Сталин словно бы не заметил этого, однако вскоре прислал шифровку из Москвы, предлагая назначить Лаврентия Берия председателем ЧК Грузии.
…А совершенно необходимым Сталину он сделался в тот день, когда в Сухуми приехал больной Троцкий — зимой двадцать четвертого. Каждый шаг Предреввоенсовета и члена Политбюро немедленно сообщался Сталину…
…Именно Лаврентию Берия и поручил Сталин в двадцать девятом негласно наблюдать за выдворением Троцкого в Турцию» [57, Т. 8, с. 568–569].
В том же 1924 году Сталин производит еще одну операцию по укреплению своего положения (историки по сей день не обратили внимания на этот явно искусственный ход). Если до 1924 года Совет Народных Комиссаров образовывался съездом Советов, то в соответствии с Конституцией СССР 1924 года СНК СССР образовывался постановлением ЦиКа СССР. С этого момента фактическим главным руководящим органом государства становится ЦиК, а не СНК.
Но все эти ходы были бы лишены всякого смысла, если бы Кобе не удалось свалить своих главных политических конкурентов. Таковых по состоянию на 1924 год фактически было пятеро: бывший заместитель Ленина по СНК Л.Б. Каменев, председатель Коминтерна и «хозяин» Ленинграда Г.Е. Зиновьев, а также А.И. Рыков, Н.И. Бухарин и, конечно же, Л.Д. Троцкий.
В ночь с 22 на 23 января 1924 года произошел эпизод, который может объяснить то, что произошло на советском политическом Олимпе позже.
«… А потом к гробу (Ленина. — С.З.) подошел Сталин. Глаза его были сухи, только горели лихорадочно, словно у человека, больного тяжелейшим воспалением легких.
Как и все мы, он стоял возле гроба несколько минут, потом вдруг наклонился к Ильичу, обнял за шею, поднял из гроба и поцеловал в губы долгим, открытым поцелуем. Это потрясло всех; мы никогда бы не простили ему этого кощунства, если бы он, опустив голову Ильича на подушечку, не сказал сухо, командно даже — всем и никому:
— Выносите тело.
Я (Г.М. Кржижановский. — С.З.) никогда не мог и предположить, что именно он, Сталин, найдет в себе дерзостную отвагу взять на себя слова такой простой, но столь необходимой всем нам команды. (Надо бы нам постараться понять, а значит, и объяснить — себе и нашим детям, — для чего революционерам, приехавшим в ту страшную ночь в Горки, людям испытавшим каторги, эмиграцию, тюрьмы, ссылки… — отчего этим людям, пророкам Революции, потребовалась команда на поступок, резкая, как удар хлыста?!» [57, Т. 8, с. 467–468].
При всей своей харизматичности большинство вождей-ленин-цев не обладало главным качеством — они не были лидерами. Лидером был только Троцкий. Это был действительно опасный для Сталина противник, особенно если учесть, что за ним была армия. Да вот беда — товарища Троцкого никто терпеть не мог. Уважали — да, но только не любили — и все тут! Желчный, саркастичный, хладнокровно жестокий (один только эпизод с замурованным в пол кабинета предреввоенсовета телом каперанга Щасного чего стоит), бывший журналист, проливший в гражданскую реки крови, мечтавший о «перманентной революции», не имел дружеских отношений ни с Каменевым, ни с Рыковым, ни с Зиновьевым и Бухариным.
А Сталин имел! Иосиф ходил в приятелях с Каменевым еще с гражданской, а через него оказывал влияние и на других каменевских приятелей — Рыкова и Зиновьева, ну а с Николаем (Бухариным) Коба вообще чуть ли не побратался, лучший друг на всю жизнь (Иосиф Виссарионович будет подчеркивать этот факт даже после того, как ликвидирует «Бухарчика»)! С Троцким же у Сталина все было давно предельно ясно — это был враг. И Сталин для Троцкого тоже был врагом. Эта вражда тянулась со времен обороны Царицына в 1918 году.
«Троцкий сразу понял, что в Царицыне куется ему оппозиция недолюбливающих журналиста национал-бунтарей. Об оппозиции донесли предреввоенсовету наушники и осведомители…И началась война телеграмм.
Одну за другой слал Троцкий в ЦК и Ленину: «Категорически настаиваю на отозвании Сталина. На царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил (соответствует действительности. — С.З.). Ворошилов может командовать полком, но не армией в пятьдесят тысяч человек. Я обязал их дважды в день представлять оперативные и разведывательные сводки. Если завтра не будет это выполнено, я отдам Ворошилова под суд и объявлю об этом в приказе по армии».
Уже казалось, что Троцкий выиграл бой: Ленин вызвал Сталина из Царицына. А на разнос Ворошилова… двинулся «поезд предреввоенсовета»…
— Но неужели ж, товарищ Троцкий, вы хотите их всех выгнать? Бросьте, они хорошие ребята.
— Эти хорошие ребята, — разгорячился Троцкий, — погубят революцию, которая не может ждать, когда они выйдут из ребяческого возраста! Я требую одного, товарищ Сталин, — включить Царицын в советскую Россию. Поняли? Мне нужен надежный фланг Южного фронта!
…А через несколько часов Троцкий подъехал к осажденному «Красному Вердену».
Ворошилов не встретил предреввоенсовета на вокзале. Занят. Вместо него прибыл хитрый и отчаянный политкомиссар портной Щаденко. Наушники доносили: в особняке горчичного фабриканта (где находилась штаб-квартира Ворошилова. — С.З.), не только куется ненависть лично против Троцкого, но вообще царит «русский дух» с выпивоном, с бабами и даже мало-мало тянет антисемитизмом в сторону «Левы». Конечно, они тоже марксисты, ленинцы, большевики, но так — «чуть-чуть».
Ворошилов принял Троцкого в комнате заседаний. Перед самым приездом вскипел, по-мужичьи ругался матерными словами, что посмел бывший меньшевик, заграничный эмигрант Троцкий, и Россию-то видавший без году неделю, приехать к нему, потомственному пролетарию Донбасса, грозить вымести большой метлой коренных пролетариев и заменить их царскими генералами.
…— Считаете ли вы нужным во имя победы революции исполнять неукоснительно все приказы комфронта и главного командования?
— Я считаю нужным исполнять те приказы, которые признаю правильными!
…Разговор был резкий. Но Троцкий не отправил Ворошилова под конвоем в Москву. И Ворошилов Троцкому не подчинился.
Ночью ложась надиван… Троцкий говорил секретарю: «Вижу, вижу, что Сталин тут тщательно подобрал всех людей с отдавленными мозолями».
…Долго боролись с Троцким Сталин и Ворошилов. Через 10 лет свалили и выбросили в Турцию» [19, с. 142–147].
Этот отрывок блестяще характеризует взаимоотношения Троцкого не только с нынешним генсеком, но и со сталинской командой.
Исходя из сложившегося в партии на тот момент микроклимата, Сталин избрал способ действий, известный еще со времен Древнего Рима — «разделяй и властвуй». При этом Коба умудрялся балансировать над схваткой, натравливая противоборствующие политические группы одну на другую, а сам оставаясь вроде бы и не при чем.
«Что дало мне силу молчать, когда блистал Троцкий? Таиться, пока в Кремле правили Каменев с Зиновьевым? Как я понял, что настало мгновение готовить Каменева и Зиновьева к удару против Троцкого, пугая их тем, что он, герой Октября, председатель Петросовета и Военно-Революционного Комитета, рано или поздно свалит их, ленинцев, чтобы стать во главе партийной пирамиды и подменить учение Старика своим, вполне оформившимся…
Он (Сталин. — С.З.) никогда не мог забыть, с каким блеском Каменев и Зиновьев раздавили Троцкого на Тринадцатом съезде партии.
Сталин вспомнил, как он тогда легко подшлифовал антитроцкистский погром, учиненный «его евреями», представив себя при этом мастером «товарищеских компромиссов».
…А сразу же после этого провел тайное совещание с Бухариным и Рыковым: «Каменев и Зиновьев никогда не смоют с себя октябрьского пятна, к тому же они внутренне страшатся справного мужика и нэпа, не пора ли вам, интеллектуалам и практикам ленинизма, брать на себя тяжкое бремя власти?»
…Через год Бухарин обрушился на Каменева и Зиновьева; Сталин и Троцкий заняли выжидательную позицию…; в это же время Бухарин, Рыков, Ярославский и Каганович закапывали Каменева, Евдокимова и Зиновьева при молчании Троцкого…
На следующем съезде Троцкий вошел в блок с Каменевым и Зиновьевым, но было поздно уже — торжество Бухарина, отстоявшего справного мужика и нэп от нападок «леваков», было абсолютным, линия Бухарина — Рыкова — Сталина победила. И сразу после этого тайные эмиссары Сталина… встретились с Каменевым и Зиновьевым: «Да, товарищи, в чем-то вы были правы, выступая против мужицкого уклона, однако никто не мог предположить, что Бухарин и Рыков так открыто отклонятся вправо, время действовать; Сталин один бессилен, начинайте атаку в партийной прессе».
…Когда Бухарин и Рыков были ошельмованы и выведены из ПБ (Политбюро. — С.З.), Сталин почувствовал себя наконец на Олимпе — слава Богу, один!» [57, Т. 4, с. 522–524].
