вряд ли Солон ставил перед собой цель лишить гражданских и политических прав неземледельческое население Афин и Аттики. Можно предположить, что гражданских прав лишались (или не наделялись ими) не те, кто не занимался земледельческим трудом, а те, кто не имел права владеть землей в Аттике. Ну, а те, кто владел землей, побуждались заниматься земледелием, которое, по мысли реформатора, было единственно надежным способом обретения достатка. По-видимому, далеко не все афиняне сохраняли связь с землей, предпочитая добывать средства к существованию (и наживаться) иными путями [193].
Если это так, сказанное указывает на определенный архаизм и даже консерватизм цензовой реформы. В связи с этим вспоминаются следующие строки из стихотворения Солона:
Много людей и худых (kakoi) богатеет, а добрые – бедны.
Но у худых ни за что не променяем своей
Доблести мы на богатство: она ведь при нас неизменно
Деньги ж сегодня один, завтра захватит другой.
(Sol. fr. 24 Diehl, пер. С. Радцига)
Нередко упоминаемую здесь группу (kakoi) наделяют социальными чертами и рассматривают как людей низкого социального статуса, например как богатых неаристократов [194]. Однако сказанное выше позволяет взглянуть на них иначе. Перед нами, скорее всего, не социальная группа, а моральная оценка действий некоторых из граждан. В упоминаемых Солоном kakoi следует, пожалуй, видеть именно тех, кто стремится обрести богатство неправедным путем, отказываясь ради него от доблести, что неразрывно связано с занятием земледелием. Следовательно, в словах Солона звучит призыв обратиться к традиционным ценностям.
Наконец, у цензовой реформы был еще один аспект, на который часто обращается внимание исследователей. Безусловно, выделение пентакосиомедимнов имело вполне конкретную цель. Их появление несколько девальвировало принцип родовитости, поскольку принадлежность к высшему классу, дававшая право занимать высшие государственные должности, зависела теперь не от происхождения, а от размера земельного участка (Arist. Ath. Pol. 7. 3; ср. 8. 1) [195]. Все это следует расценить как уравнительную меру: равенство имущества порождало равенство политических прав.
В «Афинской политии» говорится, что при Солоне изменился порядок избрания на высшие государственные должности. «Высшие должности, – замечает Аристотель, – Солон сделал избирательными по жребию из числа предварительно выбранных, которых намечала каждая из фил. Намечала же в коллегию девяти архонтов каждая десятерых, и между ними бросали жребий. Вследствие этого еще и теперь остается за филами такой порядок, что каждая избирает по жребию десятерых, а затем из этого числа баллотируют бобами. Доказательством же, что высшие должности Солон сделал выборными по жребию из людей, обладающих цензом, может служить закон о казначеях, который продолжает оставаться в силе еще и теперь: он повелевает избирать казначеев по жребию из пентакосиомедимнов» (Arist. Ath. Pol. 8. 1). В этом случае каждая из четырех фил должна была избирать по десять претендентов, дальнейшую судьбу которых решал жребий (Arist. Ath. Pol. 8. 1). Исследователи, принимающие сообщение «Афинской политии», полагают, что жеребьевка просуществовала вплоть до 582/1 г., т. е. до архонтства Дамасия. Не действовала она, по-видимому, и во времена тирании.
Этому противоречит сказанное Аристотелем в «Политике», где он сообщает, что архонты избирались народным собранием, в каковую процедуру Солон не внес никаких изменений (Arist. Pol. II. 1274 a 1–2, 15–17). В предыдущем параграфе мы уже говорили, что до реформ Солона назначение девяти предварительно избранных кандидатов на должности архонтов, скорее всего, производилось ареопагом. Существование в период архаики такой формы избрания на высшие должности, как жребий, представляется нам маловероятным [196].
О народном собрании и его функциях в период, предшествующий реформам Солона, нам практически ничего не известно. Надо думать, что собиралось оно нерегулярно – от случая к случаю, и его политическое значение едва ли было велико [197]. Если это так, то Солон активизировал народное собрание, сделав его заседания регулярными. Иначе говоря, он восстанавливает роль народного собрания как политического института, который получает официальный статус [198]. Одной из важнейших задач народного собрания было избрание должностных лиц – коллегии архонтов. По словам Аристотеля, народное собрание уже в это время принимало отчеты должностных лиц (euthynai). В «Политике» он пишет, что «Солон, по-видимому, дал простому народу лишь самую необходимую власть – избирать должностных лиц и принимать от них отчеты..» (Arist. Pol. 1274 а 15–18; ср. Pol. 1281 b 32). Последнее может, пожалуй, относиться именно к народным собраниям, а не к возникшим позднее народным судам (гелиэе). Впрочем, принятие отчетов должностных лиц народным собранием вызывает сомнения. Есть основания полагать, что euthynai были в руках ареопагитов вплоть до реформ Эфиальта [199]. Но вот право начинать судебное разбирательство по euthynai после реформ Солона, по-видимому, получал любой желающий (ho boulomenos) [200].
Итак, Солон по меньшей мере оживил работу народного собрания. Причем теперь это уже собрания по филам, которые намечали претендентов на занятие той или иной должности. Это значит, что голосующей единицей, избирающей претендентов на высшие государственные должности, становится именно фила, а не фратрия, как, мы полагаем, было до реформ Солона. Архонты, которые до этого момента могли руководить работой народного собрания [201], скорее всего, были связаны с фратриями, а ареопагиты, по-видимому, вообще не имели к нему никакого отношения. Если это так, то активизация работы народного собрания потенциально содержала в себе угрозу превращения народа в неуправляемую силу, подобную той, каковой он являл себя в моменты стихийных народных сходок. Впрочем, так продолжалось недолго.
Солон, по словам Аристотеля, «учредил Совет четырехсот, по сто из каждой филы, а совету ареопагитов назначил охранять законы; как и прежде, он имел надзор за государственным порядком, причем он обязан был не только следить вообще за большинством самых важных государственных дел, но, между прочим, и привлекать к ответственности виновных, имея власть налагать взыскания и кары, причем штрафы вносил в “город”, не указывая, по какому поводу платится штраф. Наконец, он судил тех, кто составлял заговор для низвержения демократии, в силу того что Солон издал закон о внесении относительно их чрезвычайного заявления» (Arist. Ath. Pol. 8. 4) [202]. Булевты (члены совета) избирались народным собранием.
Плутарх описывает создание буле как шаг, призванный успокоить и даже обуздать народ [203]. «…Видя в народе дерзкие замыслы и заносчивость, порожденные уничтожением долгов, он (Солон. – В. Г.) учредил второй совет, выбрав в него по сто человек от каждой из четырех фил. Им он поручил предварительно, раньше народа, обсуждать дела и не допускать внесения ни одного дела в народное собрание без предварительного обсуждения» (Plut. Sol. 19). Иначе говоря, задачей нового политического органа была выработка повестки
