятнадцатом году в Тирасполь и с тех пор неотлучно в бригаде. Теперь Котовский все припомнил. Даже как зовут хлопца:
- Что скажешь, Ивась?
- Товарищ командир! Здесь! Матерь святая!
- Что здесь?
- Дубовый Гай здесь! То есть его нет... Но был он...
- Деревня?
- Моя деревня... Ну да. Вон смотрите, видите, вон оно там, в лощине, - дубки растут? Там она и стояла...
Котовский понял теперь, почему так бессвязно Ивась говорит, почему лицо его исказилось, почему голос его прерывается.
Вспомнил Котовский, как рассказывал Ивась о своем выстреле в свадебный поезд помещиков. Вон и дорога вьется...
По ней мчались бешеные тройки с женихом и невестой, с шаферами и почетными гостями... А здесь была усадьба, сверкали люстры, бегали слуги, скатерти слепили белизной, лилось шампанское, музыка играла, и жили беспечно, бессовестно, за народные труды, на народном горе раздобревшие, сытые, довольные...
И все это сгинуло - нет нищенской деревушки с чесоточными ребятишками по лавкам, нет роскошной усадьбы, и некому, кроме разве что Ивася, даже вспомнить о минувшем. Было, и прошло, и быльем поросло...
Прискакали на потных конях командиры полков. Докладывают:
- Противника гонят за дубовую рощу. Захвачены пулеметы и пленные.
И, не оглядываясь на старое пепелище, помчались всадники дальше.
С Е М Н А Д Ц А Т А Я Г Л А В А
1
В село, где поместился штаб бригады, приехала библиотечная повозка. Это был крытый возок, который тащила бойкая деревенская лошаденка. Библиотекарь был разбитной парень.
- Здравствуйте, почтенные! Привет, девчата! Вы что, ребята, в школе или как? - разговаривал он сразу со всеми обступившими его жителями села.
- В школе-то в школе, байдуже, як зараз лето, а то и школу заняли, раненых разместили, - ответил мальчик с серьезным не по возрасту лицом.
- Ничего, каникулы у вас кончатся, а тут и война кончится, и откроется ваша школа.
Такой ответ сразу вызвал оживление:
- Чего он там балакает? - торопился из хаты сморщенный, взлохмаченный, желтый, как цибуля, дед, на ходу накидывая бараний полушубок, который, казалось бы, и не к месту в такую жаркую пору.
- Война, говорит, дедусь, скоро кончится.
- Хлеба топчут, убирать надо, об этом не объясняет?
И стал библиотекарь рассказывать, как напали поляки, как без объявления войны захватили они города и села, стали пороть мужиков, отнимать у них помещичью землю...
- Велик был гнев народа, - говорил библиотекарь. - Всюду записывались добровольцы. Партия призывала трудящихся на борьбу с панами. Уже сейчас мобилизовано не менее пятнадцати тысяч коммунистов. Второй Всеукраинский съезд комсомола постановил направить на фронт двадцать пять процентов своего состава...
- Що це таке? - наставляет дед свое заросшее волосами ухо. - Що вин каже?
- Он говорит, диду Семен, дуже богацко красного войска пришло бить панов.
- Добре, добре! - кивает дед. - Хай паны идуть откуда прийшлы.
- На первых порах, - продолжал рассказывать библиотекарь, Пилсудский имел некоторый успех. Но вскоре ему пришлось почувствовать крепкие удары Красной Армии. Много славных дел впишет в историю война с белополяками. Много мужества проявили в боях советские воины. Пришла сюда знаменитая Первая Конная - армия Буденного, пришла одержавшая много побед Чапаевская стрелковая дивизия, прибыли лихие наездники Башкирской кавалерийской дивизии. Червонной казачьей дивизии, сражается непобедимая Сорок пятая стрелковая дивизия, бьет врага Отдельная кавалерийская бригада Котовского.
- Що вин казав? - волновался дед.
- Вин каже: Котовский прыихав до нас.
- Эге ж! Дуже перелякаются паны! - закричал дед, зашелся старческим беззвучным смехом и даже хлопнул шапкой о землю. - О це дило!
Библиотекарь дал ему газету:
- Бери, дед, прочтут тебе внуки, а потом пригодится на закрутки.
Еще роздал брошюры и газеты, и возок тронулся дальше.
Дед не истратил газету на курево. Он бережно хранил ее на божнице.
2
В кавалерийской бригаде условлено, и все это знают: в каком бы селе ни разместился штаб, он разместится в доме священника или ксендза. Это всегда лучшее на селе жилище. И внешне дом священника отличается от других. Любой встречный сразу же укажет, где "живет батюшка". Этого правила котовцы придерживались неизменно. Сюда привозят почту, сюда приходят связные.
Поэтому Няга, прискакав в большое село, раскинувшееся возле раскудрявой березовой рощи, направился прямиком к церкви и быстро нашел поблизости от нее исправный хорошенький домик под железной крышей, с садом и палисадником, амбарами и цепной собакой.
Няга ждал письмеца от одной особы, оставленной им в Ананьеве. Вот почему иной раз усталый, и конь уже еле передвигает ноги, а все же заедет в штаб.
В штабе знают, что командир оставил в Ананьеве невесту, что они после войны должны встретиться, и, завидев его еще в окно, уже роются в пачке писем, ищут на букву "Н". Все полны участия, все переживают эту историю, этот "роман", жалеют Катю, жалеют Михаила Нягу, спорят о том, следовало ли им немедленно пожениться или лучше мучиться и ждать, следят, чтобы он чаще посылал письма...
Слышно, как хлопнули двери в сенцах, как шарят в темноте, отыскивая скобу двери. Няга входит, громыхая клинком, позвякивая шпорами.
- Есть! - кричат ему сразу же в несколько голосов и Юцевич, и писари, и Машенька Ульрих.
Он смотрит: где же? Кто из них держит в руке заветный конверт? И хотя конверт обыкновенный, Няге он кажется самым красивым конвертом, совсем особенным, он отличил бы его среди тысячи других.
Тут же торопливо отходит в сторону, останавливается у окошка и разрывает конверт. Штабные работники "утыкаются" носами в бумаги, делают вид, что знать ничего не знают и даже значения не придали, - читает и пусть себе читает командир.
"Дорогой Миша! С тех пор как ты уехал, город стал постылым, солнце не сияет, весна не радует. Мама принесла недавно мясо, сделала любимые мои котлеты, а у меня и глаза не глядят, ничто-то мне не мило без тебя, Мишенька, что бы я ни делала - по улице иду или сплю, - все думаю о тебе. Мама спрашивает: "Что с тобой, доченька?" - а я ей ничего не ответила, только вышла в сени и немного поплакала. У нас уже стаял снег, скоро зацветет черемуха, от тебя опять не было письма, и так тревожно за тебя, родной мой, не нахожу места. Я знаю, что ты бы нашел у себя в Бессарабии девушку лучше, чем я, я - самая обыкновенная, но так любить, как я, никто тебя не сможет, потому что сильнее любить невозможно..."
Няга прочел письмо одним махом, да и написано оно было почти без точек, без запятых. Прочел, глубоко вздохнул и принялся еще читать, теперь уже медленно, слово за словом, часто останавливаясь и представляя, как она сидела в комнатке, оклеенной светлыми обоями, и писала это письмо, как она откидывала косу, которая ей мешала, как шла на почту, чтобы бросить письмо в почтовый ящик, и какой был в это время город, какие улицы, какое небо, какие дома, и стояли перед ним ее глаза, смотрели на него внимательно, пытливо: "Приедешь? Я буду ждать". Это она сказала при расставании... Конечно, приедет!
