Капиталисты поневоле - Ричард Лахман

Во-первых, если аграрии XIII в. поняли, капитализм рациональнее феодализма, почему большая часть европейских феодалов и крестьян так долго не переходили к этой чудесной новой организации производства? Во-вторых, почему эти прозорливые первые аграрные капиталисты не осознали заранее, что их ждет стремительный рост производства и доходов, как у английских и голландских фермеров XVI в.?

К сожалению, вышеназванные ученые не дают ответов на поставленные вопросы, они даже не задаются первой проблемой, отвечая лишь на вторую и предлагая несколько имплицитных моделей, чтобы объяснить, почему акторы в аграрном секторе оказались неспособны действовать согласно своему рациональному пониманию или почему их рациональность была направлена на уменьшение возможности максимизировать отдачу от материальных и человеческих ресурсов. Ниже предложены несколько объяснений региональных и национальных различий в скорости развития аграрной экономики начиная с XIII в. Концентрация на временных и географических вариациях лучше всего подчеркивает причинные факторы в переходе к капитализму.

Демографические ограничения экономического развития

Наибольшей популярностью у многих европейских историков пользуется мальтузианская модель Бреннера (Brenner, 1976, с.33) [17]. Майкл Постан и Эммануэль Леруа Ладюри рассматривают эту модель как длительную общую тенденцию в сторону рационального использования земли и труда. Эти ученые связывают современное капиталистическое сельское хозяйство с крупными инвестициями в технологии для повышения урожайности и эффективности труда. Последователи этой традиции пытаются определить факторы, которые замедляли или убыстряли модернизацию сельского хозяйства в феодальной Европе.

Рост населения в столетия, предшествовавшие «черной смерти», тормозил улучшения в сельском хозяйстве, направляя новые потоки рабочей силы и капитала в расширяющиеся пограничные земли. Крестьяне использовали общинную солидарность и законные права, охраняемые короной, чтобы обеспечить себя наделом земли и сельскохозяйственной продукцией для прокорма своих умножающихся семей, тем самым устраняя новые инвестиции в сельское хозяйство (Bois [1976], 1984, с.187-200; Forquin [1970], 1976, с.13-15; Neveux, 1975, с.35-39). Сокращение, хотя и не абсолютное, феодальной ренты также уменьшало ресурсы, доступные землевладельцам для инвестиций в производство (Bois [1976], 1984, с.215-225).

Демографический коллапс середины XIV в. возобновил инвестиции в землю [18]. Французские феодалы «подвергали крестьян... „внеэкономическому“ принуждению... <и> затевали то, что в других условиях, привело бы или должно было привести к первичному или вторичному закрепощению» (Le Roy Ladurie [1977], 1987, с.65). Однако крестьянские бунты расстроили эти планы, в то время как юристы короны ограничили власть феодалов над крестьянами и укрепили крестьянские общины, чтобы обеспечить им способность платить налоги государству (Le Roy Ladurie [1977], 1987, с.65-66; Neveux, 1975, с.63-68; Nabholz, 1944, 533-536).

Разочарованные неудачными попытками выжать больше из крестьян, феодалы передали им в долгосрочную или постоянную аренду землю за большие «пени», выплачиваемые при заключении договора (Neveux, 1975, с.138-140). Со временем инфляция обратила эти ренты в прах, тем самым де-факто закрепив передачу большой части земли из рук аристократов к держателям аренды из простого народа. Дифференциация между крестьянскими семьями привела к концентрации большей части земель в руках у элиты из торговых крестьян (Le Roy Ladurie [1977], 1987, с.135-175).

Леруа Ладюри и его коллеги блистательно объяснили, как крестьянские системы наследования земель влияли на их концентрацию в различных регионах Франции [19], но они не показали, почему сеньоры в одних регионах отдавали землю в аренду крестьянам, а в других устанавливали metayage (раздел урожая), а также почему феодалы колебались между выбором системы (Le Roy Ladurie [1977], 1987, с.78-81).

Этот изъян в исторических аргументах не дал Леруа Ладюри и его коллегам объяснить, почему товарные крестьяне получили контроль над землями только в северной Франции и не ранее конца XVII в. [20]Они подразумевали, что инфляции потребовалось три-четыре столетия для того, чтобы лишить сеньориальную ренту всякой ценности, а крестьян—своих арендованных земель посредством дробления наделов от поколения к поколению при новых демографических потрясениях (Le Roy Ladurie [1977], 1987, с.329-348). Вероятно, французские историки ослеплены патриотической гордостью, утверждая, что доход мелких товарных хозяйств, управляемых собственниками-крестьянами северной Франции, приближается по своему масштабу и даже превосходит доходы крупных ферм, которыми управляли приказчики для капиталистов-рантье Англии (Bois, 1984, с.404 и далее; Le Roy Ladurie [1977], 1987, с.78, а также Leon, 1970). Однако они не объясняют, почему относительно быстрое и общенациональное преобразование английского сельского хозяйства во Франции повторялась медленнее и лишь в некоторых областях.

Региональные экологии

Джек Голдстоун (Jack Goldstone, 1988) утверждает, что экология, то есть различия в типах почвы и видах сельскохозяйственных культур, которые на них можно выращивать, является фактором, который наравне с демографическими характеристиками необходимо учитывать, объясняя региональные различия на национальных уровнях Англии и Франции. Для Голдстоуна «вопрос, почему после 1650 г. Англия была продуктивнее Франции, растворяется в двух внутринациональных региональных вопросах: почему сельское хозяйство в северных, восточных и дальнезападных английских графствах оказалось продуктивнее, чем на традиционных пахотных землях центра и почему южные и центральные департаменты Франции были менее продуктивны, чем северные и восточные?» (с.291). Далее Голдстоун спрашивает, почему в областях с открытыми полями средней Англии и северной Франции использовали схожие сельскохозяйственные системы до 1650 г. и почему произошло резкое изменение в дальнейшем?

Голдстоун отвечает на эти вопросы, сравнивая типы почв в различных областях Англии и Франции. Он утверждает, что зоны с тяжелой почвой, внутренние в Англии и северо-восточные во Франции, были наиболее продуктивным видами земель при сельскохозяйственных методах, доступных до 1650 г. Так как эти земли были самыми ценными, их наиболее интенсивно обрабатывали и наиболее интенсивно регулировали через архетипическую средневековую систему открытых полей и общих пастбищ. В этих зонах, как полагает Голдстоун, производственные и классовые отношения управлялись базовыми мальтузианскими параметрами, описанными Постаном, Леруа Ладюри и др.

Когда численность населения возросла [21], богатая почва и доступ к общим пастбищам позволили крестьянским семьям поддержать себя даже на «парцеллизованных» участках, многократно разделенных в процессе наследования. И, напротив, крестьяне с более бедных земель на юге и западе Франции и периферии в Англии были не способны поддержать себя на разделенных участках, и когда цены на продовольствие поднялись, налоги выросли, а заработная плата снизилась, они разорились. Во Франции эти крестьяне часто поднимали бунты против государственных налогов, но с течением времени эти крестьяне в обеих странах обезземелились, а собственность концентрировалась в руках богатых крестьян, буржуа и джентри или благородных землевладельцев.

Правильность