осуществить которое далеко не каждый араб имел материальные возможности, объяснялось, между прочим, желанием мужа иметь многочисленных сыновей. К этой форме брака следует отнести также связи женатых мужчин с рабынями. Сыновья, происходившие от таких связей, если отец признавал их своими детьми, получали все те же права, что и сыновья от жен.
Еще одной формой многоженства были временные браки, заключавшиеся на условленный срок в несколько месяцев, дней или даже часов. Распространение таких браков объяснялось участием многих мужчин в караванной торговле; они обзаводились временными женами в населенных пунктах, в которых караваны делали иногда довольно продолжительные привалы. Богатые мекканские купцы-караванщики имели в некоторых таких пунктах целые гаремы. Впоследствии временный брак был легализован в шиитском исламе под названием мута.
В изучаемый нами период арабы допускали как экзогамные, так и эндогамные браки. Пожалуй, они оказывали предпочтение первым из них, так как, по их наблюдениям, от браков с девушками и вдовами из других племен получалось более здоровое и сильное потомство. К тому же брак с женщиной из своего племени допускал вмешательство родителей и близких родственников жены в ее семейную жизнь, что приводило к ссорам и недоразумениям. Поэтому широкое распространение получил обычай умыкания невест, конечно, с их предварительного согласия.
Как сообщает Шахрастани, при выходе женщины замуж за иноплеменника ее сородичи могли проводить ее таким неблагожелательным напутствием: «Да не будет легким разрешение твое, да не родишь ты мальчиков! Ты приблизишь к нам чужаков и родишь врагов!» {45} Бедуин радовался рождению сына не меньше, чем появлению на свет жеребенка от породистой кобылицы (если она у него имелась). Но рождение дочери бедуин (особенно бедный) воспринимал как несчастье и даже позор. В ряде произведений доисламской поэзии ярко отразились горести отца и жалкое положение дочери. Известны случаи (правда, видимо, редкие) убийства в тяжелые голодные годы младенцев женского пола; их живыми зарывали в землю. После возникновения ислама подобные проявления исчезли.
Разложение первобытно-общинного строя
Идиллические представления о равенстве, свободе и независимости, якобы царивших в бедуинском обществе, не имеют никаких исторических оснований. Совершенно иные представления дает арабская доисламская поэзия.
Среди арабов в V–VI веках (как кочевников, так и оседлых) вполне ясно проявлялись последствия и результаты имущественного расслоения. В каждом племени и клане выделилась верхушка в виде родовой аристократии, владевшей большим поголовьем скота и претендовавшей на право преимущественного пользования племенными пастбищами и водопоями. Как известно, скот раньше, чем земля, стал объектом частной собственности. Напомним, что следует отличать личную собственность от частной собственности. Личной собственностью владел каждый житель Аравии (жилище, одежда, обувь, утварь, разнообразный инвентарь, скот и оружие). Что же касается частной собственности, то она служит основой извлечения доходов, получения прибавочного продукта ее владельцем. Родовая аристократия, состоявшая из крупных скотовладельцев, конечно, не могла потреблять всего мяса и молочных продуктов принадлежавших ей стад. Она продавала верблюдов и лошадей не только в Аравии, но и на рынках соседних стран, за что получала звонкую монету и товары.
Огромное значение в скотоводческом хозяйстве и в ирригационном земледелии имел труд рабов. Рабы в Аравии были преимущественно из иноземцев. Набеги одних племен на другие не могли служить достаточным источником рабства. Захваченных в плен соплеменников племя считало себя обязанным выкупить или обменять на имевшихся у него пленников. Набеги на соседние византийские и иранские области предпринимались редко и далеко не всегда успешно завершались, так как границы этих областей хорошо охранялись. В Аравии имелись «аджамские» рабы, захваченные в Ираке, но большинство рабов происходило из Африки — они были известны под названием «ахабиш» (абиссинцы).
В то время невольничьи караваны из Африки проходили через Аравию, и часть рабов оседала здесь: их покупали или захватывали, нападая на караваны. Не такой уж редкой фигурой выглядит доисламский поэт Антара, отцом которого был известный сейид, а матерью — чернокожая рабыня. Будучи рабом по матери, он отказался принять участие в отражении набега враждебного племени, заявив: «Раб не умеет сражаться; его дело — доить верблюдиц и подвязывать им вымя» {46}.
Использование рабского труда позволяло родовой аристократии увеличивать поголовье своих стад, к чему ее побуждало стремление к получению доходов, так как на скот (особенно на верблюдов и лошадей) существовал большой спрос. Рост доходов, в свою очередь, приводил к тому, что власть сейидов с какого-то времени стала основываться не только на обычаях, авторитете и уважении, но и на богатстве. Пастбища и источники оставались общеплеменной или общеродовой собственностью, но родовая аристократия, владевшая непропорционально большим количеством скота, естественно, пользовалась большей частью этой собственности.
Развитие имущественного неравенства в племенах привело к появлению салуков. Это были бедуины, лишенные средств производства (в первую очередь скота). Они представляли для родовой аристократии опасный общественный элемент. Не имея верблюдов, салуки добывали себе средства к существованию охотой на степного зверя, а также пробавлялись случайными заработками в торговых городах. Они напоминали античную бедноту; только никто не давал им ни хлеба, ни зрелищ. Побуждаемые голодом и ненавистью к богатым салуки нередко покушались на их собственность, за что племя (вернее, его верхушка) изгоняло их из своей среды и лишало своего покровительства. Так появились тариды — изгои, которые были вынуждены жить вне рода и племени; иногда они скрывались в пустыне, откуда в одиночку или группами предпринимали стремительные набеги на становища, чтобы угнать скот и захватить какую-либо добычу.
Ктаридам принадлежал поэт Шанфара, который, скитаясь в пустыне, надменно заявлял, обращаясь к соплеменникам: «У меня ближе вас есть семья: неутомимый волк, пятнистый короткошерстый [леопард] и гривастая вонючая [гиена]» {47}.
В поэме «Песнь пустыни» Шанфара с презрением говорит о живущих в становище щеголях, женских угодниках и трусах, которых он приводит в трепет своими неожиданными налетами {48}. Знаменитым таридом был и еще один известный поэт — Тааббата Шарран, «ведомый Матерью запутанных созвездий», то есть Полярной звездой; одно его имя вселяло безотчетный страх в сердца современников {49}.
Европейские арабисты представляют таких изгоев как крайних индивидуалистов, которые из-за непомерной гордости и честолюбия не желали подчиняться общепринятым обычаям и нормам и поэтому отвергались соплеменниками. Но нам представляется, что природа салуков и таридов не так проста. Как бы то ни было, и те, и другие появились в результате противоречий в бедуинском обществе.
Материальные преимущества родовой аристократии (и прежде всего сейидов и раисов) позволяли ей вести такой образ жизни, который резко контрастировал с существованием рядового бедуина. Шатер сейида был самым просторным в становище; его ставили, как
