- Вот, триста рублей, с мелочью. Больше у меня нет.
- Ладно, сойдет. Деньги мне сейчас нужны. Кота лечить надо. Тик у него нервный. Видишь? Глазами все время моргает, - изрек Вольдемар, пряча мятые синие, красные и сиреневые купюры в жилетный карман.
Оба участника сделки остались довольны. Водитель - тем, что задешево приобрел у какого-то странно одетого придурка семь с лишним граммов золота высшей пробы, а Пчелкин тем, что у него были теперь деньги на билет до Москвы.
- С ума что ли рехнулся, ваше благородие? - набросился Граммофон на Вольдемара, едва они вышли из автомобиля, - а если он расскажет кому-нибудь?
- Пока он расскажет, мы уже в Москве будем. А не продал бы я ему червонец, на какие шиши мы бы билет покупали? Поезд, кстати, когда отходит?
- Сразу после полуночи. Утром в Москве будем.
- В какой класс билеты будем брать?
- Да вагоны нынче не по классам. Но есть купейные, а есть плацкартные. Бывают, правда, и общие, но не в поездах "Ленинград - Москва".
- Поезда, стало быть, тоже уплотнили, - заметил Вольдемар, заходя в четырехместное купе после многочасового ожидания на вокзале, - в купе четыре места вместо двух.
Проснулся Вольдемар от того, что в купе поезда заработало радио. Бригадир поезда обращался к пассажирам, информируя их о том, что они подъезжают к Москве. Затем под потолком купе заработал какой-то странный ящик. На его передней стеклянной стенке мелькало движущееся изображение как в кинематографе, но только цветное и сопровождаемое звуком. Ящик показывал каких-то солдат, несущих траурный венок, ступая прусским шагом. Шли эти солдаты мимо стены Кремля, возле которой был за истекшие годы выстроен какой-то вавилонский зиккурат. Но не к этому зиккурату несли венки странные солдаты. Они положили их к ногам скульптурного изображения какого-то лысого человека, на правой половине головы которого умелая рука неизвестного Вольдемару скульптора отлила родимое пятно, подобное тому, которое имелось на бюстах римского полководца Сципиона.
Въезд в город удивил Вольдемара не меньше, чем все события предыдущего дня.
Началось с того, что поезд прошел между ногами какого-то памятника. Памятник этот, сделанный по образцу Колосса Родосского, тоже был лысым. В отличие от того, который стоял на Красной площади, он не имел никакого родимого пятна, но зато обладал усами и клиновидной бородкой, которую носили интеллигенты, главным образом из мещан, в родные для Вольдемара времена.
- Вы что, спите что ли? - обратился к нему Граммофон, которого Вольдемар перед посадкой в поезд упаковал в дорожную сумку.
- Да вроде нет.
- А что разлеглись, как труп мертвого покойника? К Москве подъезжаем. И вообще, я в этой сумке со вчерашнего вечера сижу без еды и пищи.
С Граммофоном, сидящим в дорожной сумке, Вольдемар вышел на перрон Ленинградского вокзала.
- Ну, хорошо, в музей-то мы попадем, но как мы заберем оттуда копье? недоумевал Вольдемар, спускаясь по эскалатору в метро на станции "Комсомольская Площадь" и боязливо держась за едущий вместе с ним поручень.
- А кто сказал, что мы будем его оттуда забирать?
- А ради чего ж тогда мы в Москву-то приехали? На историческую реликвию полюбоваться?
- Полюбоваться вы на нее еще успеете. Просто в Москве человек есть один мастеровой.
- Он что, электромагнит может сделать, которым мы это копье через окно музея достанем?
- Нет, он ключи делает.
- Какие ключи?
- С буквами.
- Тогда понятно, - ответил Вольдемар и стал рассматривать художественное оформление станции метрополитена.
Внимание его здесь привлек бронзовый человек с винтовкой, одетый почему-то в остроконечный шутовской колпак.
- Кто это? - вполголоса спросил Вольдемар сидящего в сумке кота.
- Кто-кто, красноармеец, вот кто - солдат большевистской армии.
- А дурацкий колпак напялил зачем?
- Вы что? Это ж буденовка - зимний суконный шлем красноармейца.
- А-а. Тогда понятно. Раньше были шапки a la Russie, а теперь - a l'imbicile.
Тем временем Колян и Толян, предводительствуемые Ротовым, вышли из подвала старого московского дома, расположенного в Армянском переулке.
- Да, - произнес Колян, пиная валяющуюся на асфальте пачку из-под "Беломора", - советская власть. Приятно вернуться как бы во времена молодости.
- Какой молодости? - удивился Толян, - тебе же наоборот в эти годы за шестьдесят бы перевалило.
- Что ты понимаешь? Для меня советское время было самым счастливым временем. Ты тогда еще с пионерским галстуком ходил, когда я уже был членом партии.
- Членом кого?
- Членом КПСС.
- Это что, ты хочешь сказать, что ты был членом того Славы, про которого почти на каждом доме в те времена что-то написано было?
- Ты че, идиот? Слава КПСС вообще не человек.
- То-то я и думаю, фамилия какая-то странная. Ни одной национальности не подходит.
- Эх ты, двоечником, небось, был, что про партию ничего не слышал?
- Как не слышал? Отец у меня ее начальником был.
- Каким начальником? Секретарем что ли?
- Не-е, секретарем у меня мать была, на машинке печатала. Компьютеров тогда ж еще не было. А отец был геологом - начальником партии.
- Хватит издеваться над Анатолием, - вступил в разговор Ротов, - он ведь не виноват, что юность его пришлась на девяностые годы. Тогда и у тех, кто хоть что-нибудь знал, из головы все повыветривалось. А что говорить о тех, кто не знал, да еще и забыл?
- А почему вы, Никодим Фирсович, думаете, что этот херт, как вы выражаетесь, появится именно здесь?
- Не херт, а ферт. Видели его здесь в этот день в этом году. Он входил в метро и разговаривал с сумкой. Подумали, что у него там был спутниковый телефон, которые в этом отростке времени в СССР запрещены, потому как по ним только с заграницей и можно разговаривать. Бабушка в красном берете - наш информатор. Сообщила куда следует, а там уже передали в наш отдел. Прохожим-то что, видят, что человек идет во фраке и в цилиндре, да еще с сумкой разговаривает. Думают, обыкновенный сумасшедший. Поэтому никуда не сигнализируют. Проследить она за ним, старушка, не смогла - пост не могла бросить - но легко догадаться, что ему понадобился ключ. А раз ему понадобился ключ, значит, он придет к деду. Поэтому нам надо его опередить.
Мастеровым Егор Исаевич был еще до отмены крепостного права. Своим искусством заработал он сто двадцать рублей и смог выкупить себя у нуждавшегося тогда в деньгах барина. С тех пор обращался к нему разный народ со всякими заказами. Фартовый люд заказывал у него отмычки. Шулера первой руки - колоды, крапленые особым образом, да так, что никто другой, кроме самого шулера, не мог этот крап обнаружить. Террористы-народовольцы и, впоследствии, эсеры заказывали у него адские машины для своей злодейской работы. Но был среди клиентов Егора Исаевича один престранный субъект. Банки этот субъект не грабил, в азартные игры не играл, а уж тем более не кидался бомбами в министров и губернаторов. Но среди всех заказчиков считал его Егор Исаевич самым страшным человеком, потому как от этого человека жизнь Егора Исаевича зависела самым непосредственным образом.
В первый раз, отдавая этому клиенту исполненный заказ и поинтересовавшись, чем, мол, будет барин расплачиваться, серебром или золотом, мастеровой вдруг получил неожиданный ответ: "То, чем плачу я тебе, дороже серебра, ассигнаций и даже золота, потому как плачу я самой жизнью".
Ничуть не смутившись, Егор Исаевич подумал, что этот заказчик хочет его напугать и заставить отдать заказ бесплатно. Таких клиентов у Егора Исаевича до этого уже было двое. Оба они лежали к тому моменту в подвале дома Егора Исаевича под керамической плиткой, которой был выложен пол этого подвала. И в этот раз прибег мастер к испытанному средству - револьверу собственной конструкции, сработанному под патрон французского шпилечного револьвера системы Лефоше. Барабан этого револьвера вращался сам по себе, приводимый предварительно заведенной часовой пружиной.
Выхватив этот револьвер из потайного ящика, мастер выпустил в гостя очередью все десять пуль, которые навылет пробили тело заказчика. Однако при этом посетитель не то что остался в живых, но не потерял ни капли своей крови.
Когда не на шутку перепуганный мастер пришел, наконец, в себя, посетитель терпеливо разъяснил Егору Исаевичу, что отнюдь не собирается его убивать, а, наоборот, будет аккуратно расплачиваться с ним за работу дополнительными годами, которые он будет прибавлять мастеру к годам его жизни.
В среднем один ключ стоил три года. Некоторые экземпляры заказчик оценивал в 10 лет, а однажды за ключ, дающий возможность продвинуться на пять столетий, хозяин отвалил четверть века. Так Егор Исаевич дотянул до 2016 года и в описываемое время жил по паспорту недавно умершего 83-летнего праправнука. Поскольку выглядел он стариком, никто особо не интересовался его документами. Конечно, слишком любопытные соседи и участковые уполномоченные, пытались иной раз докопаться до истинных анкетных данных старика-долгожителя на предмет того, не являлся ли тот в Гражданскую белым офицером и не служил ли во вспомогательной полиции на временно оккупированных территориях в Отечественную. Но все они внезапно умирали от несчастных случаев, от отравлений суррогатами алкоголя, либо же просто исчезали под керамической плиткой подвального пола.
