Фридрих чувствовал всю важность нового своего предприятия и, как при Лейтене, пошел ва-банк. Вот что писал он в это время маркизу д'Аржансу: «Я похож на тело, у которого каждый день отнимают по больному члену. Еще одна операция — и все кончено: или смерть, или спасение! Да поможет нам Бог, теперь его помощь необходима! Но никогда не решусь я заключить невыгодный мир. Никакие обстоятельства, никакое красноречие не принудят меня подписать собственный позор. Или я паду под развалинами отечества, или, если судьба отнимет у меня и это утешение, я сумею сам положить предел своему несчастью».
Первые маневры Фридриха после Саксонии увенчались успехом. Виттенберг и Лейпциг опять попали в его руки. Имперская армия, не соединившись с австрийцами, отступила к Тюрингии. Оставался один, но самый страшный неприятель — Даун. Фридрих созвал генералов на военный совет. Он предлагал напасть на лагерь Дауна и спрашивал их мнения. Все молчали. В таком отчаянном деле легче было повиноваться, чем советовать. «Стало быть, вы почитаете это предприятие невозможным?» — спросил король после некоторого молчания. Тогда Цитен выступил вперед с воодушевленным лицом: «Все возможно! — воскликнул он. — Хотя и кажется трудным. Испытаем и увидим!» Король пожал ему руку, и дело было решено.
Фридрих хотел атаковать австрийский стан с тыла и фронта в одно время; стеснить их фланги к центру и, пользуясь беспорядком, нанести решительный удар. Исполнение этого плана было сопряжено с большими затруднениями, но при успехе могло уничтожить всю армию Марии Терезии. Даун имел 64 тысячи войска, стоял в самой выгодной позиции: левое крыло его примыкало к Эльбе, правое защищали высоты, на которых находились сильнейшие батареи, фронт прикрывали леса и болота. Но Фридрих основывал свои планы на тесном пространстве австрийского лагеря, где, в случае нападения, нельзя было с успехом развернуть все силы.
Рано утром 3 ноября он выступил в поход четырьмя колоннами (всего 44 тысячи человек). Армия его была разделена на две части. Одну вел сам король на неприятельский фронт (Даун, пожалованный к этому времени Марией Терезией титулом герцога, разместил свои позиции на высокогорье к западу от Эльбы), другую — к деревне Сиптиц, откуда с возвышений он мог действовать в тылу врага, вел Цитен. Дорога пролегала через Торгауский лес.
По плану Фридрих, наступавший с юга, планировал охватить правый фланг австрийцев, пройти через плотный лесной массив и атаковать их резервы. Цитен же, как уже говорилось, готовил атаку вражеского центра. В этом сражении Фридрих сделал важнейшее отступление от правил линейной тактики: он полностью отверг господствовавшее ранее требование непрерывности фронта. Вместе с тем Цитен не должен был вступить в битву, пока не услышит, что король завязал сражение с неприятелем.
Гренадер пехотного полка-принца Гольштейнского (рядом — мушкетерская шляпа).
В лесу Фридрих встретил австрийский драгунский полк, занимавший аванпост. Совершенно неожиданно драгуны очутились между двумя прусскими колоннами и после слабого сопротивления вынуждены были сдаться в плен. Около полудня король обошел левый фланг дауновского лагеря и достиг опушки леса. В это время с противоположной стороны раздались пушечные выстрелы. Цитен наткнулся на неприятельское передовое охранение и вынужден был выдвинуть против него несколько орудий. Король, полагая, что Цитен уже начал атаку, поспешил с авангардам выйти из леса, не дожидаясь остального войска, и также атаковать неприятеля.
Эта ошибка (неодновременное вступление в бой обеих частей армии усугубилось тем, что Фридриху пришлось вводить свои полки в бой прямо с марша, по частям, что противоречило всем законам тактики и здравому смыслу) едва не лишила прусского короля надежды на успех. Когда пруссаки вышли из леса, их встретил сосредоточенный огонь 200 орудий. «Пять батальонов и все канониры легли на месте, прежде чем успели сделать выстрел. Казалось, весь ад открыл свои недра, извергая тысячи смертей. Канонада была так сильна, что с первых десяти выстрелов петые тучи на небе рассеялись и день прояснился. Земля застонала и со столетних дубов посыпались вершины и сучья на прусских солдат, которые пробирались лесом».
Фридрих вынужден был сойти с коня и пешком вести солдат в атаку. Смело, бодро двигались пруссаки вперед, смыкая свои ряды, в которых ядра прорывали широкие бреши. Так взошли они на возвышения и овладели неприятельскими батареями. Несмотря на все усилия австрийской пехоты, прусские гренадеры держались крепко и страшно мстили за смерть своих товарищей. Тогда Даун послал своих кирасир в дело. Латники врубились в ряды пруссаков и погнали их назад. Между тем подоспела и прусская кавалерия. Атака возобновилась. Обе армии сблизились на дистанцию мушкетного выстрела. Начался перекрестный огонь. Фридрих ободрял своих солдат. Бой длился, обе стороны дрались с равным успехом, победа оставалась нерешенной. Под Фридрихом была убита лошадь. Когда он пересел на другую, пуля поразила его в грудь, и он упал на землю. Адъютанты подскочили к нему: он лежал без чувства, кровь струилась из раны. Его хотели уже отнести за фронт, но вдруг он пришел в себя, сам встал на ноги и потребовал лошадь. «Ничего! Ничего! Друзья мои!» — сказал он адъютантам и опять начал распоряжаться битвой. Бархатный сюртук и шуба, бывшие на нем, ослабили силу удара, и пуля только слегка оцарапала ему грудь.
Прусская конница привела в расстройство неприятельскую пехоту, несколько полков были взяты в плен. Успех склонился на сторону Фридриха. Но тут австрийские драгуны и кирасиры кинулись с таким неистовством во фланги прусских гусар, что заставили их отступить и преследовали до самого леса. Новые попытки к атаке были безуспешны. Даун мог поздравить себя с победой. Наступила темная, осенняя ночь, и бой прекратился. Но Фридрих не хотел уступить победы. Он вывел своих людей в Плауэнскую долину и там расположил их в боевой порядок, чтобы с рассветом снова начать сражение. Сам он отправился в ближнюю деревню. Там все избы были наполнены ранеными, и он должен был разместиться в сельской церкви. На ступенях престола при слабом свете лампады писал он карандашом нужные депеши.
Фридрих многого ожидал от следующего дня. «Неприятель не может остаться в прежней позиции, — говорил он, — потому что Цитен у него в тылу. А когда он вылезет из норы своей, мы с ним справимся». Офицеры слушали его, но чувствовали, что надежды нет. Победа Дауна была очевидна, половина прусской армии лежала на поле битвы. Резервы были на исходе. Всем казалось, что приближается второй Кунерсдорф.
«С нетерпением ожидал король первых лучей дня, ночь эта казалась ему целой вечностью. Беспрестанно высылал он адъютантов посмотреть, не рассветает ли. Но бурная ночь длилась, как нарочно. Ветер завывал в лесу и заглушал стоны раненых и умирающих. Проливной дождь как будто хотел смыть с земли кровавые пятна. Солдаты обеих армий блуждали по полям в совершенной темноте, и часто пруссаки, натыкаясь на свои же патрули, открывали по ним огонь. В разных местах австрийцы и пруссаки, которые не могли добраться до своих армий, располагались у одних костров, делясь по-братски, чем Бог послал: голод, холод и утомление примирили врагов. В солдатах, похожих за несколько часов перед тем на разъяренных зверей, теперь пробуждалось человеческое чувство участия и сострадания. Они ложились рядом на мокрую землю, условясь наперед, что на утро тот из них признает себя пленным, чья сторона проиграет битву» (Кони. С. 465).
Между тем, пока это происходило в армии Фридриха, Цитен перед наступлением сумерек вступил в битву с корпусом Ласси, разбил его и вытеснил австрийцев из деревни Сиптиц. Позиции противника на высотах оказались слабо охраняемыми. Неприятель, чтобы спастись от преследования, зажег деревню. Но это обстоятельство послужило в пользу пруссаков. Зарево пожара дало Цитену средства продолжать свои действия, несмотря на наступающую темноту. По совету Меллендорфа он велел из деревни штурмовать неприятельские батареи, а сам с несколькими полками пехоты, прикрываемой конницей, ринулся на Сиптицкие высоты, овладел ими, потеснил австрийцев и захватил расположенные там артиллерийские позиции, которые немедленно обратил на врага.
Неумолкающей канонадой пруссаки привели австрийцев в совершенный беспорядок. Несколько австрийских полков, которые в темноте сбились с дороги, попали в плен. Ласси сделал последнюю попытку сбить пруссаков с позиции, но неудачно. Конница его была опрокинута и спасалась бегством. Сам Даун получил несколько ран и принужден был сдать команду генералу д'Оннелю. Новый военачальник, видя совершенное расстройство армии, спешил переправить ее через Эльбу по трем плавучим мостам, которые наскоро были наведены. Цитен сумел вырвать из рук австрийцев, казалось бы, бесспорную победу!
