Поэтому, очевидно, есть смысл более пристально взглянуть на «розовую» и «черную» легенды и рассмотреть аргументацию каждой стороны. При этом автор оставляет за собой право вмешаться в спор и выразить свою точку зрения по тому или иному вопросу.
Агенты исторического прогресса?
«Розовая» легенда укоренилась прежде всего в Испании — что вполне объяснимо. Как говорилось, конкистадоры не были изгоями, за чьи поступки никто не в ответе, — они действовали во имя государства и от лица государства; поэтому оценка испанского завоевания Америки — это оценка исторической роли Испании, может даже, оценка всей нации как таковой. А когда к интерпретации исторических событий примешиваются национальные чувства — тут уж не до объективности. К тому же Испании в течение всего XVI в. приходилось отбиваться от обвинений европейских соседей, не успевших урвать самые лакомые куски американского пирога. Когда же они, европейские соседи, доберутся до Америки, то с аборигенами тоже не станут церемониться.
Итак, «розовая» легенда разворачивает к нам Двуликого Януса конкисты своим добрым лицом, тогда как его злобная гримаса становится не видна. Адвокаты конкисты говорят: испанское завоевание Америки было исторической закономерностью — и возразить тут нечего. Да, именно таким оказался ход истории, и его уже не изменишь. А ход истории, как принято думать, в целом подчиняется поступательному развитию, то есть неуклонному прогрессу, и потому конкиста в общем была явлением прогрессивным — хотя бы потому, что она включила ранее изолированные народы в орбиту европейской цивилизации. «Кто нынче посмеет усомниться в том, что Испания, колонизовав Америку, как никакая иная страна способствовала прогрессу человечества?» — восклицает испанский историк. А с экономической точки зрения, как утверждали Маркс и Энгельс, она подготовила создание всемирного рынка. Насчет неуклонного прогресса возникают кое-какие сомнения — впрочем, будущее покажет; во всяком случае, бесспорно то, что с открытием и покорением Америки и начался тот процесс, который нынче называют «глобализацией». Адвокаты конкисты представляют завоевание Америки прежде всего и преимущественно созиданием, в результате чего возникли новые города, государства, новые этносы и культуры. То, что они действительно возникли, — факт налицо. А коли так, то конкистадоры, выходит, были агентами исторического прогресса и выполняли высокую историческую миссию, в чем и видится оправдание их деяниям и злодеяниям.
Однако прогресс — прогрессом, но кроме него есть еще личные жизни и судьбы, боль и страдания отдельного человека, а также судьбы целых народов и культур, раздавленных «объективным» ходом истории. Нельзя отделаться от вопросов: а нужно ли было народам Америки включаться в орбиту европейской цивилизации? Хотели они участвовать в созидании новых государств, этносов и культур? Их ведь об этом не спрашивали. Так по какому праву тогда вершилась конкиста? И какой ценой был обеспечен исторический прогресс?
Цена же оказалась чудовищно высокой: в ходе испанского завоевания, в войнах, а главным образом от занесенных европейцами болезней и от рабского труда погибли миллионы американских индейцев. Сколько-нибудь точных цифр никто не назовет — оценки разнятся примерно в десять раз. По некоторым предположениям, в начале XVI в. численность туземного населения Америки составляла около восьмидесяти миллионов человек и к 1570 г. сократилась до десяти миллионов; по другим, более объективным подсчетам, она в течение века сократилась на треть. В любом случае счет идет на миллионы жизней. А ценность уничтоженных памятников культуры вообще не поддается исчислению, ибо не может быть выражена ни в каком эквиваленте. Впрочем, те, кто веруют, будто бы цель оправдывает средства, ради благой цели ни за какой ценой не постоят. Само же понятие «благой цели», то есть, в нашем случае, цивилизаторской миссии испанцев в Америке, проистекает из веры в поступательный ход истории, которая понимается исключительно как история европейская. Именно амбициозная убежденность западноевропейцев, будто бы их путь развития есть наилучший для всех остальных, и давала им право навязывать этот путь другим народам. Это и есть то, что называется европоцентризмом.
В сущности, европоцентризм и составляет идейную основу «розовой» легенды. Он утверждает право «более цивилизованного» народа «цивилизовать» те, что стоят на низшей ступени развития. А родилась эта теория еще в античности (где берет начало вся европейская политика, история, культура) и была сформулирована Аристотелем — на его авторитет и ссылались в XVI в. испанские идеологи конкисты.
В своем знаменитом трактате «Политика» Аристотель доказывал, что основной закон природы, «естественный закон», состоит в подчинении низшего — высшему: так, говорит он, животное подчиняется человеку, тело — душе, женщина — мужчине, ребенок — взрослому. Эта закономерность распространяется и на людские сообщества: есть народы более цивилизованные, а есть варвары, и последние должны покориться первым. Притом Аристотель вполне допускает применение силы, дабы разумные утвердили свою власть над неразумными — для их же блага, разумеется. Таким образом, «естественный закон» рождает и понятие «естественного права» — права навязывать свою волю другим, хотят они этого или нет.
В Испании XVI в. эти идеи развил применительно к завоеванию Америки крупнейший идеолог конкисты Хуан Хинес де Сепульведа (1490–1573) — в главе о теории и законах конкисты мы подробно рассмотрим его знаменитый «Трактат о причинах справедливой войны против индейцев». Здесь же отметим лишь основной ход его рассуждений: достаточно доказать, что индейцы ниже испанцев во всех отношениях — как фактически отпадет необходимость доказывать легитимное право испанцев владеть заокеанскими землями и навязывать туземцам свою волю. Надо заметить, что Хинес де Сепульведа был далеко не одинок в своих взглядах, да и вся политика Испании в Новом Свете фактически строилась на основе «естественного права». Более того, даже некоторые из противников главного идеолога конкисты, например, замечательный испанский гуманист Франсиско де Витория (1483–1546), вставший на защиту индейцев, и тот полагал, что «эти варвары, по-видимому, не способны создать на законных основаниях гуманное и цивилизованное государство» и потому «для их же собственного блага испанские короли имеют право взять на себя задачу управлять ими».
Испанцы открыли колониальную эпоху в истории нового времени, и они же обосновали колониальную идеологию, которая была взята на вооружение другими европейскими державами. Применительно к «розовой» легенде особо стоит обратить внимание на те случаи, когда питающие ее европоцентристские идеи переносятся в область культуры. Вот, например, современный испанский ученый К. Санчес Альборнос в 1983 г., защищая соотечественников от обвинений в уничтожении индейских культур, пишет следующее: «Какие бы ни пели дифирамбы доколумбовым культурам, чудовищно несправедливо сравнивать их с культурой нашей матери-Испании в эпоху великих трансатлантических экспедиций… Индейцы не имели ничего, что можно было бы даже отдаленно сопоставить с философией, литературой, искусством, наукой, государственными учреждениями испанского королевства в начале XVI в.». И далее: «Несправедливо швырять нам в лицо мексиканские пирамиды и развалины таинственного города инков Мачу-Пикчу, чтобы прославить культуры завоеванных народов. Да разве можно Мачу-Пикчу поставить рядом с Толедо, Сантьяго-де-Компостела, Севильей… пусть даже с такими городами, как Саламанка, Авила, Сеговия?!».
Пиршество каннибалов
Тут важна сама постановка вопроса — ведь на глубинном уровне она отражает отношение конкистадора XVI в. к индейским культурам. Думается, сопоставительно-оценочный подход в области культуры по сути своей глубоко ошибочен. Еще можно сравнивать технические достижения разных народов: изобрел паровоз или не изобрел паровоза… Но давать сравнительную оценку произведений искусства допустимо лишь в пределах одной культуры, одной эпохи и одного большого стиля: так, в живописи итальянского Возрождения выделяются великие мастера, а есть художники второго и третьего ряда. Если же брать произведения разных эпох и стилей, пусть даже в рамках одной культуры, то вопрос «что лучше?» вообще не имеет права на существование. Что лучше: портреты Модильяни, портреты Караваджо или средневековые итальянские фрески? Ничто не лучше и ничто не хуже. Эти произведения принадлежат к совершенно различным эстетическим системам и потому в ценностном отношении не могут быть сопоставимы. И уж тем более абсурден этот вопрос, когда речь идет о произведениях столь разных культур, как испанская и доколумбова американская. Каждая культура, даже примитивное искусство какого-нибудь дикого амазонского племени, имеет абсолютную ценность, ибо каждая — по своему уникальна. Но это понимание пришло к людям лишь в XX столетии. И то, как видно, — не ко всем.
