- Посмотри.
Окошко освобождается. Я опять преодолеваю боль и, по щиколотку в воде, еле-еле ковыляю к двери и прошу своего товарища по несчастью.
- Дай заглянуть.
То, что я увидел меня потрясло. Потолок в коридоре частично рухнул и слабый дневной свет проникает через него, освещая черную воду, которая уже на уровне окошка.
- Нашел. Погоди, какой здесь номер? Ага, вот он.
По грудь в воде, к дверям подходит мокрый Ярцев, он щупает ключом скважину.
- Посторонись.
Я хватаюсь за стоящего рядом товарища и он оттаскивает меня в сторону. Дверь приоткрывается и вал воды чуть не сшибает нас с ног.
- Мать твою, - ругается парень со сломанной ногой на койке.
Вода сразу заливает его и он вынужден отжаться за спинку кровати. Наконец напор ослабевает и двери окончательно открываются. Ярцев входит к нам.
- Где Катя?
- Здесь она, там у пролома.
- Помоги мне.
Ярцев подхватывает меня.
- Возьмите меня, - стонет сзади мужик на койке.
Наш более- менее здоровый товарищ возвращается к нему и они в обнимку выходят в коридор.
- Ух ты, куда идти то?
- Вон, из потолка торчит балка, идите туда.
- Ярцев, сколько прошло время после землетрясения?
- Десять минут.
- Бежим, у нас мало времени.
- Пойдем, сначала я помогу тебе вылезть.
Мы по грудь в воде добираемся до балки.
- Постой.
Ярцев прислоняет меня к обрушившейся плите. Он помогает предыдущей паре выползти наверх, потом подтаскивает меня.
- Сереже, пересиль себя, надо вылезти.
Он начинает меня заталкивать по балке наверх. Каждое напряжение дается с дикой болью. Только я зацепился пальцами за потолок, как чья то рука схватила за кисть и потащила наверх.
- Катя.
Она помогает выбраться в полуразрушенное помещение. Одной стены на улицу вообще нет, да и улицы нет, она вся завалена остатками зданий и строений, разбросанных в озерцах воды.
- Сережа. - Катя прижалась ко мне. - Как они тебя отделали?
- Ничего. Вы вовремя пришли.
- Как вы там, - орет снизу Ярцев.
- Вылезай. Надо спешить.
- Нет, ребята, не могу. Надо другим помочь. Катя, время мало, тащи Сережку на возвышенность.
- А ты?
- Я как-нибудь справлюсь.
Ярцев, грудью, раздвигая воду, исчез из виду.
- Катенька, загляни в его будущее...
Она на мгновение прикрывает глаза.
- Будет жив, бежим.
- Только не спеши...
- Давай я тебя поддержу.
Она подхватывает меня с левой стороны и мы по обрушившимся плитам сползаем на какое то подобие улицы и еле-еле плетемся на запад.
По камням не очень то разойдешься. Боль во всем теле дает себя знать. С трудом перепрыгиваем с обломка на обломок и тут я замечаю, что мы не одни. Так же прыгают в одном направлении и спешат какие то женщины и мужчины, кто то из них тащит детей, а кто то... вещи. В темном небе гудят вертолеты, они спускают платформы и вскоре набитые людьми, они улетают на запад. По дороге попался труп женщины, потом еще, еще, вот мужчина, дети... Господи, сколько же их. Из развалин зданий слышны стоны и крики.
- Как ты меня нашла?
- Ты вовремя не пришел и мы решили вернуться. Я сюда Ярцева привела и все боялась, что здание завалилось. Видно тюрьмы всегда крепко делают, даже землетрясение их не берет, подвал с камерами и почти первый этаж остались целы...
- Как же вы землетрясение пережили?
- Как мы всем рекомендовали. Стоя. Где нет больших зданий и сооружений.
Когда вырвались из центра города, стало ковылять легче, появились чистые от обломков куски асфальта, зато за поваленными заборами ни одного дома, одни холмы строительного мусора среди молодых деревьев и кустов.
Здесь я замечаю главного инженера с группой гражданских и солдат, которые оказывают первую помощь пострадавшим. Главный с мегафоном носится по дорогам среди толп бегущих и вопит.
- Срочно, бегите срочно на Есенинскую возвышенность. Скоро сюда придет сель...
Тут он замечает меня и растеряно опускает мегафон.
- Ковалев? Как ты...
С ужасом смотрит на мое лицо.
- Вы не думайте, - говорит Катя, - это его не обломками. Это над ним издевались в управлении КГБ.
Главный понуро опускает голову.
- Прости, Сергей Михайлович. Прости меня за все.
- За что?
- Не смог я воду спустить с плотины. Только начал это делать, как навалились представители горкома партии и все... Пригрозили увольнением, что выгонят из партии и даже посадят...
- Я не знаю, что вам сказать. Пусть ваша совесть будет вашим судьей.
- Я так считаю тоже. Идите быстрее, осталось семь минут.
- А вы?
- Мне надо организовать помощь раненым... и тем кто еще жив. Вы то можете дойти, может вам носилки?
- Ничего доковыляем, - говорю я, - носилки нужно другим.
- Прощайте. Мне надо спешить.
Он опять рванулся с мегафоном вперед.
- Катя, что с ним будет?
- Он погибнет здесь, до самого конца помогая людям.
Мы доковыляли до подъема дороги и тут услыхали грозный гул.
- Быстрей, быстрей наверх, - раздались крики среди бежавших.
Люди встрепенулись, кто побежал по дороге, кто ринулись наверх по откосу.
- Ты как? - спрашивает Катя.
- Сама говорила, будем жить. Значит дотянем.
Подъем трудный и тут появились еще солдаты. Они скатывались по откосу, часть из них побежала в город, другие тащили обессиленных и раненых на верх. Один подбежал ко мне и подхватил с другой стороны.
- Обопритесь на меня. Пошли.
Гул все ближе, похоже дрожит не только земля, но и воздух.
Меня дотащили до верха. На вершине плато обессиленный опускаюсь на землю. Она дрожит и мелко вибрирует. Грозный гул идет с севера. Стоящие вокруг меня люди, смотрят туда. Без конца трудятся вертолеты, вытаскивая на плато из города раненых и здоровых. С вершины видно как все еще идут точки и нитки людей к спасительной возвышенности. Кто то говорит сзади нас.
- Предупреждали, что будет в четыре. Я как дура вышла, стою пол часа, ничего. Пошла в дом. Хорошо внук заигрался на улице. Как в пять вдарит. Чудом спаслась, только вот сюда попало, хорошо мазанку отец сделал на соплях, рассыпалась она, это меня и спасло.
- А каково тем, кто жил в центре. Все кто в домах был, всех... Я так не в центре живу, а у меня мама не от землетрясения... Как вал воды обрушился, так и унесло... Не знаю куда.
- Смотрите вон он, ну этот... сель.
- А говорили через тридцать минут будет, а здесь через все сорок...
- И слава богу, что задержался, вон еще сколько людей идет к нам.
Теперь всем видно огромный семи-восьми метровый вал воды, камней и земли срывающийся на город из ущелья. Крики ужаса несутся по толпе. Вал расширился и ровным фронтом пошел на остатки города. Взметнулись вверх руины, пропали в вертящейся каше точки людей. Когда сель прошел, города не было, только густо разбросанные камни, да принесенный песок и земля ровно покрыли долину. Кто то плакал, остальные молчали.
Около меня санитар.
- Дайте вас осмотрю.
- Не надо.
- Пусть посмотрит, - требует Катя, - а то вон какой.
Санитар смазывает мои раны йодом и, слишком открытые, залепляет пластырем.
- Катя, Сережа, вы здесь, - рядом неугомонный Ярцев.
Катя обнимает его и целует в щеку.
- Какой все таки ты...
- Знаю, знаю, хороший. Мне бы еще вот такую как ты, ведьмочку и совсем жизнь бы была прекрасной.
- Она у тебя будет.
- Спасибо, нагадала.
- Все, - санитар встает. - Там формируют транспорт, идите к нему, раненых отправят в первую очередь.
Среди толпы движется группа людей.
- Товарищи, - слышится знакомый голос, - без паники. Сейчас машины и вертолеты будут вас вывозить в другие районы. Формируются транспорты. Первыми отправят женщин с детьми, стариков и раненых...
Группа подходит к нам и я узнаю зам секретаря по идеологии, рядом куча знакомых людей, тех которые меня в горкоме партии ругали за прогноз.
Я поднимаюсь, цепляясь за Катю и делаю к ним шаг.
- Узнаешь?
Они останавливаются и по их рожам, я вижу что узнали.
- Товарищ... товарищ Ковалев?
- Я тебе не товарищ. Столько людей погубил, сука.
- Я... не думал. Я никого не губил. Что вы себе позволяете?
- Сейчас я себе все могу позволить...
- Молодой человек, - заступается кто то из свиты, - кому вы грубите, нельзя так.
- А вы заткнитесь. Вас еще судить будут за город. Вы тогда своим решением ускорили его гибель.
- Я не мог подумать и никто не мог подумать, - уже лепечет главный идеолог.
- Вмазал бы я тебе, да у меня сил нет.
- Разреши, это сделаю я, - выступает Ярцев.
Он выскакивает вперед и с такой силой отпускает оплеуху зам секретаря, что очки у него вырываются и, взметнувшись вверх, летят в толпу, а сам он, не устояв на месте, валится под ноги окружающих. Свита шарахнулась назад. Стало очень тихо. Идеолог встает на корточки, потом с трудом разгибается. Лицо без очков выглядит уродливо, как у обезьяны. Идеолог ничего не видит и подхватывает чью то услужливую руку.
