Что касается, наконец, управления столицей и резиденциею, то император, очевидно, помышлял на некоторое время поручить и это дело должностным лицам, назначенным им самим таким же способом. Он воскресил древнюю городскую префектуру времен царей; неоднократно поручал он в свое отсутствие управление столицей одному или нескольким заместителям, назначенным им без опроса народа и на неопределенное время; лица эти совмещали в себе функции всех органов управления и даже пользовались правом чеканить монету под собственным именем, хотя, конечно, не с собственным изображением. Наконец, в 707 г. [47 г.] и в первые девять месяцев 709 [45 г.] не было ни преторов, ни курульных эдилов, ни квесторов. Даже консулы были назначены в 707 г. [47 г.] лишь к концу года, а в 709 г. [45 г.] Цезарь исполнял эту должность один, без коллеги. Это совершенно похоже на попытку полной реставрации древней царской власти также и в самом городе Риме с сохранением тех ограничений, которые предписывались демократическим прошлым нового монарха, т. е. на попытку удержать из должностных лиц, кроме самого царя, только городского префекта (на время отсутствия царя), да еще поставленных для охранения народной свободы трибунов и плебейских эдилов и упразднить должности консулов, цензоров, преторов, курульных эдилов и квесторов 96 . Цезарь, однако, отступил впоследствии от этого намерения; он не принял царского титула и не уничтожил тех почетных названий, которые были так тесно связаны со славной историей республики. Консулам, преторам, эдилам, трибунам и квесторам оставлены были в основном их прежние формальные функции, но положение их сделалось тем не менее совершенно иным. Основной политический принцип республики заключался в том, что римское государство считалось как бы воплотившимся в городе Риме, и вследствие этого на столичных городских магистратов смотрели сплошь, как на магистратов всего государства. В царствование Цезаря вместе с этим представлением отпало и вытекавшее из него следствие; власти города Рима составляли с той поры только первый муниципалитет среди многочисленных муниципалитетов государства, и в особенности консульство сделалось чисто почетным званием, сохранившим некоторое практическое значение только благодаря связанной с ним надежде на высшее наместничество. Римскую общину постигла по милости Цезаря та участь, которую сама она привыкла приуготовлять покоренным народам, — ее верховная власть над римской державой превратилась в ограниченную коммунальную свободу внутри римского государства. Мы уже указывали, что число преторов и квесторов было удвоено; то же самое сделано было и относительно народных эдилов, к которым было прибавлено еще два новых «хлебных эдила» (aediles Ceriales) для надзора за снабжением столицы. Замещение этих должностей осталось в руках общины, и относительно консулов, а быть может, даже и народных трибунов и эдилов, право это не было ограничено. Мы упоминали и о том, что за императором осталось право предлагать половину всех ежегодно избираемых преторов, курульных эдилов и квесторов, причем предложение это было обязательно для избирателей. Освященные древностью оплоты народной свободы оставались вообще неприкосновенными, что, однако, не мешало Цезарю принимать серьезные меры против того или другого строптивого народного трибуна, даже смещать его и вычеркивать его имя из списка сенаторов. Благодаря тому, что император был во всех общих и важнейших вопросах своим собственным министром, что он управлял финансами через своих слуг, а войском — при посредстве адъютантов, что древние республиканские магистратуры снова были превращены в общинные должности города Рима, — благодаря всему этому самодержавие было достаточно упрочено.
Что же касается духовной иерархии, то хотя Цезарь и относительно этой части государственного аппарата издал подробный закон, он не предпринял в ней, однако, существенных нововведений, кроме того, разве, что соединил в лице правителя и звание верховного понтифика и вообще звание члена высших жреческих коллегий; с этим отчасти находится в связи и то, что в каждой из трех высших коллегий было учреждено по одному новому месту, в четвертой же, в коллегии распорядителей пиршествами, — три новых места. Если до этого времени римская государственная церковь служила опорой господствующей олигархии, то она могла нести такую же службу и для новой монархии. Консервативная политика сената в вероисповедных делах перешла к новым римским царям; когда строго консервативный Варрон опубликовал около этого времени свои «Религиозные древности», энциклопедию римского государственного богословия, то он имел право посвятить их верховному понтифику Цезарю. Тусклый блеск, который в ту пору еще в состоянии была испускать религия Юпитера, осветил вновь учрежденный престол, и старая народная вера в последние периоды своего существования стала орудием цезарепапизма, правда, в самом корне своем слабого и бессодержательного.
В области суда была прежде всего восстановлена старинная царская юрисдикция. Подобно тому, как первоначально царь был судьей в уголовных и гражданских делах и не был юридически связан в первом случае народными постановлениями в качестве инстанции, имевшей право помилования, во втором же случае — решением спорных вопросов присяжными, так и Цезарь признавал за собой право принимать уголовные дела и частные иски на свое единоличное и окончательное решение и разбирать их или лично или же в случае своего отсутствия через городского префекта. Действительно, мы видим его, совершенно в духе старых царей, или публично творящим суд на форуме по обвинениям римских граждан в государственной измене, или же восседающим для суда в своем доме, когда в той же измене обвинялись зависимые государи; таким образом, предпочтение, которым римские граждане пользовались в сравнении с прочими подданными царя, заключалось, по-видимому, лишь в публичности судопроизводства. Впрочем, эта возрожденная роль верховного судьи, хотя Цезарь и пользовался ею с беспристрастием и осмотрительностью, могла по существу дела применяться фактически лишь в исключительных случаях.
Для обычного отправления правосудия в уголовных и гражданских делах в существенных чертах удержалось наряду с этим новым порядком и прежнее республиканское судопроизводство. Уголовные дела и теперь решались в различных комиссиях присяжных, которым были подсудны отдельные виды преступлений, гражданские же дела — частью судом по делам о наследствах или так называемым «судом центумвиров», частью же — специальными присяжными, руководство судопроизводством, как и до той поры, принадлежало в столице, главным образом, преторам, в провинциях же — наместникам. Точно так же и политические преступления остались и при монархии в ведении комиссии присяжных; новый устав, данный ей Цезарем, точно определил караемые законом действия и притом в духе либеральном, чуждом всякого преследования убеждений, и в качестве наказания установил не смертную казнь, а изгнание. В отношении выбора присяжных, которых сенаторская партия хотела набирать исключительно из членов сената, а строгие последователи Гракха — исключительно из всадничества, Цезарь, оставаясь верным принципу примирения партий, удержал точку зрения компромиссного закона Котты, впрочем, с изменением, подготовленным, вероятно, еще Помпеевым законом 699 г. [55 г.]: по смыслу этого изменения происходившие из низших слоев населения эрарные трибуны были устранены и, таким образом, установлен для присяжных ценз не менее 400 тыс. сестерциев; сенаторы и всадники принимали теперь одинаковое участие в судах присяжных, так долго бывших яблоком раздора между ними. Отношения между царской и республиканской юрисдикцией имели вообще характер параллелизма, так что каждое дело могло быть рассмотрено как в суде монарха, так и в соответствующем республиканском трибунале, причем в случае коллизии последний естественно должен был уступать; когда же тот или другой суд выносил приговор, дело этим самым решалось окончательно.
Отменить решение, постановленное в гражданском или уголовном деле правомочными присяжными, не мог и новый властитель, кроме тех случаев, где особые обстоятельства, как, например, подкуп или насилие, вели за собой, даже по республиканским законам, кассацию приговора присяжных. Зато статья, гласившая, что потерпевший от всякого постановления, принятого каким-либо магистратом, вправе апеллировать к начальнику лица, издавшего декрет, получила, вероятно, уже в эту пору широкое применение, из которого выросла позднейшая апелляция к императору; по всей вероятности, на всех вершивших суд магистратов, по крайней мере на наместников всех провинций, стали смотреть как на подчиненных государя, вследствие чего на каждый их декрет ему могла быть подана апелляция.
