Он растерялся и вместо того, чтобы спросить "кто там", сказал - "войдите!"
Дверь распахнулась, и на пороге ее показался шериф.
- Ричард Дерк, я должен арестовать вас, - сказал он твердым властным голосом.
- За что? - машинально спросил Дерк, дрожа всем телом.
- За убийство Чарльза Кленси.
В ночь, предшествовавшую аресту Ричарда Дерка, не спал также и охотник на опоссумов. Причиной бессонницы была совесть; хотя преступление его было сравнительно ничтожное, все же оно не давало ему покоя. Ночью, после возвращения с охоты, когда он рассказал Фебе все, что с ним случилось, он спал довольно хорошо. Но тогда он не был еще уверен, что совершилось убийство; он слышал выстрел, гневные голоса и думал, что произошла ссора между его молодым господином и, как ему казалось, Чарльзом Кленси. Правда, поспешное бегство первого заставило его думать, что дело кончилось трагическим образом, но это было лишь предположением с его стороны, и он надеялся, что развязка была совсем не так ужасна, как казалось. Вот почему утром, когда он с киркой в руках вышел по обыкновению на работу, никто не заподозрил его в том, что он что-то скрывает. Он считался самым веселым среди рабочих, и смех его громче и дольше всех раздавался на полях плантации; в этот же памятный день он звучал еще веселее и раскатистее прежнего. Но звучал он так лишь до полудня, когда кто-то принес невольникам известие, что убит человек... Чарльз Кленси. Охотник на опоссума уронил от ужаса свою кирку, как и все остальные невольники. Все они хорошо знали "массу Кленси", уважали, и многие любили его. Он всегда встречал их так приветливо и говорил с ними так ласково.
Но если товарищи Синего Билля смолкли от огорчения, он смолк еще по другой причине. Они только услышали, что молодой масса Кленси убит, а он знал как, когда, где и кем. Знание это вдвойне удручало его; он, во-первых, был огорчен смертью Чарльза Кленси, во-вторых, боялся за собственную жизнь. Узнай только масса Дик, что он, сидя на дереве, был свидетелем всего происходившего, и он, Синий Билль, полетит туда, откуда ему не вернуться для дачи показаний. В этот день Феба не работала в поле, что очень беспокоило Синего Билля, который верил в привязанность своей жены, но сомневался в ее умении молчать. Он боялся, чтобы она не проболталась: достаточно было самого ничтожного слова, чтобы его призвали к ответу и, заподозрив истину, подвергли пытке. Как же обрадовался он, когда раздался вечерний колокол и он мог идти домой.
За ужином Феба рассказала ему разные подробности о событиях дня, - о поисках Кленси, о разных приключениях во время поисков, в том виде, разумеется, в каком слухи об этом дошли до плантации Дерка; также о том, что в поисках участвовали старый господин и молодой, которые теперь уже вернулись домой. От себя уже она добавила, что "масса Дик был такой испуганный, а щеки у него такие бледные, как шерсть у старой самки опоссума". После ужина они отправились на покой, но в эту ночь оба плохо спали под тяжестью хранимой ими тайны. Утром они были поражены небывалым шумом в негритянском квартале. Это были не обычные раскатистые взрывы хохота, а какой-то серьезный говор, как будто бы случилось какое-нибудь несчастье. Выглянув за дверь, Синий Билль увидел, что все чем-то сильно взволнованы. Причину этого он скоро узнал: один из его товарищей подбежал к нему и сказал:
- Массу Дика арестовал шериф... Они говорят, он убил массу Чарльза Кленси.
Синий Билль пустился бегом к "большому дому" и поспел туда вовремя, чтобы видеть, как его молодого господина посадили на лошадь и увезли под конвоем вооруженных людей. Он поспешил домой и сообщил жене о случившемся.
- Феба, - продолжал он после рассказа, - теперь нам с тобой не нужно бояться. Я видел Сима Вудлея между теми, что приезжали, а он, знаешь, всегда будет за нас, чтобы ни случилось. Видишь вот, я хочу ему все рассказать, все, что я слышал и видел, и дам ему письмо и картинку. Ты как думаешь?
- А думаю я, что тебе всю правду говорить надо. Что с того, если старый Эфа Дерк бичом сдерет всю шкуру нам со спины?.. Я возьму с тебя свою долю побоев... половину. Да, Билли, я скажу, что и я виновата. Только правду надо говорить... всю правду, как есть.
- И я скажу... Феба, ты у меня хорошая такая... Поцелуй меня, старуха! Что делать! Надо умереть... ну и умрем вместе.
И два черных лица склонились друг к другу и крепко прижались одно к другому.
XIII
Ричард Дерк был доставлен в тюрьму, которая находилась не в Натчезе, а в меньшем городке, лежащем за границей того округа, где были плантации Дерка и Армстронга.
Там его сдали под надзор тюремщику Джо Харкнессу. Сопровождали его туда только помощник шерифа и отряд констеблей. Что касается самого шерифа и всадников, приехавших с ним, то они остались, чтобы произвести обыск, не найдется ли каких-либо улик против обвиняемого. Обыск был произведен, несмотря на волнение владельца дома, который ходил за ними из комнаты в комнату, то плача, как ребенок, то изрыгая самые ужасные проклятия. Никто из производивших обыск не выразил сочувствия Эфраиму Дерку. Он никогда не пользовался популярностью среди своих соседей, как плантаторов, так и бедняков белых, которые все одинаково ненавидели его. Многие из них были его должниками, и его железная рука давила их так же, как давила Армстронга. Обыск был произведен самый бесцеремонный во всем доме, начиная с чердака и кончая подвалом. Нигде и ничего найдено не было, кроме двуствольного ружья и платья, в котором был Ричард Дерк в роковой день для Кленси. На них не было ни малейших следов крови, но пола сюртука оказалась простреленной пулей и, как признали многие, пулей из карабина. Странное открытие! Оно говорило скорее в пользу обвиняемого, указывая на то, что между ним и Кленси была дуэль и они, следовательно, обменялись выстрелами.
Зато показания невольников, напротив, подтверждали подозрения. Испуганные ловким и строгим допросом, они не посмели лгать и сказали все, что им было известно. Их молодой масса Дик надевал совсем другую пару сапог, когда ходил на охоту в тот день, а вчера, когда ходил с другими на поиски, на нем была не та пара. Последнюю пару шериф держал в руках, но первая куда-то исчезла, и ее нигде не могли найти ни в доме, ни около дома. И не удивительно! Один сапог этой пары находился в сумке Сима Вудлея, а другой - в сумке Неда Хейвуда. Оба они, удалившись от остальных, втихомолку произвели поиски в саду, где и нашли эти сапоги; они были спрятаны под кучей сухого хвороста и оказались покрытыми густым слоем грязи. Сим почему-то находил нужным молчать пока о своей находке и хранить тайну до поры до времени.
По окончании обыска шериф и сопровождавшие его всадники покинули плантацию Эфраима Дерка и направились к коттеджу мистрис Кленси, чтобы дать ей отчет о поисках тела ее сына. В коттедже они застали доктора, который сказал им, что с мистрис Кленси нельзя говорить, так как самая ничтожная неприятность может оказаться роковой для нее. Ее соседи снова отправились в лес: одни - пешком, другие - верхом на лошадях. На этот раз они разделились на несколько групп и разошлись в разные стороны; они обошли всю местность на несколько миль кругом, но нигде не нашли ни мертвого, ни живого тела, никаких следов человеческого существа. И второй день, таким образом, не дал им ничего нового, что могло бы пролить свет на совершенное преступление или указать место, где находится тело Кленси. Неутешительные вести им пришлось принести матери о пропавшем сыне. Не лучше ли было ничего не говорить ей? Да и что было говорить! Никакие громы небесные не могли теперь разбудить мистрис Кленси, которая спала глубоким, бесчувственным сном смерти. Долгие лишения после потери имущества, смерть мужа и, наконец, потеря единственного сына сломили силы бедной женщины. Когда соседи, возвратившись с поисков, подошли к уединенному коттеджу, они были поражены тишиной, царившей в нем. При их приближении дверь коттеджа отворилась, и на пороге показалась женщина, которая, подняв руку, торжественным голосом сказала им: "мистрис Кленси умерла!"
Трудно передать, как поразила пришедших эта простая, торжественная фраза. "Двойное убийство", - мелькнуло у всех в голове: смерть сына убила мать. Один и тот же удар сразил обоих.
Соседи мистрис Кленси, узнав о ее смерти, не успокоились и не вернулись домой. Не таковы нравы в далеких лесах Америки; сердца их жителей всегда открыты для лучших, гуманных чувств. Огорченные смертью вдовы, они готовы были отдать все свое имущество, чтобы только возвратить ее к жизни или воскресить ее сына. Но это было не в их власти, и свое сочувствие к покойной они могли доказать, лишь наказав того, кто был главной причиной ужасного несчастья. Для этого надо было найти настоящего виновника; как знать, был ли действительно виновен человек, только что арестованный? Чтобы убедиться в этом, необходимо было иметь какое-нибудь доказательство, несравненно более веское, нежели доказательства, добытые ими до сих пор.
