Поншартрен выражал надежду, что англичане примут эти условия, так как, по его словам, третье из них было предусмотрено условиями Лондонских прелиминариев, первое — достаточно широко обсуждалось, второе — основывалось на «праве войны», а четвертое — было также «справедливо и необходимо». В случае сильного давления с британской стороны министр разрешал французским дипломатам пойти на уступку в вопросе о сносе укреплений Плезанса, если это позволяло добиться выполнения всех остальных дополнительных условий.
Значительное внимание в записке было уделено Акадии и Кейп-Бретону, являвшимися, по словам министра, «барьером» для долины реки Св. Лаврентия. Намерение Поншартрена (а значит и короля) добиваться возвращения акадийских фортов, захваченных англичанами, и закрепления всей территории Атлантического региона за Францией было очень серьезным. Юкселю, Полиньяку и Менаже было сказано: «Его Величество убежден, что не составит сложности вернуть <…> форты и поселения, которыми они [англичане. — Ю.А.] завладели <…> и только на этом условии Король позволяет им согласиться на полную уступку Ньюфаундленда». По словам министра, «Франция могла возместить убытки, нанесенные уступкой Плезанса <…> только [посредством] Акадии, когда она будет хорошо обустроена».
Поншартрен снабдил французских дипломатов подробной информацией о границах Акадии, которые, как мы помним, в течение долгого времени служили предметом напряженных дискуссий. Ссылаясь на соглашение Темпла и Гранфонтена, последовавшее за договором в Бреда, министр отстаивал ту точку зрения, что границей между английскими и французскими владениями в Атлантическом регионе является река Кеннебек. Признавая, что форт Пемакид был построен англичанами к востоку от этой реки, Поншартрен напоминал, что этот форт был захвачен французами еще в ходе Войны Аугсбургской лиги и что никаких английских поселений за Кеннебеком сейчас нет. Поэтому, поскольку Акадия находится «в том же состоянии, когда ее границы были установлены шевалье Гранфонтеном» и когда (в 1670 г.) «старинная граница была установлена по реке Кеннебек, которая служила в этом качестве с незапамятных времен», то «Его Величество, желая <…> только избежать споров, дает согласие на то, что господа полномочные представители потребовали [зафиксировать] реку Кеннебек как границу Акадии».
Правда, французы все же были готовы пойти на небольшие уступки в вопросе о разграничении в Атлантическом регионе. Прежде всего они предлагали, чтобы вдоль Кеннебека каждая держава оставила бы незаселенную и неукрепленную полосу шириной в 5 лье. Таким образом между владениями двух держав была бы создана своего рода «буферная зона» шириной около 45 км. Если бы англичане продолжали настаивать на том, что границей Акадии должна быть река Сент-Джордж, французские дипломаты могли согласиться с этим, но при условии, что тогда каждая сторона получит полное право укреплять свои границы.[1326]
Все это также свидетельствует о том, что в Версале действительно рассчитывали на возвращение многострадальной колонии и ради этого были готовы пойти на определенные уступки.
Позднее (в середине января) Поншартрен напоминал французским дипломатам, что для Франции «чрезвычайно важно добиться возвращения Акадии», так как это «единственная страна, которая может компенсировать нам потерю Ньюфаундленда и Гудзонова залива». «Это самое выгодное, что вы можете сделать для королевской службы», — писал министр Юкселю, Полиньяку и Менаже, прося их «не оставлять Акадию до последней возможности».[1327]
Однако общая позиция французского правительства по отношению к колониальным сюжетам была достаточно компромиссной. Это хорошо видно из записки Людовика XIV, направленной его дипломатическим представителям 20 марта 1712 г., где говорилось: «Важнее всего не допустить остановки переговоров и ради этого король готов отказаться и от Акадии, и от Кейп-Бретона, если это необходимо для установления мира; но его полномочным представителям следует идти на эту уступку только в самом крайнем случае, поскольку в результате этой двойной уступки Канада станет бесполезной, так как доступ к ней будет закрыт, рыболовный промысел прекратится, и французский флот будет окончательно уничтожен».[1328]
Как видно из этого документа (а также из рассмотренных нами выше записок), правительство Людовика XIV, с одной стороны, действительно рассматривало спорные территории в Северной Америке как объект для торга со своими противниками, а с другой — руководствовалось главным образом соображениями стратегического, а не экономического характера. Район Гудзонова залива с его огромными пушными ресурсами был, и с точки зрения короля, и с точки зрения Поншартрена, гораздо менее важен, чем скалистый остров Кейп-Бретон, контролирующий подступы к устью реки Св. Лаврентия.
Канадский историк Д. Микелон, рассматривая позицию французского правительства, поставленного в ходе переговоров перед необходимостью пойти на уступки, отметил, что «Канада вместе с ее форпостами <…> представляла собой то, что теоретики геополитики 1920-х гг. назвали бы "хартландом", тогда как Гудзонов залив и Ньюфаундленд были периферийной зоной, которая могла быть отдана при условии сохранения прав на рыболовный промысел. Из этого хартланда можно достичь и ограничить или даже уничтожить незначительные поселения периферии».[1329]
Если рассуждать о том, почему французы согласились отдать именно Акадию, Ньюфаундленд и побережье Гудзонова залива, но всячески стремились сохранить Канаду (и Луизиану), то здесь отчасти можно согласиться с Д. Микелоном, хотя, конечно, следует помнить, что в начале XVIII в. политики мыслили несколько иными категориями, чем геостратеги эпохи империализма. На наш взгляд, наряду со стратегическими соображениями министры Людовика XIV, да и сам Король-Солнце руководствовались, во-первых, тем, что Канада объективно была наиболее развитой, населенной, а главное обширной французской колонией в Северной Америке; во-вторых, тем, что именно она доставляла больше всего неудобств англичанам, будучи основным препятствием для развития их экспансии в западном направлении и одновременно наиболее существенной угрозой их безопасности; в-третьих, колония, располагавшаяся в долине реки Св. Лаврентия и на сопредельных землях, была Новой Францией, т.е. символическим «продолжением» метрополии в Новом Свете, и ее сохранение являлось опять-таки вопросом престижа и делом чести, чему Король-Солнце всегда придавал очень большое значение. Эти факторы были тесно переплетены друг с другом и на практике, и в представлениях сильных мира сего; поэтому очень сложно сказать, какой из них был определяющим.
Следует обратить внимание на то, что результаты военных кампаний в колониях ни для французов, ни для англичан не играли большой роли. По крайней мере, английских дипломатов не смущало то, что в это время практически весь Ньюфаундленд находился в руках французов, а на побережье Гудзонова залива сохранялось примерное равновесие.
На первом этапе переговоров в Утрехте основные дискуссии происходили не между противниками, а между союзниками. Как и следовало ожидать, Голландия, Португалия и Австрия, не будучи удовлетворены условиями лондонских прелиминариев, выдвинули свои дополнительные требования к Франции и Испании. В этой ситуации Англии пришлось оказывать давление на своих партнеров по Великому Союзу. В феврале 1712 г. парламент денонсировал англоголландский «барьерный договор» 1709 г., а в марте объявил о том, что Австрия и Голландия не выполнили условий соглашения о Великом союзе и заставили Англию нести на себе основную тяжесть войны.
Параллельно продолжались прямые англо-французские переговоры. Однако основное внимание сторон здесь также было уделено европейским, и прежде всего династическим, сюжетам, так как в это самое время снова возникла угроза объединения Франции и Испании в рамках личной унии. На сей раз это было вызвано сугубо субъективными причинами. 18 февраля 1712 г. скончался старший внук Людовика XIV герцог Бургундский, а через несколько недель умер правнук Короля-Солнца герцог Бретонский (18 марта). Наследником французского престола стал второй сын герцога Бургундского Людовик герцог Беррийский (будущий Людовик XV), ребенок, которому тогда было меньше двух лет. Следующим за ним в списке наследников стоял Филипп V король Испании. Мир снова висел на волоске, но, в конце концов, сторонам все же удалось достичь компромисса. Было решено, что Филипп должен выбрать что-то одно (либо корону Испании, либо место в престолонаследии Франции) и соответственно отказаться от другого. Филипп предпочел остаться с доказавшими ему свою верность испанцами и заявил об отказе от прав на французский престол. В дальнейшем это было подтверждено серией специальных «королевских отречений», изданных во второй половине 1712 г.
