Блестящие качества Кокрейна как морского капитана, умелое использование им хитростей и уловок, хорошо рассчитанная отвага — это одно дело, но когда от него требовались стратегические решения, когда приходилось командовать несколькими кораблями или применить политические маневры, он действовал не лучшим образом. Он был одиночка, причем весьма неловкий в большой политике. Очень скоро он рассорился с собственным экипажем, который был против переименования «Эсмеральды» в «Вальдивию». Конечно, Вальдивия была местом «боевой славы» Кокрейна, но у людей оно было связано с именем ненавистного Педро де Вальдивии, завоевателя Чили. Вместо того чтобы уступить вполне понятным требованиям экипажа, Кокрейн подверг непослушных офицеров военному суду. Капитан Гайс в знак солидарности с моряками подал в отставку. Его примеру последовал капитан «Гальварино» Спрай, которого Кокрейн в отместку позднее также отдаст под суд. Оба капитана списались на берег и нашли службу в штабе Сан-Мартина. Кокрейн с тех пор еще больше возненавидел «трусливого» главнокомандующего.
В ноябре 1820 года Сан-Мартин, сочтя свое участие в окружении столицы законченным, погрузил свою армию на корабли и отправил к северу от Лимы — он хотел поднять народ на вооруженное выступление в районе Уайласа. Флот встал на якорь в Уачо, где внезапно лихорадка начала косить его солдат, а матросы стали возмущаться задержкой выплаты жалованья. Плохие новости пришли также из Верхнего Перу, где Гуэмес, вождь аргентинских партизан, потерпел поражение. И все же терпеливая подрывная кампания Сан-Мартина среди негров, индейцев и метисов, живших в окрестностях Лимы, начала приносить плоды. Поскольку Лима была отрезана фланговым маневром Ареналеса, а Кальяо был блокирован флотом, стала ощущаться нехватка продовольствия, а городское население стало проявлять недовольство испанскими солдатами, поскольку они реквизировали продукты в лавках и на складах. Сан-Мартином велась активная пропаганда с помощью листовок и распространения всякого рода слухов. Муниципальный совет Лимы жаловался властям: «Если положение в городе останется таковым, что с нами будет? Мир — вот общее желание народа. Жители переходят на сторону Сан-Мартина, не слушают нас и начинают опасаться большего зла, чем даже сама война».
В феврале 1821 года вице-король маркиз де Ла Песуэла был смещен либеральным генералом Хосе де Ла Серна; командование армией взял на себя французский генерал де Кантерак.
Сан-Мартину пришлось нелегко в развязанной им войне нервов и кампании на истощение сил противника, и он пишет О’Хиггинсу:
«Я просто схожу с ума. Верьте мне, когда я говорю, что временами просто впадаю в отчаяние. Я был на грани того, чтобы немедленно атаковать противника и попытать счастья в решающем сражении, чтобы как можно скорее бежать из этого ада и хоть чуть-чуть передохнуть; но мысль о том, что от успеха этой кампании зависит будущее поколений, заставляет меня терпеть эти мучения… Я наполовину блокировал Лиму, я направил в ее окрестности последователей — патриотов, которые постоянно беспокоят противника, зачастую в нескольких километрах от столицы. Только накормить одного солдата, причем весьма скудно, обходится вице-королю в четыре реала ежедневно. Отсюда вы можете сделать вывод, как долго сумеет продержаться город, особенно с учетом того, что все северные провинции охвачены волнениями, а Кальяо полностью блокирован с моря… Вы себе представить не можете, как мне необходимы даже та тысяча карабинов, мушкетов, старых охотничьих ружей и всякое ненужное вам огнестрельное оружие, чтобы вооружить мятежные группы».
Альварадо писал позднее: «Никогда военный гений Сан-Мартина не проявлялся с такой очевидностью, как в это время. Посланные им бойцы проводят подрывные акции в Лиме и ее окрестностях, скрывая от врага очевидную нашу слабость; его отощавшие, подобные скелетам, солдаты ведут военные действия в горах, а сам он возглавляет экспедицию на побережье; и, наконец, он ведет переговоры, прибегает к интригам и ухищрениям, чтобы выиграть время и преодолеть эти тяжелейшие условия. Никогда больше он не был столь воодушевлен».
Злейшим врагом Сан-Мартина оказалась малярия: всего за один день умерли свыше ста человек, около 2500 человек, включая его самого, были больны. И все же благодаря набору новых рекрутов он смог увеличить численность своей армии с 4900 до 6700 человек — немногим не достигнув численности семитысячного гарнизона роялистов в Лиме. Особенно хорош был пропагандистский ход Сан-Мартина, когда он предложил пропустить обозы с продовольствием в Лиму, дабы облегчить страдания населения и накормить больных солдат, «ибо солдаты являются моими врагами только на поле боя». Население сельских районов тоже начало склоняться на его сторону.
Приезд Китти Кокрейн с детьми на борту британского корабля «Андромаха» в январе 1821 года дал Кокрейну столь необходимую разрядку, смягчив на время его раздражение «трусливой политикой» Сан-Мартина. В двадцать пять лет Китти утвердилась наконец как сильная личность и полноправная жена. Она пережила все трудности «тайного» брака и унижений, когда ее муж находился в тюрьме; в Чили ее едва не убил человек, ворвавшийся с ножом в руке в их загородный дом в Кильете; его осудили на смерть, но Китти упросила заменить смертный приговор на высылку из страны. Отправившись к Сан-Мартину в Мендосу, она пересекла Анды, переночевав на шкуре дохлого вола на перевале Пуэнте-дель-Инка. На обратном пути на нее напал какой-то отбившийся от подразделения испанский солдат и уже почти столкнул в пропасть, но ее спасли чилийские спутники.
И теперь, прибыв к мужу под Кальяо, Китти уговорила его разрешить свободный выезд в Европу жене смещенного вице-короля донье Анхеле Песуэле. Донья Анхела встретилась с Кокрейном и заявила, что она увидела в нем «вполне разумное, воспитанное существо, а не жестокое животное, каковым ее приучили считать его». Миллер описывал эффект, который жизнерадостная и энергичная леди Кокрейн произвела на солдат в Уачо: «Неожиданное появление молодой красавицы на горячем коне, которым она управляла с умением и элегантностью, наэлектризовало мужчин, которые никогда прежде не видели английской леди. „Qué hermosa! Qué graciosa! Qué linda! Qué guapa! Qué airosa! Es un angel del cielo!“ — раздавались восклицания от одного конца строя до другого… Ее сиятельство обратила сверкающий взор к строю и грациозно поклонилась. Восхищению солдат не было удержу — громогласным „Vivas!“ они приветствовали ее. Леди Кокрейн улыбнулась в знак признательности и пустила коня в галоп с грацией сказочной феи».
Однажды во время поездки по стране Китти узнала, что группа испанских солдат сговорилась захватить ее с маленькой дочерью в заложники. Ее маленький кортеж пустился в бегство. Спасаясь от преследователей, ей пришлось карабкаться на четвереньках через пропасть по примитивному канатному мосту, который опасно раскачивался, грозя в любой момент оборваться и рухнуть в пропасть. В другой раз она была на борту «О’Хиггинса», когда ее муж атаковал испанский корабль, пытавшийся бежать из Кальяо. Она бесстрашно поднесла фитиль к запалу пушки и упала в обморок только при грохоте выстрела.
Повсюду события начали принимать желанный оборот, приближая Сан-Мартина к цели. В Испании за год до этого — в марте 1820 года — Фердинанд был вынужден уступить давлению армии и восстановить либеральную конституцию 1812 года, а это, в свою очередь, постепенно стало ощущаться и в колониях. В конце мая 1821 года действующий вице-король Ла Серна подписал перемирие с Сан-Мартином. Они встретились, и после Дружеского объяснения Сан-Мартин добился наконец признания независимости Перу.
«Я считаю этот день одним из счастливейших в моей жизни. Я пришел в Перу с берегов Ла-Платы не для того, чтобы пролить кровь, а для того, чтобы воцарился мир и соблюдались права, которые родина предоставила сама, когда была провозглашена Конституция 1812 года, которую Ваше Превосходительство и ваши генералы защищали. Либералы всего мира — братья, где бы они ни находились… И пусть вице-король назначит регентство, которое будет управлять независимый Перу, пока в Испании не договорятся о принце королевского дома, достойном трона нового государства».
Это было даже больше того, чего ожидали испанцы, готовые к капитуляции. Они поддержали эту идею, хотя она была неоднократно отвергнута Мадридом. Но Сан-Мартин с тех пор окончательно прослыл монархистом, в особенности среди последователей Боливара. Это было несправедливое обвинение, ранившее человека, который на протяжении последнего десятилетия сражался с испанской короной, — ведь его взгляды на социальные и политические реформы практически совпадали со взглядами Боливара. Почти наверняка причиной для такого соглашения было то, что ряды его войск сильно поредели из-за болезней, а сам он был слаб и измотан, потому опасался, что его осада не увенчается успехом. Таким образом, он стремился к компромиссу — установлению конституционной монархии, — чтобы сделать капитуляцию более приемлемой для испанцев. Позднее Сан-Мартин, опровергая обвинения, будто он продался монархии, оправдывался и писал, как он часто делал, о себе в третьем лице: «Генерал Сан-Мартин, хорошо знавший политику мадридского двора, был убежден, что кабинет никогда не утвердит подобный договор. Основной его целью было скомпрометировать испанских военачальников — признав независимость, они на деле оказывались скомпрометированными, и у них не оставалось иного выбора, как связать свою судьбу с делом (латино) американской независимости».
