Наконец, на отношение домового к духу умершего родоначальника указывают поверья относительно ново-построенного жилья и религиозные обряды перед постройкой дома. И сейчас в простом, темном народе жива вбра в то, что новопостроенное жилье только тогда будет прочно, когда умрет глава поселившейся в нем семьи, и что тот из родичей умрет ранее, кто прежде всех войдет в новый дом [1, 115; 217, 51]. Новое жилье должно получить домового гения-хранителя, а таковым может быть душа усопшего хозяина дома. Отсюда и поверье, что постройка нового дома влечет за собой смерть его хозяина. Желая, чтобы смерть не коснулась строителя дома, крестьяне перед постройкой дома приходят на место закладки, отрубают у петуха голову и зарывают ее на том месте, где следует быть переднему углу [12, 63–89]. В некоторых местах, прежде чем начнут класть основные звенья сруба, закапывают в землю у переднего угла несколько мелких монет и ячменных зерен, иногда кусок хлеба, щепоть соли и частицу меда [12, 63–89]. В одном сборнике Румянцевского музея встречается указание на имевший место в Древней Руси обряд в честь домового: «В новоселий идет с кошкою черною и с курою черною» [136, 248]. И теперь иногда крестьяне при закладке дома или новосельи убивают петуха, курицу, ягненка или какое-нибудь другое животное. Все это жертвы домовому — духу умершего родоначальника [12, 67 — 119] и остаток от прежних языческих времен, когда основание дома, двора и вообще поселка соединялось с жертвами, закапывавшимися в землю на месте основания. Есть преда -
"Харштерно в дзннсм случе веровали чр/нскажих Они срди своих «аматанго» (умершие души своего племени) особенно почитают умершего родоначальника, ибо помнят его любовь и заботы при жизни, и они говорят: «Он останется таким же для нас и после смерти. Мы не знаем, за что бы он стал заботиться о других; он будет заботиться только о нас» [186, 17].
ние, что в основание городов закладывались люди. Таково предание о Новгороде. Когда Смоленск запустел и понадобилось срубить новый город, тогда старшины народные, следуя древнему обычаю, послали пред солнечным восходом гонцов во все стороны с наказом захватить первое живое существо, которое им встретится; навстречу попалось дитя; его взяли и положили в основание крепости, которая и названа поэтому Детинцем [12, 67-119].
Итак, все черты, приписываемые народными поверьями домовому, все поверья о нем подтверждают, что это дух умершего предка родоначальника. Из сказанного для нас открывается тесная связь домового с Родом. Домовой — это тоже Род, но только (принимая во внимание, что сейчас домовой есть в каждом дому) «род»
— хранитель отдельной семьи, отдельного двора, а не целого рода, каковым был первый. С упадком родового быта домовой заменил собою «Рода». Он встал в семье на место прежнего общего родоначальника, или Рода, или занял здесь его место и его роль охранителя [87, 140, а как таковой он, как и Род, должен был жить там, где место арены его деятельности, т. е. на земле. У нас и по сие время говорят, что домовой обыкновенно живет в банях, овинах, винокурнях и от этих своих мест он носит различные названия: банного, подовинника, гуменника [12, 69]. Помещается он и в хлевах. По народному поверью, его можно видеть в Чистый Четверг и на Светлое Воскресенье в коровнике или хлеве, где он сидит, притаившись в заднем углу [26, 117; 42, 7;59, 575; 192, 128]. По поверью, домовой часто расхаживает и по двору, где на снегу даже оставляет следы своих мохнатых лап [12, 74].
Впоследствии предок свой взгляд на умершего родоначальника, или Рода, Чура, Домового, перенес на все души умерших семьи или рода47. Он их также стал
4ТХарактерным является здесь для нас название умерших простолюдинами — «родители».
считать своими покровительницами, на что может указывать существовавший в древней Руси обычай хоронить умерших «при путех», т. е. на распутиях, где сходятся межи различных владений [87, 140]. Вот как этот обычай описывается летописцем: «Аще кто ум-ряше, — пишет он, — творяху тризну над ним, и по-сем творяху кладу велику, и возложахут и на кладу мертвеца, сожьжаху, а посем собравше кости, возло-жаху в судину (в ссуд, в сосуд) малу и поставляху на столпе на путех» [143, в]. В этом обряде проглядывает вера предка в защиту умершими владений рода. Умершие как бы являлись сторожами родного селения. Столпы, на которых стояли «сосудины малы» с прахом умерших, отмечали границы поля или усадьбы, принадлежащих известному роду, и напоминали этому роду, что он стоит под охраной своих умерших. Переход же этой границы лишал человека покровительства своих умерших родичей. Отсюда в нашем слове «чересчур», как обозначающем нарушение известной границы или меры, слышится предостережение [87, 140]4а.
Являясь сторожами владений родичей, души умерших, по представлению русского славянина, естественно должны были жить на земле, они даже, как домовой, являлись в дом и здесь поселялись. На такое общее представление жизни души умершего на земле
48 На Руси по сие время около перекрестков бросают солому, простыню или иную какую постилку, которая лежала в доме под умершим; бросают также горшок, который был в употреблении при обмывании покойника. Этот факт указывает на древний обычай хоронить умерших на распутьях. Кроме этого, на Руси еще существует обычай, который замечается и у болгар, это обычай хоронить умерших некрещеных младенцев у порога [36, 319; 237, 392], что также может указывать на древнее погребение на границе владений, ибо порог есть граница избы или дома. Но из этого обычая можно вывести и другое предположение — именно, что у предка было когда-то в обычае хоронить умерших в домах, а это, в свою очередь, указывает на то, что предок считал умерших своими защитниками и покро вителями.
может указывать нам существующее на Руси представление о марах или кикиморах.
Народ до сего времени верит, что мары и кикиморы — младенцы, умершие некрещеными или проклятые родителями [12, 101]. Их обыкновенно представляют невидимками-карликами, которые живут в домах за печкой. По ночам мары и кикиморы выходят из своих убежищ, садятся на печке и прядут пряжу [13, 136]. «Спи девушка, — говорят простолюдины, — кикимора за тебя спрядет, а мать вытчет [61, 722]. «Чу! кикимора пряжу прядет», — говорит народная поговорка, или: «От кикиморы рубашки не дождешься» [59, 722]. Мары появляются и в хлеве, где они косматят лошадям гривы [148, 171]ю. Такое представление о марах и кикиморах ставит их в связь с домовым, который, как мы видели, также живет в доме и помогает живым.
Кроме сказанного, на существование у предка представления о земной жизни души умершего указывает и вера в русалок. Русалки не речные или какие бы то нимфы, как говорят некоторые исследователи (напр. Троицкий), ссылаясь в этом случае на свидетельство греческого писателя Прокопия, сказавшего, что все вообще славянские народы боготворят речных или водяных нимф (т. е. русалок) [78]; их имя происходит и не от «русла», а от «русый» (светлый, ясный) [29, 15, 20], и они были не что иное, как души умерших предков. На это может служить указанием то, что доныне, по народному представлению, русалки являются душами
48 "Мары называются еще «марухами», а кикиморы — «шишимора-ми>. Слово «кикимора» или «шишимора» сложное и первая половина его доселе употребляется в самостоятельной форме: «шиш» — домовой, бес, «шишко» — нечистый дух. «Что касается, — говорит Афанасьев, — второй половины слова, то она равносильна немецк. «der Mar». Слово «мара» и 2-я половина слова «кикимора» (мора) имеют корень «мор» (санскритское mri, mar), указывающий на смерть.
49 Можно думать, что мары заменили древнюю «рожаницу» или родоначальницу (о нихниже), точно так же, как домовой заменил Рода.
считать своими покровительницами, на что может указывать существовавший в древней Руси обычай хоронить умерших «при путех», т. е. на распутиях, где сходятся межи различных владений [87, 140]. Вот как этот обычай описывается летописцем: «Аще кто ум-ряше, — пишет он, — творяху тризну над ним, и по-сем творяху кладу велику, и возложахут и на кладу мертвеца, сожьжаху, а посем собравше кости, возло-жаху в судину (в ссуд, в сосуд) малу и поставляху на столпе на путех» [143, 6]. В этом обряде проглядывает вера предка в защиту умершими владений рода. Умершие как бы являлись сторожами родного селения. Столпы, на которых стояли «сосудины малы» с прахом умерших, отмечали границы поля или усадьбы, принадлежащих известному роду, и напоминали этому роду, что он стоит под охраной своих умерших. Переход же этой границы лишал человека покровительства своих умерших родичей. Отсюда в нашем слове «чересчур», как обозначающем нарушение известной границы или меры, слышится предостережение [87, 1401s.
Являясь сторожами владений родичей, души умерших, по представлению русского славянина, естественно должны были жить на земле, они даже, как домовой, являлись в дом и здесь поселялись. На такое общее представление жизни души умершего на земле обычай хоронть умерших некрещеных младенцев у порога [36, 319; 237, 392], что также может указывать на древнее погребение на границе владений, ибо порог есть граница избы или дома. Но из этого обычая можно вывести и другое предпслсжение — именно, что у предка было когда-то в обычае хоронить умерших в домах, а это, в свою очередь, указывает на то, что предок считал умерших своими защитниками и покровителями.
