Русский флот, таким образом, окончательно становился грозным стражем политической и экономической самостоятельности русской политики.
Беспокоились и французы, хотя их интересы не затрагивались так близко и резко, как английские, всеми теми изменениями, какие вносили в североевропейские дела появление русского флота на Балтийском море и завоевание Ингрии, Эстонии, Ливонии и Финляндии. Во всяком случае французы иногда даже делали вид, что колеблются в своей до сих пор последовательной «прошведской» и антирусской политике.
Петр очень и очень принял к сведению попытку английского кабинета помочь Карлу XII и крайне выразительно показал это Джорджу Мекензи при его прощальной аудиенции, когда с нарочитой резкостью долго отказывался принять отзывные грамоты посла на том основании, что они подписаны были еще королевой Анной, после того скончавшейся. Царь публично, в присутствии других иностранных представителей и русских сановников, очень возвысив голос, крикнул, что если Мекензи решается ему дать «кредитивные» грамоты от покойной королевы Анны, то он, царь, даст Джорджу Мекензи «кредитивные» грамоты к своей матери, царице Наталии Кирилловне, которая тоже покойница. Весь этот скандал длился долго, и царь, «очень жестикулируя» («with differing gestures»), много раз повторял, что непременно снабдит Мекензи приветственным письмом для передачи покойной царице, своей матушке.
Все это уже не только оскорбляло Мекензи. По-видимому, прямой логический смысл царских слов начал, наконец, его несколько и беспокоить. «Поручение» к покойнице можно попытаться выполнить, очевидно, только самому превратившись предварительно в покойника. В течение всей этой неприятнейшей аудиенции, как доносил Мекензи, «его величество снова и снова, как припев к песне, повторял эти слова, что он хочет, чтобы я передал его приветствие его матери (подчеркнуто в подлиннике - Е. Т.) (he would desire me make his compliments to his mother)»5.
Все же Мекензи благополучно унес ноги с этой аудиенции и невредимым отправился не к Наталии Кирилловне, а к лорду Таунсенду в Лондон. Конечно, он понимал, что царский гнев вызван был не канцелярско-дипломатическими формальностями, а враждебными английскими интригами, которые, как догадывался Мекензи, отчасти приписывались царем самому британскому послу в Москве. А стали Петру известны эти происки Джорджа Мекензи из полученных царем писем из Лондона. Но это Мекензи в точности узнал несколько позже.
В период между Гангутом (1714 г.) и смертью Карла XII (1718 г.) бывали моменты, когда высадка в Швеции казалась вполне исполнимой. Русский флот распоряжался на Балтийском море, как дома, особенно в те времена, когда изменчивая политика Англии снова, по тем или иным причинам, поворачивалась острием против Швеции. Так случилось, например, в 1716 г. Фантазер и совершенно бездарный дипломат, король Карл XII, явившийся в конце 1714 г. в Швецию, умудрился в 1716 г. раздражить против себя англичан нелепым своим сближением с безнадежным претендентом на английский престол (из изгнанного революцией 1688 г. дома Стюартов) и рядом других бестактных и вреднейших для Швеции поступков. Георг I и его правительство стали делать вид, что они сочувствуют плану Петра о высадке в Швеции.
В 1716 г. Петр твердо решил высадить свои войска в Швеции и там продиктовать ей условия мира. Высадку решено было вместе с датчанами произвести на южный берег Швеции - в Скании. Одновременно, для отвлечения неприятельских сил от главного театра военных действий, Петр приказал Апраксину с галерным флотом и войсками высадиться в Швеции со стороны Ботнического залива.
Для выполнения намеченного плана Петр передвинул войска в Померанию, а морем в Росток пошла русская галерная эскадра, которая двинулась сюда из Либавы. Либавская эскадра сначала явилась в Данциг. Если в Данциге и происходили нередко неполадки между немцами и поляками, то в одном данцигское купечество было согласно: в неприязни к русским и в стремлении всякими правдами и неправдами вести контрабандную торговлю со Швецией. Появление русского флота мгновенно привело Данциг к полному повиновению. Из Ростока Петр лично повел свою эскадру в Копенгаген: датчане, как уже было указано, должны были участвовать в предполагаемой высадке. Ревельская эскадра 19 июля 1716 г. тоже явилась в Копенгаген. Сюда же, по спешному повелению Петра, подтянулись и корабли, построенные в Архангельске, а также купленные в Англии. Русская эскадра, находившаяся в Копенгагене, состояла из 22 вымпелов, в числе которых было 14 линейных кораблей. К русским кораблям присоединилась датская эскадра. Подоспели в Копенгаген одновременно и голландцы и англичане. Английский адмирал Норрис имел задание вместе с голландцами ограждать в ближайшие месяцы большую флотилию английских и голландских торговых судов от настойчивых нападений шведских каперов, да и королевских шведских фрегатов (ведь Англия все-таки формально числилась в Швеции неприятельской державой).
Четыре флота стояли рядом на копенгагенском рейде. Датский адмирал не желал подчиняться англичанину Норрису, а голландцы не желали подчиняться ни тому, ни другому. Решено было избрать верховным командиром всех четырех флотов русского царя, как единственного монарха, находившегося на месте.
Петр всегда с тех пор с гордостью вспоминал, как ему между Копенгагеном и Борнгольмом в 1716 г. привелось командовать в качестве первого флагмана четырьмя первоклассными флотами: русским, английским, датским и голландским. В честь этого события даже была «выбита медаль, на одной стороне которой находилось изображение бюста государя, а на другой Нептун (бог моря - Е. Т.) на колеснице, с русским штандартом и тремя союзными флагами. На этой же стороне медали была подпись: «Владычествует четырьмя. При Борнгольме»6.
Итак, сын «тишайшего» Алексея Михайловича, еще не столь давно лишь понаслышке знавший, что на свете есть море, ныне «командовал четырьмя флотами», а своим собственным флотом держал в страхе врагов и оказывал могущественное давление на все прибрежные страны Балтики. Россия наглядно для всех становилась в ряд великих европейских морских держав.
5 августа 1716 г. соединенный русско-английско-датско-голландский флот вышел из Копенгагена к Борнгольму под верховной командой Петра. Во флоте числилось свыше 70 линейных кораблей и фрегатов и несколько сот транспортов. Целью похода было защитить торговые суда от возможного нападения шведских кораблей.
Русская эскадра по качеству судов, силе артиллерии и общей боеспособности не уступала английской и бесспорно превосходила датскую и голландскую. Первый флагман - верховный командир всей этой великой соединенной армады «Петр Михайлов», мастеровой амстердамской верфи, - шел впереди на своем превосходном корабле «Ингерманландия». Россия тут как бы символизировала все значение, какое она в такой невероятно короткий срок приобрела на Балтийском море.
8 августа соединенный флот прибыл к Борнгольму. Ввиду того, что, как донесла разведка, шведский флот находился в Карлсконе, было решено от Борнгольма в русские порты отправить торговые суда под охраной лишь 11 английских и голландских кораблей. 14 августа Петр спустил свой штандарт и с отрядом из четырех кораблей отправился в Копенгаген, где его присутствие было крайне необходимо, так как готовилась операция высадки десанта на шведские берега.
Высадка в Швеции в 1716 г. все же не состоялась. Хотя у союзников в общем было приготовлено десантных войск 52 тысячи человек, но разведка убедила Петра в существовании очень сильных укреплений по всему берегу, где предположено было высадиться. Карл XII с не очень большой, но хорошо подготовленной и вооруженной армией ждал нашествия и готовил отчаянную оборону. Между союзниками к тому же существовали большие разногласия. Датский король, подстрекаемый против Петра ганноверским посланником Бернсдорфом, стал опасаться за безопасность своей столицы, где находились русский флот и русские войска, и заботился только о скорейшем их удалении. При таких обстоятельствах Петр решил отказаться от десанта.
Со всех сторон английское правительство получало в 1716 г. достоверные сведения о быстром росте экономического и политического значения России на Балтийском море. Резюме этой недоступной нам переписки английских торговых и политических агентов, хранящейся в английских архивах, дает нашедший эти донесения и впервые о них сообщивший Чэнс в своей специальной монографии о Георге I в следующих словах: «В Англии ревность (jealousy) к могуществу Петра быстро возрастала, так как русское владычество на Балтике угрожало стать для британской торговли хуже, чем было шведское. С каждым днем становилось все более очевидным, что главной целью военных предприятий Петра было споспешествовать экономическому развитию его новой (sic - Е. Т.) империи. В 1716 г. Стэнгоп направил из Дании в Лондон длинный доклад о мерах, предпринимаемых в России для расширения русской торговли. В рапорте говорилось о ввозе (в Россию - Е. Т.) сотен французских и голландских мастеров и рабочих, о приготовлении руководств по всякого рода научным предметам, об организации регулярных караванов в Персию, Астрахань, Монголию и Китайскую Татарию, о соединении каналами Балтийского моря с Волгой и Белым морем». Стэнгоп писал далее, что русские, овладев Балтийским морем, заведут по-старому торговлю через Любек и другие германские порты «к ущербу для британской торговли». А эта русская торговля «воскресит соперничество старой Ганзы» (с Англией). Что же было делать? Начинать войну против России? Стэнгоп считал, что этого делать пока не следует, ибо русские владеют кораблестроительными материалами (naval stores) и без них Англии не обойтись. Зато статс-секретарь по иностранным делам виконт Чарлз Таунсенд был настроен менее миролюбиво. Если царь в самом деле намерен сделаться хозяином всего Балтийского моря, то нужно пустить в ход самые сильные меры, чтобы предотвратить это. Таунсенд видел в действиях Петра выполнение давно задуманного плана захвата Балтийского побережья, и хорошее доказательство тому - «мекленбургский брак» (Екатерины Ивановны с герцогом Мекленбург-Шверинским).1
