Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 1

Под защитой местности, казаки расположились кошем в виду татарских кочевьев. Но вещественной ограды было недостаточно. Запорожская колония могла держаться на своем опасном займище только чрезвычайным напряжением духовных сил, которое казаки называли в своих думах лыцарством. Оно состояло в мужественной решимости на все, что бы ни случилось в удалении от населенных мест Украины, состояло в терпеливом перенесении всяких трудов и лишений, в сохранении спокойствия при всевозможных случайностях и неудачах. Не найдя счастья в семейном и общественном быту, запорожцы создали себе семью без женщины. Они друг друга называли братьями, братчиками, а своего "отамана" — батьком. Ввести в Сечь женщину запрещалось казаку под смертною казнью, хотя бы то была его родная мать. Сичь — мати, а Великий Луг — батько, говаривали запорожцы, и эти слова вставили в песню, дошедшую до нашего времени. Мрачное чувство отчуждения от света и обычных утех сказывалось в запорожском быту. Запорожская веселость, которою низовые братчики гордились и хвалились, которую вменяли молодежи своей в обязанность [21], была веселость трагическая, происходящая от разочарования в жизни, и постоянно сопровождалась ирониею или сарказмом, в знак презрения к её обманчивым благам. Опасность висела у запорожца над головой каждую минуту, жизнь его была крайне необеспечена, и отсюда — равнодушие к смерти, которым запорожские казаки постоянно удивляли своих наблюдателей. В основании сечевого братства лежал своего рода аскетизм. Он выражался главным образом в готовности на смерть, в спартанском перенесении физических страданий, в совершенном равнодушии ко всему, чем дорожит человек в быту обыкновенном. В чём же запорожец находил отраду, которую наша душа, этот всепобеждающий инстинкт жизни, создает себе в каком бы то ни было безотрадном положении? У него была вера в будущую жизнь, противоположную здешней [22]. По его убеждению, истреблять мусульман, вредить им всеми возможными средствами — было лучшей заслугой перед божеством. Заслугу истребления и вредоносности, на своем опасном посту, сознавал он постоянно, и это сознание было отрадой безотрадной жизни его. В его глубоком чувстве вражды к мусульманам было, без всякого сомнения, нечто традиционное. Неожиданный татарский погром, этот разбойницкий удар по русскому сердцу, запечатлелся в "храбрых русичах" вечною ненавистью к монгольскому племени, и она нашла самое сильное выражение свое в запорожском казаке. Это чувство для людей, не имевших ни церкви, ни священника, на расстоянии трехсот верст, было заменою религиозности, которую ошибочно приписывают казакам в смысле церковном [23]. Оно зародилось до появления казачества на исторической арене и пережило его падение. До сих пор народная песня повторяет мотив, который был основою запорожской завзятости:

В отрывочной заметке, записанной неизвестным поляком в XVI столетии, сохранилось характеристическое воззвание, с которым появлялись запорожцы в Украине перед каждым задуманным ими вторжением в Туреччину. Вот как они заохочивали к походу на своего исконного врага монгола, преобразившегося в татар и турок: "Кто хочет за християнскую веру быть посаженным на кол, кто хочет быть четвертован, колесован, кто готов претерпеть всякия муки за святой крест, кто не боится смерти, — приставай к нам. Не надо смерти бояться: от нея не убережешься. Такова казацкая жизнь!"

И не каждого принимали они в свое военное братство. Для того, чтобы вступить в их курени, требовалось или громкой известности, или сурового испытания. Ни породою, ни званием они не считались. Самые атаманы запорожские, после выбора на их места других, делались простыми казаками. В делах частных, суд и расправу производили запорожцы большинством голосов по куреням; в делах, общих для всего войска, приговоры постановлялись радою, в которой участвовал каждый с одинаковым правом голоса. Срок пребывания за Порогами ни для кого не назначался: можно было приехать в Сечь и уехать из Сечи во всякое время. Какие бы кто ни совершил преступления в городах, запорожскому братству ни до чего не было дела; но зато строго карались проступки, совершенные в пределах запорожского присуда. За кражу самой незначительной вещи определялась смертная казнь [24]. За убийство товарища, преступника зарывали в землю вместе с убитым. Пьянство между запорожцами не считалось пороком, но в походах против неприятелей, под страхом смертной казни, соблюдалась трезвость. Опасное положение запорожского коша требовало строгой дисциплины. Не смотря на свободу приезда и отъезда, не смотря на равенство между членами военного братства, порядок действий, и бдительность сторожевых постов на Запорожье, или на Низу, как говорилось встарину, славились даже между польским рыцарством. По свидетельству геральдика Папроцкого, не только многие хорошие воины из мелкой шляхты, но и сыновья знатных панов ездили за Пороги для изучения "порядка и рыцарского дела" [25].

Это была республика, образовавшаяся в силу противодействия русского духа татарскому. С одной стороны, она сохраняла главные черты своего происхождения, именно — христианскую веру и богатырские обычаи, с другой — усвоила себе наезднические нравы, без чего невозможно было бы ей существовать. Как татары вместе с турками вторгались беспрестанно в днестровскую и днепровскую Русь, так запорожские рыцари нападали на татарские улусы и турецкие замки. Как татарская орда получала подарки от польского короля и от московского царя за то, чтобы не вторгалась в их пределы, так и орда казацкая принуждала не только обоих государей, но и самих татар откупаться от неё ежегодными подарками [26].

Первоначальною задачею казачества, как мы видели из реляции Претвича, было — наблюдать в степях за движением татар и посылать к пограничным гарнизонам известия о приближении опасности. Когда королевским воеводам и старостам удавалось встретить или настигнуть и поразить орду, обыкновенно вооруженную плохо и неспособную к продолжительному бою, — казаки пускались в погоню за остатками разбитой ватаги и, в награду за свою неутомимость, получали отбитую у ней добычу, всего охотнее — лошадей. Утвердясь за Порогами, казаки сторожили татар на переправах через Днепр, не допускали их переходить с "татарской" на "русскую", то есть на правую сторону. Но не всегда были у них к тому средства, и вообще низовцы предпочитали нападать на татар, когда они обремененные пленниками и награбленным добром, возвращались в свои улусы.

Польское правительство не поддержало ни Дашковича в его предложении устроить на Днепре сильную стражу, ни князя Вишневецкого во время опасного пребывания его на острове Хортице. Дядя польского летописца Бильского, Ян Орышовский, долго гетманствовал у запорожцев при Стефане Батории, и также пришел к мысли о необходимости защитить от татар поднепровские замки. Он был готов заняться этим делом лично, и не сомневался в успехе. "Если бы на днепровских островах построить замки", пишет, наслушавшись его, племянник, "не лазили бы к нам эти вши татары; отняли бы мы у них весь Днепр, только бы захотели. Но мы предпочитаем отбиваться от татар у Самбора!"

Правительство Сигизмунда-Августа не знало, что ему делать с казаками. Оно нуждалось в них во время войны; но войну Польша вела тогда на севере, куда казаки шли не охотно. В низовых пустынях, между Днепром и Днестром, польская политика старалась поддержать мир; а в мирное время казакам оставалось только чумачествовать, да — в отмщение татарским казакам — грабить степных чабанов. В том и другом промысле стесняли их пограничные воеводы, старосты и другие урядники, которые уже и тогда смотрели на низовых казаков, как на помеху в управлении краем. У каждого из них были свои казаки, составлявшие низшую степень привилегированных служебников. Вольного сбора людей, приходивших на зиму в городовую Украину с днепровского Низу, они не любили. С другой стороны, низовые казаки вели себя в Украине буйно, не платили долгов и, как люди неоседлые, которых "не по чом было сыскивать" отличались безнаказанностью. Чтобы держать их в большей зависимости от правительства, король-Сигизмунд-Август, в 1572 году, поручил коронному гетману, Юрию Язловецкому, выбрать лучших из них на королевскую службу. Этим выбранным назначено было из королевской казны жалованье; они были освобождены от власти и присуду украинских урадников, и подчинены непосредственно коронному гетману, для разбирательства же споров между оседлыми жителями и казаками, приходившими с Низу в королевские города и зáмки, был назначен старшим и судьёю над всеми низовыми казаками белоцерковский шляхтич Ян Бадовский. Чгобы воеводы, старосты и другие украинские урядники не препятствовали ему действовать по усмотрению короля и коронного гетмана, он освобождался от юрисдикции местных властей, кроме случаев насилия и кровавых поступков, а два дома его в Белой-Церкви, с огородами, грунтами и всеми их принадлежностями, были изъяты из зáмкового и мещанского присуду белоцерковского, освобождены от всяких платежей и повинностей, и, сверх того, дозволено было Бадовскому и его жене содержать в своих домах вольный шинк, мед, пиво, горилку, не платя установленной за то капщизны и других пошлин.