Стали как-то Роды по весне землю делить, где кому скот гонять — овец, коров и коней борзых на водопой и зелёные пастбища. И случилось так, что поспорили Старейшины, поругались и никак к Ладу прийти не могли ни в третий день, ни в четвёртые, ни в пятый. И не видно было тому спору ни конца, ни краю. А Главным Старейшиной был в ту пору Дед Углай, однако ж он других не мирил, а сам больше всех спорил.
И не выдержала тут баба одна, что звалась Огуда, стала баб своих укорять, науськивать: «И чего мы, бабы, на мужиков смотрим? Неужто сами ладу не наведём?»
Наварили тогда бабы медовой браги, мужиков напоили. А когда те упились и на возах спать поукладывались, отобрали бабы у них мечи и палицы и пошли сами скот стеречь, и охрану от врагов в степи выставили, и у огня костровых поставили, чтоб не погасли уголья в огнищах. И стояли так на страже до Зорьки утренней.
А когда мужики пробудились, мечей хватились, а их нет ни единого. А бабы ходят вокруг с оружием, с пиками и рогатинами, на мужиков мечами грозятся.
Стал Дед Углай на баб ругаться, хотел оружие отобрать, да налетели на него бабы с рогачами и кочергами, схватили, побили плетьми жильными и другим досталось, так что довелось мужикам за возы прятаться.
Да не утихомирились бабы, погнали мужиков на реку горшки мыть, коров доить, молоко на-суръ ставить, на-суръ, на створожину. Потом на борщ щавель рвать, траву-калач, лебеду белую, корни копать, водой мыть, чистить, на огонь в котлах ставить.
Покорились мужики, варили борщ. Управились, аж когда Солнце в полудень пошло, а спозаранку ещё не снедали! А борщ был недосоленый, недоперченый. Пошла баба Огуда на мужиков кричать-ругаться, после обеда шерсть чесать заставила, нитку ткать, потом коров перегонять, телят поить, идти на речку рыбу ловить.
Идут мужики на речку, прямо плачут. Что за жизнь пошла со злой бабой? Та же работа бабья проклятая, нету с ней ни минуты покоя, ни отдыха! Детей надо стеречь, кормить, пеленать, забавлять, качать, чтоб не плакали. Невмоготу такое терпеть!
И восстали мужики против баб, с голыми руками на мечи полезли, думали — свои ж, не станут поднимать оружие. Только побили их бабы всерьёз, некоторые тут же смерть свою приняли, а остальным пришлось покориться. Зачинщика Деда Углая бабы и вовсе осрамили — порты с него сняли, так перед всеми водили, а потом на бугре мечом голову отсекли.
С тех пор мужики баб слушались, и что те велят, выполняли.
И долго так было, пока дети не подросли, и молодёжь не захотела старой бабе Яге подчиняться. Сговорились юноши и как-то ночью на баб напали, старую бабу Огуду-Ягуду убили, у остальных мечи отобрали, плетьми выпороли и опять детьми заниматься заставили, коров доить, молоко на-суръ ставить, шерсть-волну сучить да борщи варить.
Так и закончилась наша Бабовщина. А потом пошла Дедовщина обычная, которой и по сей день живём, богов славим, работаем да песни поём. А при Бабовщине не было жизни людям, так, огорченье одно, жизнь без всякой узорчатости. Старая баба Яга всех карала и всех морочила, так что никто не мог ей противится и перечить. А при Дедах-Старостах и Родичах жизнь опять пошла вольная — мужики с мечами ходили у пояса, а бабы возились с рогачами и кочергами, борщи варили, детей кормили и мужей своих строго слушались.
При бабе Яге своих же били, а врагов прогнать не могли. И за весь век одну Баню придумали, да и ту бабам мужики поставили.
Поныне ещё та Бабовщина вспоминается, да как петуху цыплят не водить, мужику юбки не носить, так и бабам в штанах не ходить. А наденет какая — в плети её! Чтоб своё бабье дело исполняла и на людях хвостом не крутила.
Забылось то дело давнее, и Бабовщина позабылась совсем. А Дедовщиной-Русью и поныне живём и здравствуем!
СКАЗАНИЕ ПРО ЛИХО СТЕПНОЕ И КИШКУ-ЦАРЯ
огда были Деды наши в степях, жили они на возах, на возах и добро держали. А где поставят возы — там и село целый день стоит, там и слобода у речки костры палит и на них юшку рыбную готовит. Поедят-попьют, скот напоят, переночуют, а на Зорьке Утренней дальше едут, в другие места, где трава сочнее и вода чище, где цветов больше.
Едут Деды табором, а впереди воз идёт, а в том возу царь дедовский спит, попоной накрытый, овчиной подоткнутый. И был тот царь совсем стар и больше спал на возу, чем царевал, и больше мирил людей, чем наказывал.
Вот взял царь да и умер как-то ночью, умер, как заснул, будто дитя малое в попону вцепился и дышать перестал.
Собрались Деды хоронить царя. Обвешали гарбу его боталами разными железными — блях всяческих и цепей нацепили и повезли его вокруг земли дедовской, чтоб он землю свою в последний раз увидел, и чтоб люди с ним проститься могли.
Идут кони, шагом переступают, а бляхи звенят печально, цепи громыхают, железо гудит и разносит жалобный стон. И, слыша то, люди спешат к возу и кланяются царю, плачут, провожая его в последний путь.
Схоронили царя Деды наши, а сверху насыпали курган высокий, чтоб не добрался до могилы зверь дикий, и чтоб не тронула чужая злая рука. Схоронили, страву поели, а потом собрались на Раду — как дальше жить без царя? Сыновья его царевичи в войнах полегли, и из родни никого не осталось.
Думали-спорились, а потом решили разойтись по Родам, и чтоб в каждом Роду свои Старейшины-Родичи правили, и как они скажут, тому и быть. Решили, что единый царь и единое Племя не надобны.
Разошлись люди, и пришло к ним Лихо Степное, стало скот морить, Дедов хватать, в полон уводить на чужбину. Раскидало то Лихо Дедов наших по всей степи, разбросало, друг на друга озлобило, каждый Староста своё речёт, а других не слушает. И такое горе тяжкое по всей степи покатилось, что никто не знал, как ладу дать и что сделать, дабы опять к ним Добро пришло.
И вспомнили тогда, что при едином царе лад был кругом и мир. И собрались Роды и выбрали себе нового царя — Кишку, или, иначе, Киську. И сказал им Кишка-царь, чтоб собирали скотину, считали, заново по Родам делили, чтоб всем досталось и дети не сидели без молока. И сказал дозоры в степи ставить, всадников собирать и врагов отваживать, отбивать у них и коней, и скот.
И ходило в траве высокой Лихо Степное Одноглазое, посматривало на Дедов, а подступиться уже не могло, потому что прекратились у них свары, прекратились раздоры, а поселилось меж них Добро.
А против Добра Лихо ничего поделать не может.
СКАЗАНИЕ ПРО ЦАРЯ ДИДА-МАХА
о времена царя нашего храброго Маха, которого люди величали ещё и Дидом, были степи полуденные богаты и травой, и водой, и скотом всяческим. Только одна Беда была там. одно Лихо, одно Диво-Дивное, что нельзя было мирно жить русским людям. Везде в траве, где ни ступишь ногой, людские кости найдёшь. Погибали там люди ни за что! Нападали на них то волки злые, то ночью тёмной из густой травы налетали лихие разбойники — перережут людей безжалостно, а скотину с собой уведут. Потом те разживутся, разленятся, а на них другие нападут и всех перебьют.
Так и были те степи ничьи, кто хозяином заявится, сам и погибнет.
И Русы только по краю той степи ходили, ближе к лесу гоняли скот, а сами стереглись, глядели в оба. А вечером уходили в лес, чтоб в степи огня не разжигать и не спать под открытым небом. В лесу же копали глубокую яму, в ней делали печь, ставили сверху котлы и варили вечерю. А как сварят, тут же гасят огонь — лучше быть во тьме и холоде, чем у костра светлого, который враги могут увидеть. Спать ложились, закутавшись в войлок и обложившись бараньими шкурами. А двоих-троих оставляли на страже, чтоб не спали, степь слушали, а ежели недоброе услышат, чтоб всех потихоньку будили, — а оружие у каждого даже во сне рядом было.
Так жили-были наши Пращуры — в степи не заживались, а к осени домой ворочались — подальше в леса тёмные, дубовые. А чтоб враги пути не нашли, следы свои заметали, траву побитую выпрямляли, следы конские засыпали и ногами утаптывали.
А дома все хаты за тынами стояли, друг к дружке жались, ярками окапывались. И в хатах тех на всю весну, зиму и осень оставались только старые, малые и жёны. Все вместе они траву косили, сено сушили, в стога-скирды складывали. Собирали грибы, солили их, мочили, сушили. Копали коренья, солили щавель, ягоды сушили и с мёдом квасили — запасали всё, чтоб на долгую зиму хватило и себе, и скотине. Жёны и дети также ловили рыбу, солили, сушили, вялили, сами не ели, на зиму берегли, когда мужья, сыновья и братья пригонят скот из степи. В те дни были празднества, отмечали вместе Великие Овсени и наедались досыта. Когда Радогощ приходил, ходили друг к другу в гости, на Коляду Солнечное Коло о семи лучах носили, на Масленицу ели творог, пекли блины. А часто хлеба до весны недоставало, и жили пустым борщом, морковкой, петрушкой и корнями всякими, а какие горькие — в золе пекли. Кто подальше жил — курей держал, а кто с краю, держать боялись. И собаки у них были такие, что не гавкали, и кони не ржали, скотина не ревела. Даже животина понимала, что тихо себя надо вести, а то враг злой услышит, придёт. Песню кто затянет — старшие цыкают, потому как та песня может Лихо накликать, а за Лихом Диво-Дивное увяжется, а за ним и враг кровожадный.
