Следующий месяц ушел на путешествие через пустынную, безжизненную пампу Центральной Аргентины. Никто на него не напал, не арестовал. Несколько месяцев он провел в Буэнос-Айресе, поставил надгробие на могиле жены — «Здесь покоится Ремедиос, обожаемая жена и подруга генерала Сан-Мартина» — и поссорился с овдовевшей тещей, которая, по его мнению, слишком баловала Мерседес — его дочь.
Желая дать девочке хорошее образование, он уехал вместе с ней во Францию, но местные власти, считая его врагом Испании, не разрешили высадиться на берег. Тогда он отправился в Англию, пробыл там несколько месяцев, а затем осел в Бельгии, которая показалась ему «свободной и дешевой для жизни» страной. Инфляция в Аргентине резко уменьшила стоимость его авуаров там, а поступления из Перу были весьма нерегулярными: ему едва хватало на жизнь. Он души не чаял в своей дочери. С присущей ему систематичностью он составил одиннадцать правил для нее, которые в первую очередь характеризуют его самого:
1. Воспитать ее доброй и человечной, чуткой даже по отношению к безобидным насекомым. Стерн[9] однажды сказал мухе, открывая ей окно: «Улетай, бедное существо, мир достаточно велик для нас обоих».
2. Воспитать в ней любовь к правде и ненависть ко лжи.
3. Внушить ей уверенность в свои силы и дружелюбное, но всегда уважительное отношение к окружающим.
4. Поощрять в ней милосердие к бедным.
5. Уважать чужую собственность.
6. Научить ее хранить секреты.
7. Воспитать в ней чувство уважения ко всем религиям.
8. Воспитать мягкость в отношении к слугам, бедным и старикам.
9. Приучить говорить мало и только по делу.
10. Приучить ее вести себя спокойно и серьезно за столом.
11. Научить ее любить чистоту и порядок и презирать роскошь.
В течение нескольких лет в его доме проживал младший брат, Хусто Руфино, полковник испанской армии, переживавший трудные времена (три других его брата к тому времени умерли; пятый прожил до 1851 года). Но Сан-Мартин чувствовал себя одиноким и несчастным, зачастую унылые ноты появлялись в его письмах к друзьям:
«Со времени отправки последнего письма меня преследовали болезни и несчастья: экипаж, в котором я ехал навестить одного приятеля в деревне, перевернулся, и я вывихнул правую руку. Ко всему прочему у меня случился приступ рожистого воспаления, от которого я до сих пор не оправился. Мой брат Хусто по неосторожности стал гарантом залога для маркиза Виньола в Париже размером в 68 000 франков, и мне пришлось внести выкуп, чтобы освободить его. Моя сестра недавно потеряла мужа, а его собственность конфискована испанским правительством, поскольку он был конституционалистом и жил в эмиграции. И сейчас она живет в крайней бедности. Короче, если бы не утешение и радость, которые я нахожу в обществе моей маленькой Мерседес, моя жизнь была бы совершенно невыносимой».
А еще он жаловался на холода:
«Что тебе рассказать про ужасную зиму, которую мы переживаем? Люди не могут вспомнить ничего подобного. Из-за моей раны больше трех месяцев я не выходил из дома, в этих обстоятельствах я смог оценить, сколько радости и утешения доставляет мне моя нежная дочь. Она пребывает в добром здравии, и чудесные качества ее характера дают мне все основания надеяться, что в свое время она будет верной женой и любящей матерью».
Сан-Мартин вел скромную жизнь с братом и дочерью. Старые товарищи еще писали ему, призывая вернуться и навести порядок то в Аргентине, то в Перу. Его бывший адъютант полковник Гидо искушал: «Я вижу войну с Бразилией как новый театр действий, сулящий славу для новых подвигов генерала Сан-Мартина». Поначалу Сан-Мартин сопротивлялся и не поддавался соблазну, но после падения его врага Ривадавии он вновь ощутил неудержимый зов судьбы. Ему было всего пятьдесят. В конце 1828 года в сопровождении всего одного слуги, используя чужое имя Хосе Маторрас (девичья фамилия его матери), он поднялся на борт корабля в Фалмуте и отправился в дальний путь. Его цель — помочь своей родине в войне с Бразилией за полосу земли на северной стороне устья Параны — Восточный Берег. Путешествие заняло семьдесят пять дней, причем корабль едва не потерпел крушение во время жестокого шторма недалеко от Ла-Платы.
Сан-Мартин добрался до Буэнос-Айреса 6 февраля 1829 года и был встречен известием, что Восточный Берег стал независимой страной под названием Уругвай и находится под покровительством Британии, а его вождь, воинственный гаучо Артигас, свергнут. Сан-Мартин опоздал. Тем не менее, когда его корабль бросил якорь, старые друзья стали уверять его, что именно он должен спасти Аргентину от хаоса и гражданской войны, которая истощала страну. Но правительство не предложило ему сойти на берег и не выдало паспорта. После недельного ожидания на борту он объявил о намерении уехать отсюда. Двое бывших его подчиненных приехали повидаться с ним — Альварес Кондарка, инженер, построивший мельницы для производства пороха перед походом через Анды, и полковник Оласабаль, так описавший его: «Сан-Мартин был в домашних туфлях и сюртуке из дешевого материала, доходившем ему до лодыжек. Он поседел и погрузнел, но в его глазах еще оставался магнетический блеск, а сам он сохранял воинственную осанку тех дней, когда вел свои легионы к победе». Правительство отрицало, что не позволило ему высадиться на берег. Но официальный прием был не вполне доброжелательным, а может, добавились знаменитая осторожность Сан-Мартина и умение чутко улавливать настроения.
13 февраля, пересев на другой корабль, он все же отправился в Монтевидео. В Уругвае провел почти два месяца, ожидая вестей от своих сторонников по ту сторону дельты Ла-Платы. Когда же этот призыв пришел, оказалось, что его зовет молодой вождь, на время захвативший власть, — Хуан Лавалье. Сан-Мартину было предложено возглавить армию. Однако старый генерал не пожелал, чтобы его использовали для придания видимой законности власти узурпатора, не хотел он и участвовать в гражданской войне, в которой могли погибнуть тысячи аргентинцев. 23 апреля он отправился в Европу, отказавшись в последний раз от роли, которую ему больше никогда не предложат в Латинской Америке.
«Тут необходим спаситель, который будет сочетать престиж победы с уважением ко всем провинциям, чтобы спасти нацию от всех бед, угрожающих ей. Существует общее мнение, согласно которому Сан-Мартин подходит для этой роли, и оно подтверждается огромным количеством писем и разговоров по этому поводу. Да и сам я, с учетом обстановки, в какой-то степени разделял это мнение.
Однако, предвидя абсолютную неизбежность того, что одна из враждующих фракций должна уйти со сцены — ибо мирно они сосуществовать не смогут, — разве мог я стать убийцей моих соотечественников и, подобно новому Сулле, ввести проскрипции?
Нет, никогда! Я предпочту тысячу раз погибнуть в водовороте надвигающихся грозных событий, чем стать инструментом в подобном кошмаре. Заранее предрешено, что мне не будет позволено проявлять милосердие, когда того потребует ситуация. Судя по кровожадным заявлениям фракций, с момента, когда одна из них одержит победу, мне придется стать орудием безудержных страстей, единственной целью которых окажется месть. Нынешняя ситуация в стране такова, что человеку, ставшему ее лидером, придется выбирать — либо оказаться в полнейшем подчинении у одной из фракций, либо отказаться от власти. И я выбираю второе…»
Его решение было принято после многих колебаний, и почти наверняка оно было единственно верным. Но это означало, что его путешествие было совершено зря. К тому же его продолжали преследовать дорожные несчастья: по возвращении в Брюссель Сан-Мартин мрачно пишет О’Хиггинсу: «Как гласит старая пословица, „Беда никогда не приходит одна“. На обратном пути из Америки, где-то между Фалмутом и Лондоном, мой экипаж перевернулся, и осколок разбитого окошка экипажа глубоко порезал мне левую руку. Но, дабы избежать ненужных сплетен в газетах, я тщательно сохранял инкогнито».
В 1831 году, когда умер его великий соперник Боливар, Сан-Мартин переехал в большой дом с тремя спальнями в пригороде Парижа. Там он случайно встретил своего старого друга Алехандро Агуадо, который служил с ним в одном полку в Мурсии, а впоследствии невероятно разбогател. Агуадо купил двухэтажный дом с большим садом «Гран-Бург» для отошедшего от дел Сан-Мартина — и это оказалось просто подарком судьбы для изгнанника и его дочери.
Именно тогда Сан-Мартина посетил известный аргентинский генерал Балькарсе. Мариано Балькарсе влюбился в Мерседес. В 1832 году они поженились и уехали в Буэнос-Айрес. Сан-Мартин был вполне доволен своей новой жизнью, уехав с ними. Брат Мариано несколько лет спустя после замужества Мерседес написал о том, как жил Сан-Мартин в то время: «Генерал полной мерой наслаждается одинокой и мирной жизнью. Однажды я застал его за занятием оружейника — он чистил свои ружья и пистолеты. На другой день он уже работает плотником, заполняя каждую минуту своего времени занятием, отвлекающим от разных мыслей и поддерживающим его в хорошей форме… Мерседес целыми днями сражается с малышами, ставшими совершенными проказниками и сорванцами». Агуадо умер в 1843 году во время поездки в Испанию, и Сан-Мартин был назначен его душеприказчиком и опекуном его детей. Агуадо заранее оформил необходимые бумаги, чтобы генерал оставался владельцем парижского дома. После десятка лет нужды Сан-Мартин жил в полном комфорте. Он совершил путешествие за границу — в Рим и Неаполь, в результате у него появилось новое увлечение — живопись. Посетивший его в тот период жизни — Сан-Мартин уже отметил шестидесятилетие — гость «с удивлением обнаружил, что выглядел он намного моложе и оживленнее, чем любой из знакомых генералов времен войны за независимость». Именно в тот период Сан-Мартин предложил свои услуги первому и очень жестокому аргентинскому диктатору, Хуану Мануэлю де Росасу: сражаться против англо-французской агрессии. Предложение было вежливо отклонено.
