Но есть какое-то липкое ощущенiе -- пуганная ворона и куста боится, -что вотъ всe наши планы -- дeтская игра передъ лицомъ всемогущей техники ГПУ...
Технику эту я, слава Тебe, Господи, знаю хорошо: восемнадцать лeтъ я отъ этой техники выкручивался и, судя по тому, что я сейчасъ не на томъ свeтe, а въ Финляндiи -- выкручивался не плохо. Технику эту я считаю нехитрой техникой, техникой расчитанной на ротозeевъ. Или -- что еще обиднeе -- техникой, расчитанной на нашихъ великолeпныхъ подпольщиковъ: возьмется за эту работу русскiй офицеръ, человeкъ смeлый, какъ смерть, человeкъ, готовый идти на любую пытку -- а вотъ выпьетъ -- и прорвется... И -- кончено...
Словомъ -- техника работы ГПУ -- техника нехитрая... Молодецъ противъ овецъ... То, что мы оказались овцами, -- это не дeлаетъ особой чести ни намъ, ни ГПУ... Въ порядкe изученiя этой техники -- много литровъ водки выпилъ я со всякими чекистами, всe они и хвастались, и плакали. Хвастались всемогуществомъ ГПУ и плакали, что имъ самимъ отъ этого всемогущества нeтъ никакого житья... Нужно быть справедливымъ и къ врагу: жизнь средняго работника ГПУ -- это страшная вещь, это жизнь пана Твардовскаго, который продалъ свою душу чорту. Но чортъ {455} пана Твардовскаго хоть чeмъ-то платилъ оному пану при его жизни. ГПУ, въ сущности, ничего не платитъ при жизни, а документъ о продажe души все время тычетъ въ носъ... Я понимаю, что это звучитъ нeсколько фантастически и малоправдоподобно, но въ двухъ случаяхъ моей жизни мнe удалось выручить изъ работы въ ГПУ двухъ коммунистовъ -- одинъ изъ нихъ работалъ въ ГПУ десять лeтъ... Нeтъ, технику работы ГПУ я зналъ хорошо... Но въ эти дни, передъ побeгомъ, все мое знанiе заслонялось внeлогичной, нелeпой, подсознательной тревогой...
Насколько я могу вспомнить -- я ни о чемъ, кромe побeга, не думалъ. Вeроятно, Юра -- тоже. Но ни онъ, ни я о побeгe не говорили ни слова. Валялись въ травe у рeчки, грeлись на солнышкe, читали Вудворта. Юра былъ настроенъ весьма по майнридовски и всякими окольными путями старался дать мнe понять, какъ будетъ великолeпно, когда мы, наконецъ, очутимся въ лeсу... Въ эти послeднiе лагерные мeсяцы Юра катался, какъ сыръ въ маслe, завелъ дружную компанiю вичкинскихъ ребятъ, рeзался съ ними въ шахматы и волейболъ, тренировался въ плаваньи, собирался ставить новый русскiй рекордъ на сто метровъ, eлъ за троихъ и на голыхъ доскахъ нашихъ наръ засыпалъ, какъ убитый... И отъ юности своей, и отъ солнца, и отъ прочаго, что въ человeческой жизни уже неповторимо, какъ-то сказалъ мнe:
-- А знаешь, Ва, въ сущности, не такъ плохо жить и въ лагерe...
Мы лежали на травкe за рeчкой Кумсой -- послe купанья, послe маленькой потасовки, подъ яркимъ iюльскимъ небомъ... Я оторвался отъ книги и посмотрeлъ на Юру. Къ моему удивленiю, онъ даже не сконфузился -- слишкомъ у него "силушка по жилочкамъ переливалась". Я спросилъ: а кто еще живетъ въ лагерe такъ, какъ мы съ тобой живемъ? Юра согласился: никто. Даже и Успенскiй такъ не живетъ... Успенскiй работаетъ, какъ волъ, а мы ничего не дeлаемъ.
-- Ну, Ватикъ, я не говорю, чтобы не бeжать, бeжать, конечно, нужно. Но -- не такъ плохо и здeсь...
-- А ты вспомни подпорожскiй УРЧ и профессора Авдeева.
Юра смякъ. Но его вопросъ доставилъ мнe нeсколько очень мучительныхъ часовъ великаго соблазна.
И въ самомъ дeлe -- на кой чортъ бeжать? Въ лагерe я буду жить -- въ соотвeтствiи съ моими личными вкусами къ жизни, а вкусы эти довольно просты... Проведу спартакiаду, получу въ свое завeдыванiе команду охотниковъ (была и такая охотничья команда изъ привиллегированныхъ заключенныхъ, поставлявшая рябчиковъ и медвeдей къ чекистскому столу), Юру устрою въ Москву -- вмeсто того, чтобы подставлять его кудрявую головешку подъ чекистскiй наганъ... Побeгъ Бориса можно остановить... Успенскiй, конечно, сможетъ перетащить его сюда. Будемъ таскаться на охоту вмeстe съ Борисомъ... Стоитъ ли подставлять всe наши головы? Словомъ -- это были часы великаго упадка и малодушiя. Они скоро прошли... Подготовка шла своимъ чередомъ. {456}
Подготовка же эта заключалась въ слeдующемъ:
Все, что нужно было на дорогу, мы уже припасли: продовольствiе, одежду, обувь, компасы, медикаменты и прочее. Все это было получено путемъ блата, кромe компасовъ, которые Юра просто сперъ въ техникумe. На оружiе мы махнули рукой. Я утeшалъ себя тeмъ, что встрeча съ кeмъ-нибудь въ карельской тайгe -- вещь чрезвычайно мало правдоподобная, -- впослeдствiи мы на такую "чрезвычайно мало правдоподобную вещь" все-таки напоролись... Выйти изъ лагеря было совершенно просто. Нeсколько труднeе было выйти одновременно вдвоемъ -- и въ особенности на югъ. Еще труднeе было выйти вдвоемъ и съ вещами, которыя у насъ еще оставались въ баракe. И, наконецъ, для страховки на всякiй случай, нужно было сдeлать такъ, чтобы меня и Юры не такъ скоро хватились бы...
Все это вмeстe взятое было довольно сложно технически. Но въ результатe нeкоторыхъ мeропрiятiй я раздобылъ себe командировку на сeверъ, до Мурманска, срокомъ на двe недeли, Юрe -- командировку въ Повeнецъ и Пиндуши, срокомъ на пять дней ("для организацiи обученiя плаванью"), себe -командировку на пятый лагпунктъ, то-есть на югъ, срокомъ на три дня и, наконецъ, -- Юрe пропускъ на рыбную ловлю, тоже на югъ... Нашъ тайникъ былъ расположенъ къ югу отъ Медвeжьей Горы...
Я былъ увeренъ, что передъ этимъ днемъ -- днемъ побeга -- у меня снова, какъ это было передъ прежними побeгами въ Москвe, нервы дойдутъ до какого-то нестерпимаго зуда, снова будетъ безсонница, снова будетъ ни на секунду не ослабeвающее ощущенiе, что я что-то проворонилъ, чего-то недосмотрeлъ, что-то переоцeнилъ, что за малeйшую ошибку придется, можетъ быть, платить жизнью -- и не только моей, но и Юриной... Но ничего не было: ни нервовъ, ни безсонницы... Только когда я добывалъ путаныя командировки, мнe померещилась ехидная усмeшечка въ лицe завeдующаго административнымъ отдeломъ. Но эти командировки были нужны: если о нашихъ планахъ, дeйствительно, не подозрeваетъ никто, то командировки обезпечатъ намъ минимумъ пять дней свободныхъ отъ поисковъ и преслeдованiя, и тотъ же срокъ Борису -- на тотъ случай, если у него что-нибудь заeстъ... Въ теченiе пяти-семи дней насъ никто разыскивать не будетъ. А черезъ пять дней мы будемъ уже далеко...
У меня были всe основанiя предполагать, что когда Успенскiй узнаетъ о нашемъ побeгe, узнаетъ о томъ, что вся уже почти готовая халтура со спартакiадой, съ широковeщательными статьями въ Москву, въ ТАСС, въ "братскiя компартiи", съ вызовомъ въ Медгору московскихъ кино-операторовъ, пошла ко всeмъ чертямъ, что онъ, "соловецкiй Наполеонъ", попалъ въ весьма идiотское положенiе, онъ полeзетъ на стeнку, и насъ будутъ искать далеко не такъ, какъ ищутъ обычныхъ бeгуновъ... Человeкъ грeшный -- я далъ бы значительную часть своего гонорара для того, чтобы посмотрeть на физiономiю Успенскаго въ тотъ моментъ, когда ему доложили, что Солоневичей и слeдъ уже простылъ...
Ночь передъ побeгомъ я проспалъ, какъ убитый. Вeроятно, {457} благодаря ощущенiю полной неотвратимости побeга -- сейчасъ никакого выбора уже не было... Рано утромъ -- я еще дремалъ -- Юра разбудилъ меня. За его спиной былъ рюкзакъ съ кое-какими вещами, которыя по ходу дeлъ ему нужно было вынести изъ лагеря и выбросить по дорогe... Кое-кто изъ сосeдей по бараку околачивался возлe.
-- Ну, значитъ, Ва, я eду...
Оффицiально -- Юра долженъ былъ eхать на автобусe до Повeнца. Я высунулся изъ подъ одeяла.
-- Eзжай. Такъ не забудь зайти въ Повeнцe къ Бeляеву -- у него всe пловцы на учетe. А вообще -- не засиживайся...
-- Засиживаться не буду. А если что-нибудь важное -- я тебe въ КВО телефонирую...
-- Меня вeдь не будетъ. Звони прямо Успенскому...
-- Ладно. Ну, селямъ алейкюмъ.
-- Алейкюмъ селямъ...
Длинная фигура Юры исчезла въ рамкe барачной двери... Сердце какъ-то сжалось... Не исключена возможность, что Юру я вижу въ послeднiй разъ...
ИСХОДЪ ИЗЪ ЛАГЕРЯ
По нашему плану Юра долженъ былъ выйти изъ барака нeсколько раньше девяти утра -- въ девять утра отходилъ автобусъ на Повeнецъ -- оставить въ нeкоемъ мeстe свой декоративный узелокъ съ вещами, достать въ другомъ мeстe удочки и идти на югъ, къ нашему тайнику. Я долженъ былъ выйти въ 12 часовъ -- часъ отправленiя поeзда на югъ -- взявъ съ собой еще оставшiяся въ баракe вещи и продовольствiе и двинуться къ тому же тайнику. Но что -- если у этого тайника уже торчитъ ГПУ-ская засада? И какъ быть, если Юру просто задержатъ по дорогe какiе-нибудь рьяные оперативники?
Я слeзъ съ наръ. Староста барака, бывшiй коммунистъ и нынeшнiй лагерный активистъ, изъ породы людей, которая лучше всего опредeляется терминомъ "дубина", спросилъ меня безразличнымъ тономъ:
-- Что -- тоже въ командировку eдете?
-- Да. До Мурманска и обратно.
-- Ну, желаю прiятной поeздки...
Въ этомъ пожеланiи мнe почудилась скрытая иронiя... Я налилъ себe кружку кипятку, подумалъ и сказалъ:
-- Особеннаго удовольствiя не видать... Работы будетъ до чорта...
-- Да, а все же -- хоть на людей посмотрите...
И потомъ безъ всякой логической связи:
