У Кокрейна, однако, были свои методы. Корабль с казной Сан-Мартина — «Сакраменто» — только что отплыл из Кальяо в Анкон, следуя вдоль побережья. Убедившись, что экипаж его поддерживает, Кокрейн бросился в погоню за «Сакраменто», взял его на абордаж и забрал приличный груз серебра и семь мешков золота. Реально его добыча составила — в пересчете — около 285 000 долларов. Он расплатился со своими людьми, а 40 000 отдал армии — к чести Кокрейна, следует отметить, что себе он не взял ни гроша. Разъяренный Сан-Мартин приказал ему вернуться в Лиму, но вместо этого он бросился в погоню за испанскими фрегатами «Венганса» и «Пруэба», которые до сих пор постоянно ускользали от него. К январю 1822 года он добрался до Акапулько в Мексике, но так и не нашел их. Ему стало известно, что они укрылись в Гуаякиле, но, прежде чем он смог настичь их, они сдались представителям Сан-Мартина. Обозленный этим и опасаясь ареста и расстрела, Кокрейн предусмотрительно миновал Лиму и на всех парусах направился на юг — в Вальпараисо, где его ожидал восторженный прием. Он всюду твердил о вероломстве Сан-Мартина и его попытке обмануть Чили, захватив ее эскадру. Позднее, когда Сан-Мартин оказался в изгнании, Кокрейн сделал все, чтобы арестовать и посадить его. Сам же О’Хиггинс поддерживал обе стороны. Он писал Кокрейну:
«Я приношу Вам и доблестным офицерам под Вашим началом самую горячую благодарность за Вашу верность и героизм, проявленные в борьбе за дело Чили… У Вас нет более причины получать приказы из Лимы, ни прямые, ни косвенные, поскольку с момента провозглашения декларации о независимости этой страны под протекторатом Сан-Мартина предоставленные ему временные полномочия для командования флотом кончаются… Мы ни в коей мере не должны объявлять его пиратом, ибо он может прибегнуть к блокаде или же вступить в союз против нас с какой-либо другой страной».
Кокрейн видел, что О’Хиггинс все больше попадает под влияние коррумпированного, склонного к интригам советника Родригеса Альдеа. Кокрейн восхищался О’Хиггинсом, однако так написал о нем:
«Поскольку сам он никогда не был причастен к низким и грязным делам, то и в других всегда видел честность и порядочность. Хотя он, как и Бурке, был убежден, что „все, что нарушает нормы морали, не может быть правильным и в политике“, а следовательно, бесчестная политика — неизбежное зло правления; как таковая политика была противна его собственной натуре, и он с легкостью перекладывал администрирование на других, которые не были отягощены его совестливыми принципами».
Он попытался открыто предостеречь О’Хиггинса: «Я хочу представить вашему превосходительству еще одно свидетельство моей привязанности, умоляя вас открыть глаза на всеобщее недовольство как явными, так и тайными действиями министра Родригеса».
Кокрейн оставался в Вальпараисо, пытаясь добиться выплаты всех призовых денег, которые, как он полагал, ему причитались. Затем образовались перспективы новой авантюры: к нему обратились с просьбой оказать помощь в утверждении независимости Бразилии. 18 января 1823 года, вскоре после прибытия в Чили парохода «Восходящая звезда», который Кокрейн заказал еще до отъезда в Южную Америку, он вновь отправился в полное опасностей плавание вокруг мыса Горн, сделав краткое заявление: «Вы знаете, что независимость добывается острием клинка, а также и то, что свобода зиждется на доброй вере и законах чести. И те, кто преступают через них, являются вашими единственными врагами, среди этих имен вы никогда не найдете имени лорда Кокрейна». Это было редкое, несвойственное ему, мудрое и трогательное заявление человека, которого всегда считали лишенным политического чутья.
ГЛАВА 39 ЗАКАТ РУКОВОДИТЕЛЯ
Однажды в сентябре 1821 года, когда Сан-Мартин был в театре, ему принесли известие, что главная армия вице-короля Перу под командованием генерала де Кантерака спустилась с гор и идет на помощь Кальяо. Сан-Мартин встал в своей ложе, чтобы успокоить народ, затем приказал приступить к сооружению баррикад, а сам возглавил силы, находящиеся в окрестностях Лимы. Его части насчитывали семь тысяч человек, а в армии де Кантерака было около двенадцати тысяч. Однако по мере приближения роялистов его оптимизм возрастал. «Они проиграли, — заявил он, — Кальяо будет нашим. У них провианта всего на пару недель». Он отверг советы своих командиров, призывавших атаковать де Кантерака, ибо понимал, что мог потерпеть поражение в открытом сражении. К тому же в этом не было необходимости. Он удерживал Лиму, используя благоприятный географический фактор: город лежал в центре узкой прибрежной полосы длиной в две тысячи миль, протянувшейся от Гуаякиля в нынешнем Эквадоре до пустыни Атакама, где средний уровень осадков едва достигал двух дюймов в год. Города и селения вдоль побережья могли снабжаться только с моря или же с плодородных плато, располагавшихся примерно в тридцати милях в глубине страны. Но Сан-Мартин блокировал доступ с моря, а дороги с гор проходили по пустынной территории, которую можно было держать под контролем даже малыми силами.
Сейчас армия де Кантерака находилась в пустыне и страдала от недостатка провианта. Он мог, конечно, начать осаду Лимы, но Лима в руках Сан-Мартина вновь была открыта морю, а его собственные хилые пути снабжения пролегали через пустынные территории, так что скорее сами осаждающие должны были страдать от нехватки продовольствия, чем осажденные. Сан-Мартину оставалось только ждать, когда де Кантерак и его армия начнут голодать. Это была не слишком смелая, но верная тактика. Легковозбудимый и вспыльчивый Кокрейн, обладавший почти латиноамериканским темпераментом, не мог смириться с позицией расчетливого, флегматичного Сан-Мартина и требовал начать сражение. На что генерал неизменно отвечал: «Мое решение принято». Де Кантерак, осознав безысходность своего положения, отступил буквально через несколько дней.
Сан-Мартин приказал Ареналесу с его отрядами спуститься с гор, а Лас-Эраса отправил преследовать отступающих роялистов, дабы взять их в клещи. Оба хода оказались напрасными: Ареналес, неправильно поняв приказ, спустился по ту сторону Кордильер, и его люди оказались слишком измотаны, чтобы вернуться. А Лас-Эраса преследовали те же проблемы, что и де Кантерака, — ему не хватило продовольствия, чтобы преследовать роялистов через пустыню в сторону гор. Так что де Кантерак благополучно ушел.
Позднее Сан-Мартина поносили за трусость, за то, что он не сумел окружить и разгромить противника. Но Лима осталась свободной, а поражение патриотов в открытом бою — которое было вполне вероятным, учитывая численное превосходство испанской армии, — наверняка имело бы катастрофические последствия для дела независимости. Испанская крепость Кальяо, страдавшая от нехватки продовольствия и ожидавшая помощи от армии де Кантерака, была полностью деморализована после его ухода. Генерал Ла Мар, командовавший там испанскими силами, сдался, и истощенные узники, томившиеся в мрачных застенках Кальяо, были освобождены. Сан-Мартин одержал еще одну победу с помощью точного расчета — без кровопролития. Однако его репутация гуманиста была все же запятнана, когда уже после капитуляции была устроена настоящая бойня, в результате погибло около шестисот человек из гарнизона. Это были первые жестокости, свершенные под его командованием, вполне возможно, происшедшие и не по его вине. Позднее враги использовали этот факт как свидетельство жестокости его характера.
Став самопровозглашенным Защитником Перу, Сан-Мартин занялся активной политической и административной деятельностью. Он заложил ядро перуанской армии, создав перуанский легион под командованием Миллера. Он поставил Лиму на солидную финансовую основу. Он освободил рабов и покончил со второстепенным статусом перуанских индейцев, составлявших подавляющее большинство населения, «ибо это противно природе и принципам свободы». В этом он опередил Боливара, который был приверженцем этих идей, однако ему еще предстояло бороться за них. Телесные наказания, пытки, цензура и инквизиция были упразднены. «Habeas corpus» — индивидуальные свободы и независимость судебной системы были также признаны. Кошмарная бойня в Кальяо — единственный безнравственный акт в ряду множества великодушных, проявленных им по отношению к поверженным врагам. В этот период Сан-Мартин достиг пика своей карьеры: он провел почти без потерь большую армию через один из самых высоких горных хребтов в мире, затем прошел под парусами тысячу миль, чтобы овладеть цитаделью испанского владычества на континенте, — в общем, он чрезвычайно многого добился мирными средствами, используя тактические хитрости и уловки. Он упрочил мир в Аргентине, добыл свободу Чили, а теперь возглавлял Перу в качестве его Защитника.
