- Успокойся, накроются...
- Успокоил называется. Слушайте, у меня появилась идея. А что если я останусь с вами и помогу вам, хотя бы раскидать и расклеить эти листовки...
Мы с Катей переглянулись.
- А как же работа?
- Черт с ней, с этой работой. Здесь же идут такие события, как же они пройдут без меня.
Катя ласково гладит его по волосам.
- Оставайся, Валя. Помоги Сереже.
В ночь с 14 на 15 автобусы не ходили и мы до города шли пешком.
- Что это? - спросил Ярцев, увидев на центральном шоссе медленно двигающиеся огни.
- Не знаю.
Мы подходим к развилке дорог на Есенинскую возвышенность и видим как небольшой ручеек машин, велосипедистов и даже пеших людей с тачками и чемоданами медленно двигался к ней.
- Неужели поверили?
- Кое-кто решил подстраховаться. Это меня радует, значит меньше будет жертв.
В городе мы разделяемся. Я беру левую сторону города, Ярцев центр, а Катя районы ближе к возвышенности
- Значит, без двадцати четыре, встречаемся вон на том склоне, - говорю я, показывая пальцем на вершине плато.
- Будь поосторожней, - Катя прикасается к щеке губами. - Мне чего то тревожно.
- Разве ты там... ничего не увидела?
- Понимаешь, когда возникает много параллельных вариантов, трудно оценить событие. Основное это одно, ты останешься жив.
- Что значит много вариантов?
- Важно по какой ты улице пойдешь...
- Разве ты не будешь надо мной... подколдовывать.
- Ты думаешь, я колдунья. У меня дар предвидеть, а это разные вещи. Хоть моя мама мне что то и дала, но здесь... я затрудняюсь. Если бы я пошла с тобой...
- Прости, лапочка, но мы сегодня не можем быть вместе.
- Я понимаю.
- Ладно. Раз буду жив, пойду куда понесут ноги.
Катя тревожно глядит на меня.
- Иди.
Рассвет пробился над горами. Первые лучи солнца зацепили трубы комбината. Мне достался рабочий район. Сегодня здесь, даже с утра, напряженная обстановка, улицы патрулируются милицией и добровольными дружинниками. Я оглядываясь и как подпольщик старых времен, клею листовки на домах, столбах, заборах, кидаю их на дорожки у калиток.
- Что вы здесь делаете?
Напоролся. Недалеко стоит человек в милицейской форме и рядом с ним паренек.
- Ничего.
- А это что у вас?
- Сумка.
- Я спрашиваю, что в сумке?
- Ничего.
- Покажите.
И тут я рванул.
- Стой... Стой, говорю.
Петляю по улицам и слышу крики милиционера за спиной. Прыгаю через забор и так как сумка очень мешает, закидываю ее на соседний участок. Бегу дальше, еще один забор и только выскакиваю на соседнюю улицу, как слышу противный скрип тормозов. Рядом останавливается милицейский газик и две фигуры, выскочив из него, идут на перехват.
- Стоять.
Я нехотя останавливаюсь. Из-за спины появляется преследователи.
- Попался, гад.
Милиционер бьет меня по уху и я падаю к заборчику. Тут расходится и молодой его напарник, он двинул мне ботинком в бок.
- Отставить, старшина, - говорит одна из фигур. - В машину его.
- Он куда то сумку выбросил...
- Ищите. Как найдете, сразу передайте в управление КГБ.
Меня запихивают в газик и он несется по просыпающемуся городу.
Управление, это небольшое трехэтажное здание, собранное из бетонных плит. Меня тащат в подвалы, приспособленные под тюрьму, и закидывают в камеру, где на кроватях сидят двое мужчин.
- Ишь ты как поздно, - удивляется небритая личность.
Я присаживаюсь на свободную койку и трогаю распухшее ухо.
- Почему поздно? - недоумеваю на этот нелепый комментарий.
- Обычно берут по ночам, а тебя по утречки.
- Попался на улице.
- Ага. Небось по ночам неправильно улицу переходил, - мужики смеются.
- Вроде этого.
- Ничего посидишь несколько месяцев, потом срок дадут, сразу научишься на зеленый свет ходить.
- Пожалуй вы правы.
Мы позубоскалили немного, потом мужики завалились досыпать сон, а я с тревогой думал о Кате и Ярцеве. Как они там?
Меня грубо будят и ведут на второй этаж здания. В кабинете сидит уже знакомый подполковник, которого признала Катя, как организатора крушения поезда и двое гражданских.
- Так, так, Ковалев, - начал подполковник. - Решили совершить восстание в нашем районе, поднять народ на свержение власти.
- Это ваша очередная шутка?
- Чего то вы очень разговорчивы, гражданин Ковалев, - зло говорит один из гражданских.
- Это почему очередная? - сузил глаза начальник управления.
- Первый раз вы меня объявили сумасшедшим, только за прогноз погоды.
- Зря я тебя еще тогда не засадил. Теперь ты попался, с поличным попался, сейчас эксперты потрошат твою сумку с листовками, а это тебе грозит ой-е-ой...
- Я исполнял свой долг.
- Долги ты нам еще вернешь, - опять говорит мне тот же гражданский, - а сейчас, чтобы не портить нам нервы, назови имена своих сообщников.
- Я ничего не знаю.
- Вот это зря, - подполковник криво улыбается. - И тебе плохо будет и им. Не мог же ты один заклеить своими погаными бумажками весь город...
- Я ничего не знаю.
- Майор, - обратился тут он к гражданскому, - чтобы он больше не шутил в нашем учреждении и не пытался врать, прогрейте его.
- Это мы сейчас.
Меня выводят из кабинета и пройдя по коридору метров десять, запихивают в полупустую комнату. Здесь начинают лупить, руками, ногами, а я скорчившись, катаюсь по полу...
Когда притащили в камеру и швырнули на койку, то ее узники только покачали головой.
- Надо же, в первый день и так обработали.
- Сколько время?
- Уже десять. Чего спешишь, привыкай о часах не думать.
Как долго тянется день.
В два часа обед. Тело все ноет и кажется невозможно пошевелить ни рукой, ни ногой. С трудом глотаю тюремную баланду. Стучит окошко камеры, чьи то глаза рассматривают нас.
- Это который? - слышится голос.
- Вон тот, с битой рожей, - очень тихо раздается голос надзирателя.
- Если этот тип прав, я поставлю ему свечку.
- В любом случае прав он или не прав, свечку ему вставят куда надо.
Окошечко стукнуло.
- Сколько время? - спрашиваю своих сокамерников
- Чего орешь. Четыре часа.
- Сейчас должно начаться...
- Чего начаться? Конец света?
- Что то вроде этого.
- Да ты наверно блаженный.
Я сижу на кровати и в голове маятник, громко тикает невидимая стрелка. Тик- так..., тик-так... Но почему ничего не начинается, почему так тихо. Тик-так..., тик- так...
- Сколько время?
- Ну парень, надоел. Без пятнадцати пять.
Я в отчаянии, неужели я не прав. Опять в голове тикают часы.
Сначала здание качнулось и вдруг тряхонуло так, что я грохнулся спиной в стену. Замигала лампочка и... погасла. Еще один качек, да такой, что не уцепись я за стойку кровати, меня бы вышвырнуло к дверям. Тело воет от боли, но сжав зубы стараюсь терпеть. Бетонный пол стал трястись как от вибратора и пошел боком, камеру приподняло, потом бросило и перекосило. В таком виде все застыло. Через узкое решетчатое окошко было видно как здание разваливается, сыпятся на землю перекрытия, стены, бумаги, имущество и вскоре белый свет окончательно закрылся, верхняя часть здания рухнула и прикрыла нам щель окна.
- Есть кто живой? - спрашиваю я в темноту.
- Что же это такое? - стонет голос.
- Землетрясение.
- У меня вроде башка треснула. Колян, ты как?
- Нога, братцы. Помогите доползти до койки.
Я пытаюсь встать, боль приходит электрическим током.
- Ты где?
- Здесь, в углу.
Но помочь бедолаге никак не могу, еле- ела по стеночке доползаю до него и чувствую, что даже руку согнуть не могу, боль раздирает все тело
- Эй, помоги.
Второй парень ощупью подбирается к нам, он затаскивает раненого на кровать. Я возвращаюсь обратно, сваливаюсь на койку и с надеждой смотрю на окошко двери, которая выделяется по контуру слабым светом в щелях. Тот кто покрепче из нас, подходит к двери и начинаю бешено лупить в нее.
- Откройте, у нас раненый.
В соседних камерах похоже тоже стучат.
- Откройте.
Стучим минуты две и тут раздается глухой шум. Грохот в камерах мгновенно прекращается. Опять камера дрогнула и четко зашумела в щелях вода.
- Тонем, братцы.
Пол камеры залит водой и она непрерывно поступает со всех дырок. Проходит еще пять минут. Наша тюрьма воет и тут я слышу какие то ответные крики в коридоре.
- Тише, тише.
- Сережа, Ковалев, ты где? - мне показалось, что это голос Ярцева.
- Здесь я, здесь.
Мой голос тонет в воплях соседних камер. Окошко двери открывается и появляется темная часть лица.
- Ковалев... Сережа...
- Я здесь. Помоги открыть двери.
- Слава богу, нашел. Не знаю где ключи от камер. В ваш коридор я попал через пролом в потолке и никого не видно, ни одного надзирателя. Все двери закрыты...
- А наш где? Он же должен сидеть здесь за столиком.
- Черт его знает. Там под водой придавлен кто то, может он.
- Посмотри.
Окошко освобождается. Я опять преодолеваю боль и, по щиколотку в воде, еле-еле ковыляю к двери и прошу своего товарища по несчастью.
