В ответ полковник Плеходанов написал в 1966 году статью «Как свершилась афера века»:
«После демобилизации из Советской Армии, и особенно в последние годы, когда был развенчан культ личности, участники штурма рейхстага и водружения на нем Знамени Победы неоднократно обращались (письменно и устно) в самые различные инстанции с просьбой помочь разобраться, установить истину в деле водружения Знамени Победы.
Они единогласно заявляли, что Егоров и Кантария никакого отношения к водружению Знамени не имеют. Больше того, врученное им знамя Военного совета армии они потеряли, позорно сбежали с поля боя. В рейхстаг эти горе-воины пришли, как говорится, на шапочный разбор, тогда, когда на нем уже почти сутки развевалось Знамя Победы, причем пришли в сопровождении группы автоматчиков. Все свои заявления настоящие герои подкрепляли убедительными и неопровержимыми доказательствами…
Вся эта семерка разведчиков и их боевые друзья неоднократно рассказывали ответственным товарищам, пытающимся их подвиг потопить в массовом героизме. Однако нигде и никогда они не получили вразумительного ответа. Обещанные перед штурмом рейхстага от имени Верховного Командования высшие правительственные награды за водружение Знамени Победы так и остались неврученными и спустя 20 с лишним лет после окончания войны.
И в то же время, издеваясь над этими героями, вот уже два десятка лет чествуют тех, кто убежал с поля боя, кто никакого отношения не имеет к взятию рейхстага и водружению на нем Знамени Победы. Кому нужна эта ложь, какой цели она служит? Этой фальсификации пора положить конец».
Статью, разумеется, не опубликовали. О «нечистоплотности» и искажении фактов Шатиловым и Зинченко писали (Сталину, в газеты «Правда», «Известия», «Московский комсомолец», в Политбюро ЦК КПСС, Президиум Верховного Совета, писателям С. С. Смирнову и М. А. Шолохову) еще живые участники событий: Виктор Правоторов, Семен Сорокин, Иван Лысенко, Григорий Булатов, Михаил Минин, но единоборство с системой проиграли. При Сталине их вызывали на интимный разговор в райком, выносили партийные взыскания и намекали на незавидные перспективы; при Хрущеве и Брежневе — посылали в Институт марксизма-ленинизма. Наверное, сегодня, будь они живы, их обозвали бы «очернителями истории».
Подполковник в отставке Неустроев (кстати, почему сорокалетний подполковник — в отставке. Я — капитан-лейтенант и почти на десять лет старше, но числюсь в запасе. Злые языки пишут, что Степан Андреевич пропил свою Звезду, а Шаталин выхлопотал для него дубликат) долгие годы ездил по стране с лекциями, проповедовал официальную версию, но на заре перестройки решился открыть «правду». Неустроев подтвердил одновременно и утверждение Зинченко о том, что штурм состоялся в 18 часов, и утверждение Плеходанова, что Егоров и Кантария прибыли к шапочному разбору. Но зато, и этот факт не позволяет относиться к воспоминаниям серьезно, батальон Неустроева самостоятельно захватил рейхстаг, в то время как батальоны Самсонова и Давыдова до поздней ночи отражали атаки «справа и слева», не доходя до рейхстага «ста — ста пятидесяти метров».
Так и выходит, что мы до сих пор штурмуем рейхстаг.
С этим знаменем связан еще один анекдот. 9 мая по приказу командира 79-го стрелкового корпуса Знамя Победы сняли с крыши рейхстага и заменили «большим алым стягом». Генерал Переверткин загорелся идеей лично вручить победный стяг «нашему великому вождю, любимому маршалу Иосифу Виссарионовичу Сталину». В середине мая к коменданту Берлина генералу Берзарину обратился представитель Центрального артиллерийского музея Красной Армии с предложением передать знамя в представляемый им музей. Генералу идея понравилась, и 20 мая по этому поводу состоялся парад частей 5-й ударной армии с торжественной церемонией передачи знамени. Корреспонденты ТАСС и «Красной звезды» с должной помпой осветили событие. Двое суток спустя выяснилось, что в Москву на вечное хранение убыл «большой алый стяг», а подлинное Знамя хранится в штабе 3-й гвардейской армии. В общем, неловко получилось.
30 апреля, примерно в 15.30, Адольф Гитлер застрелился. Труп завернули в одеяло, вынесли в сад имперской канцелярии, облили бензином и сожгли. Сталин слегка огорчился: «Жаль, что не удалось взять его живым». Уже опознав останки, советские эксперты, чтобы сделать Вождю приятное, напишут, что фюрер был наркоман, психопат, однояйцевый импотент и отравился «крысиным ядом».
В 3 часа ночи 1 мая начальник Генерального штаба ОКХ генерал Кребс с сопровождающими лицами по договоренности с советским командованием пересек линию фронта и прибыл в штаб генерала Чуйкова. Кребс сообщил о самоубийстве Гитлера, передал список членов нового имперского правительства и Верховного командования, а также обращение свежеиспеченного рейхсканцлера Геббельса к товарищу Сталину: «Я уполномочен Борманом установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери». Рейхспрезидентом стал гросс-адмирал Денниц, главнокомандующим Сухопутных сил — фельдмаршал Шёрнер. Смысл предложений Геббельса — Бормана заключался в том, что Иосиф Виссарионович, в соответствии с завещанием Гитлера (!), должен признать «легальное» нацистское (!!!) правительство и сесть с ним за стол переговоров. Одновременно принять необходимые меры, чтобы не появилось какое-нибудь другое — «нелегальное» правительство. А иначе ж никакого порядка не будет!
Ответ Кремля был прост: никакого перемирия, немедленная и безоговорочная капитуляция гарнизона. Кребс убыл несолоно хлебавши.
Бесплодные разговоры в штабе 8-й гвардейской армии никак не повлияли на интенсивность боев в Берлине. Штурм продолжался. В центре города сгрудились две танковые и три общевойсковые армии: «Дана команда: огонь на полную мощность и быстрее добить врага! Берлин гремит и стонет от выстрелов и взрывов. Нужен еще один рывок…» Генерал Соколовский отмечал: «Нагромождение техники часто не позволяло вывести необходимые тяжелые калибры на огневые позиции. Понадобилось отдать специальное распоряжение о выводе из боевых порядков войск ненужной для боя (!) артиллерии малого калибра, в том числе и 76-мм орудия».
У маршала Жукова еще оставалась надежда сделать советскому народу праздничный подарок к Первомаю.
Однако в 18 часов немцы требования о капитуляции отклонили. На последнем совещании в бункере Геббельс заявил: «Фюрер запретил капитулировать». После чего генерал Кребс пустил себе пулю в лоб. Геббельс отравился, Борман испарился. Генерал Вейдлинг отдал приказ подчиненным частям, «кто может и хочет, пусть пробиваются, остальным сложить оружие». А Жуков устроил выволочку генералу Богданову:
«Части 2-й [гв.] танковой армии ведут наступление исключительно плохо. За последние 3 дня армия не имеет вообще никаких результатов. Я вынужден строго лично вас предупредить и требую:
1. Организовать лучше бой, чем вы организовывали до сих пор.
2. Вылезти из подвалов и видеть лично бой.
3. Подготовить три-четыре танковые бригады и под личным командованием комбригов прорваться бригадам в тыл противника. За бригадами пустить главные силы корпусов и армии.
4. Проявить больше решительности. Действия 12 тк увязать с действиями авиации».
Рейхспрезидент Денниц обратился к Вермахту со словами: «Фюрер погиб. Одержимый великой идеей спасти Европу от большевизма, он посвятил ей всю свою жизнь и погиб героической смертью. В его лице из жизни ушел один из величайших людей немецкой истории. С величайшим уважением и трауром мы склоняем перед ним свои знамена… Принимаю на себя командование всеми видами вооруженных сил с твердым желанием продолжать борьбу с большевизмом до тех пор, пока сотни тысяч солдат и мирного населения не будут спасены от рабства и уничтожения. Против англичан и американцев я буду вынужден продолжать борьбу, пока они не перестанут мешать мне бороться с большевизмом».
В ночь на 2 мая Вейдлинг через парламентеров заявил советскому командованию о капитуляции 56-го танкового корпуса. В 6 часов, перейдя линию фронта в полосе 8-й гвардейской армии, он сдался в плен. На допросе генерал показал: «Берлин располагал запасами продовольствия и боеприпасов на 30 дней, но склады были расположены на окраинах, в центре почти не было ни боеприпасов, ни продовольствия, и чем больше суживалось кольцо русских войск вокруг оборонявшихся, тем тяжелее становилось положение с боеприпасами и продовольствием, а последнюю пару дней мы почти остались и без того, и без другого».
Вскоре Вейдлинг составил приказ войскам прекратить сопротивление и сложить оружие. Несколько позже подобный приказ от имени «временного имперского правительства» подписал заместитель министра пропаганды Ганс Фриче, сообщивший также о самоубийстве своего шефа. Именно в этот миг валившегося с ног от усталости и недосыпания Чуйкова ошеломила мысль: «Это уже есть конец войны».
