Ознакомительная версия.
Брак Ярослава и Ингигерд был заключен в 1019 г.: эту дату называют исландские анналы [IA, 106, 316, 468]; она же восстанавливается и по хронологии «Круга земного». Тем не менее датировки этого брака в литературе различны и достаточно произвольны. Так, основываясь на «Пряди об Эймунде», А. И. Лященко восстанавливает 1016 г. [Лященко 19266. С. 1069 – 1070]; М. Б. Свердлов ссылается на Лященко, но называет при этом 1015 г. [Свердлов 1970. С. 84], что за ним повторяет А. Б. Головко [Головко, 1988. С. 22]; П. П. Толочко без какой-либо аргументации говорит о 1014 годе [Толочко 1987 С. 55]. В работах Е. А. Рыдзевской принят 1020 г. [Рыдзевская 1940. С. 67, 70; Рыдзевская 1945. С. 58]. А. В. Назаренко находит в тексте Снорри Стурлусона основания для такой датировки, хотя сам он придерживается 1019 года [Назаренко 1991. С. 185, 186], каковой и мне представляется единственно верным [Джаксон 1994а].
По поводу сватовства Ярослава к шведской принцессе Ингигерд в научной литературе высказывалось предположение, что одной из причин, побудивших его заключить союз с Олавом Шведским, был военный поход по Восточному пути, совершенный ярлом Свейном Хаконарсоном в 1015 г. Ярослав якобы шел на этот брак для предотвращения возможных в дальнейшем агрессивных действий, которые, как и раньше (нападение на Ладогу ярла Эйрика Хаконарсона в 997 г.), предпринимались если не самим Олавом, то покровительствуемыми им его друзьями и гостями [Рыдзевская 1945. С. 56]. Отмечая нестабильную обстановку в Южном Приладожье на рубеже X–XI вв., отрицательно сказывавшуюся как на состоянии международной торговли, так и на безопасности Новгорода, исследователи также охарактеризовали брак между Ярославом Мудрым и Ингигерд как попытку устранения нестабильности. Ладожское ярлство в результате превратилось в своеобразную буферную зону между Скандинавией и Русью: став владением шведки Ингигерд, эта область оказалась защищенной от нападений шведов, а, будучи передана ярлу Рёгнвальду, другу Олава Норвежского, – и от нападений норвежцев [Богуславский 1993. С. 152].
Мне представляется, что причина здесь гораздо глубже. Период с 1018 по середину 1020-х гг. в целом отмечен усилением русско-шведских, равно как и русско-датских, связей, вызванным желанием Ярослава создать антипольскую коалицию в процессе борьбы за киевский стол [Назаренко 1984. С. 13–19; Мельникова 1988а. С. 47]. Именно как следствие этой политики и стоит рассматривать сватовство Ярослава к дочери Олава Шведского и последующую женитьбу на ней.
Передача Ладоги знатному скандинаву в начале XI в. не фиксируется никакими другими источниками, кроме «Саги об Олаве Святом» Снорри Стурлусона (во всех ее вариантах) и «Пряди об Эймунде». Тем не менее большинство исследователей признает достоверность присутствия в Ладоге в означенное время скандинавского правителя.[27] Вероятно, причина такого единодушия кроется в том, что «сведения саг о Ладоге сходятся с нашей летописью в том, что в этом городе с примыкающей к нему территорией нет своего князя, в противоположность Новгороду, Полоцку и другим» [Рыдзевская 1945. С. 59]. Однако характер княжеского владения в Ладоге (или Ладожской волости) оценивается весьма неоднозначно.
Опираясь на работу Е. А. Рыдзевской, А. Н. Насонов пришел к выводу, что в первой половине XI в. киевские князья держали в Ладоге «наемного варяга-воина», которого «приходилось содержать», давая ему и его мужам жалование по договору [Насонов 1951. С. 70].[28] Правда, согласно саге, Рёгнвальд получает звание ярла, а условие договора Ингигерд таково, что Рёгнвальд должен иметь «не ниже титул и ничуть не меньше прав и почета», чем у себя дома. Аналогично и Эйлив (по «Красивой коже»), «взявший ярлство» после смерти Рёгнвальда, сам содержит свою дружину, будучи, вероятно, как и его отец, «обязан данью конунгу Ярицлейву» (о чем говорится в «Пряди об Эймунде»).
Рёгнвальд Ульвссон был ярлом над Альдейгьюборгом... Он был великий вождь и обязан данью Ярицлейву конунгу, и дожил до старости [Flat., II, 217].
У Конунга Ярицлейва всегда были нордманны и свенские люди; и умер тогда ярл Рёгнвальд Уьвссон, а то ярлство взял ярл Эйлив. У него тоже было много нордманнов, и он давал им жалованье [по договору]. Это звание ярла давалось для того, чтобы ярл защищал государство конунга от язычников [Fask., 227].
Тем самым и Рёгнвальд, и Эйлив, в глазах авторов саг, облечены правом сбора дани в своем ярлстве (в Ладоге) и лишь какую-то определенную ее часть отдают конунгу. Более верным поэтому представляется прочтение приведенного текста М. Б. Свердловым, который заключил, что «Ярослав не только использовал скандинавов в качестве наемников, но и поручал им управление значительными областями русского государства» [Свердлов 1974. С. 64-65].
Г С. Лебедев видит в Рёгнвальде «великокняжеского наместника» [Лебедев 1985. С. 215]; аналогично, как «наместника великой княгини», оценивает его А. Н. Кирпичников, замечая при этом, что «ладожские правители-шведы напоминали служилых князей» [Кирпичников 1988. С. 57]. В нашей совместной статье с Г В. Глазыриной мы определили Ладожское «ярлство» как «условное держание» [Глазырина, Джаксон 1985]. Мы пытались показать, что, вероятно, в саге нашло отражение древнерусское кормление, фигурирующее в русских источниках лишь с XV в., но ведущее свое начало, по заключению ряда исследователей (С. В. Юшков, В. Т Пашуто, М. Б. Свердлов), с более раннего времени, а здесь описанное в терминах норвежской вейцлы. Однако позднее, ссылаясь на вывод Н. Л. Пушкаревой, что женщина на Руси получила право владеть и распоряжаться недвижимостью, в том числе и землей, приблизительно с конца XII в. [Пушкарева 1989. С. 104–139], Глазырина заключила, что рассказ саги о свадебном даре конунга Ярицлейва «вряд ли является достоверным, поскольку противоречит данным об имущественно-правовом состоянии общества Скандинавии и Руси в начале XI в.» [Глазырина 1994. С. 240–244]. Это мнение, однако, исследователями принято не было.[29]
О том, как Ингигерд стала женой русского князя, говорится, помимо «Круга земного», в значительном числе древнескандинавских источников конца XII – первой трети XIII в.[30]: в «Истории о древних норвежских королях» монаха Теодорика, в «Обзоре саг о норвежских конунгах», в «Легендарной саге об Олаве Святом», в «Гнилой коже», в «Красивой коже», в «Отдельной саге об Олаве Святом» Снорри Стурлусона, а также в хронике бременского каноника Адама.
От источника к источнику мотив обрастал подробностями. Если монах Теодорик сообщил лишь, что Ярицлав «женился на Ингигерте, к которой... сам [Олав] сватался, но не смог взять в жены» [Theodricus, 30], не раскрывая причин, по которым брак не состоялся, то автор «Обзора» уже достаточно лаконично сформулировал ту версию, которая позднее была пространно изложена Снорри Стурлусоном: Ингигерд «была раньше обещана» Олаву Харальдссону, но «нарушил ее отец те обещания по причине гнева». Вопреки заключенному ранее договору, Олав Шведский выдал Ингигерд «за Ярицлава, конунга Аустрвега» [Agrip, 26].
В «Легендарной саге» возникла еще одна тема, которая получила затем развитие у Снорри, – предварительные переговоры между русским князем и шведским конунгом. Правда, если здесь речь идет о том, что «полетели послания между ними» [Leg. s., 40], то в «Круге земном» говорится о двух посольствах, направленных Ярославом в Швецию. В «Легендарной саге» также сообщается, что Олав отдал свою дочь в жены Ярицлейву «с большим богатством». Казалось бы, эта ремарка саги нигде более не нашла развития. Но, когда Снорри Стурлусон рассказывает о том, что Ингигерд получает в качестве свадебного дара Альдейгьюборг (Ладогу) и то ярлство, которое к ней относится, он обозначает свадебный дар Ярицлейва термином tilgjof [IF, XXVII, 147], известным по древнейшему норвежскому областному судебнику второй половины XII в. – «Законам Гулатинга», – нормы которого распространялись на юго-западную часть Норвегии. Условия, на которых невесте передавался tilgjof, были вполне традиционны: величина приданого, положенного шведской стороной за Ингигерд, должна была равняться стоимости Ладоги с прилегающими к ней землями (если таковая могла быть определена) или, что вероятнее, стоимости доходов, получаемых с данной территории. Таким образом, «большое богатство», принесенное с собой на Русь принцессой Ингигерд, в рассказе Снорри подразумевается.[31]
В древнерусских источниках сведений о жене Ярослава Владимировича совсем мало. Имя ее мы встречаем в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона (1040-е гг.), где будущий митрополит обращается к покойному князю Владимиру со словами: «Виждь и благоверную сноху твою Ерину (т. е. Ирину. – Т. Д.)».[32] Ингигерд иногда отождествляют с Анной, поскольку, согласно поздней новгородской традиции, так звалась жена Ярослава и мать Владимира. Но это мнение ошибочно.[33] Подтверждением того факта, что жена Ярослава Ингигерд получила на Руси имя Ирина, служит летописное сообщение 1037 г. об основании Ярославом Мудрым монастырей св. Георгия и св. Ирины, ибо, как известно, Георгием назывался в крещении сам Ярослав, а Ириной могла стать в православном крещении скандинавская принцесса.[34]
Ознакомительная версия.
