продавать, то покупщик я верный, а имя в купчую внесем Александра Матвеевича, Вашего майора. Праздники возьмем здесь, а там поедем далее. Писем от Вас не имею. Будьте здоровы, а мы здесь чванимся ездою и Тавридою и тамошними Генерал-Губернаторскими распоряжениями, кои добры без конца и во всех частях. Прощай, Бог с тобою. Село Коломенское. 25 июня 1787».
Добрая женщина была Екатерина Алексеевна – об одном фаворите думала, о другом не забывала. Майор Александр Матвеевич – это и есть тот самый «Красный кафтан», для коего государыня намеревалась купить у Потемкина подмосковные Дубровицы, главным украшением которых и по сей день служит прелестная белокаменная церковь Знамения в стиле московского барокко. Мало того что влюбчивая императрица приближала к себе того или иного молодого офицера, она еще и наделяла его собственностью прежних любимчиков. Упоминаемые в письме праздники означают, что четверть века на престоле Екатерина отметила в Москве, вместе с внуками, великими князьями Александром и Константином.
В тот же день, за несколько часов перед приездом государыни в Коломенское туда нагрянул неожиданный гость – латиноамеринец Себастьян Франсиско де Миранда-и-Родригес. Впрочем, то, что он нерусского происхождения, можно было догадаться и по его слишком загорелому лицу: «Смуглый брюнет выше среднего роста, лет 35 на вид. Крепкая и стройная фигура, прямая осанка, упругая походка безошибочно выдавали профессионального военного, а волевые черты выразительного лица, проницательный взгляд карих глаз, энергичные, уверенные движения свидетельствовали о недюжинных способностях, пытливом уме и решительности», – оценивали его современники.
В Европе Миранду хорошо знали как непримиримого борца за независимость Венесуэлы от испанского владычества. А в 1786 году узнали его и в России, куда он приплыл из Стамбула, высадившись в порту Херсона. В феврале 1787 года его представили Екатерине. Красавец-мужчина произвел неизгладимое впечатление на стареющую императрицу, недаром за глаза его называли венесуэльским Казановой, обольстившим немало женщин – и простолюдинок, и знатных. Екатерина и Миранда часто встречались и беседовали.
С благодарностью воспользовался заокеанский гость предложением совершить продолжительную ознакомительную поездку по России. Он побывал почти во всех крупных городах европейской части страны (разве что до Сибири не доехал). В Москве его внимание привлекли Кремль и Оружейная палата, колокольня Ивана Великого, Царь-колокол и Царь-пушка, храм Василия Блаженного, Новодевичий и Донской монастыри. Как видим, список основных достопримечательностей, интересующих иностранцев, более за чем за два века совсем не изменился. Наконец, 23 мая ему показали Коломенское, о чем он и записал в своем дневнике, который вел всю жизнь и записывал не только любовные победы:
«В семь часов утра мы отправились посмотреть царский дворец в Коломенском, где должна остановиться императрица и где родился Петр Великий. Он находится в семи верстах от города. Прибыли туда в восемь часов, и смотритель все нам показал. Дворец деревянный, первый этаж займут императрица, маленькие князья и князь Потемкин, а верхний – Мамонов, послы, придворные дамы Браницкая, Скавронская и др.; им, должно быть, будет тесно. Я поднялся на небольшой балкон наверху и оглядел окрестности: ничего особенного по сравнению с тем, что видел раньше. Внизу мне показали модель прежнего дворца, мало чем отличавшегося по стилю от кремлевских. Возле дворцового здания до сих пор сохранился каменный столб, где некогда простонародье оставляло свои челобитные, и их потом забирали царские слуги. Лакеи императрицы, вошедшие, чтобы осмотреть комнаты, вели себя с беспримерным высокомерием, свойственным, как правило, людям низкого происхождения, находящимся на подобной службе. Оттуда пошли в церковь (Вознесения. – А.В.), оставшуюся со старых времен и, по правде сказать, довольно невзрачную. Видел там небольшой балкон, где во время богослужения находились царь и его семья; во всем ощущается дух простоты…»
Модель разобранного дворца, продемонстрированная иностранцу, тогда еще хранилась в покоях Екатерины, откуда позднее была отправлена в чертежный зал Кремлевской Экспедиции, где хранилась до 1812 года. Более любопытны замечания о тесноте покоев дворца, быть может, и по этой причине императрица все реже в нем останавливалась. Екатерина так прониклась к Миранде, что даже предложила ему перейти на русскую службу. И хотя тот гордо отказался, перед отъездом из России в 1787 году его одарили пятнадцатью тысячами рублей и правом носить мундир полковника российской армии. Но когда в 1792 году латиноамериканец встал в ряды французских революционеров, расположение Екатерины он потерял…
А 4 июля 1787 года императрица навсегда покидала Первопрестольную, оставив в истории города сорока сороков (и в сердце Миранды тоже) добрую память. До одного лишь руки не дошли – еще Вольтер советовал Екатерине вернуть Москве столичный статус. Но и в России были те, кто думал так же. И Коломенскому в этом вопросе отводилось особое место. В 1787 году историк и писатель князь Михаил Щербатов, известный своим памфлетом «О повреждении нравов в России», от имени старой столицы обращается к императрице с посланием «Прошение Москвы о забвении ея»:
«Всемилостивейшая Государыня! Древнейший град, прежде бывший <бывшего?> царствия, а потом Империи Российской, припадает к стопам своих монархов, да изъят будет от восьмидесятичетырехлетнего забвения, да обновится благоволением своих монархов, да покровенная сединами глава его возрадуется о напоминании древних его заслуг! Видя столь долговременное забвение, в которое подвержен есть, размышлял о древнем своем состоянии и дерзаю краткую повесть заслуг и верности моей, также и пользе, пред очи монарши представить, да не затмится веками оказуемое усердие мое к владетелям России, и если сие меня из забвения и оставления не извлечет, да будет сие, по крайней мере, свидетелем, что в горести моей испускал я болезненный глас, но что рок нещастный мой превозмог и пользу, и правость, и заслуги, и милосердие…
Итак, если бы милосердное око Вашего Величества воззрило на мои стены, если бы частое пребывание Ваше обновило юность мою, то б огромные здания гораздо с большим успехом возвысились бы в стенах моих, и новое зодчих искусство, смешаясь с древними строениями, двойную бы красоту мне придали. Коломенское, Воронцово и другие окружные села могли бы, при лучшем воздухе растворения, заменить место Петергофа и Царского Села, и поля бы изобильные не болота представляли, но обильные жатвы, изображающие обильность монарша милосердия, или паче сказать, воспоминание обильной в милости десницы, питающей вселенную. Возвеселилось бы сердце царево, и возвеселилась бы я о Царе своем».
Но Екатерина к воззванию не прислушалась, хотя Коломенскому внимание уделила. И не только дворцу, к которому в 1778 году пристроили мыльню, оснащенную медной ванной (наверное,
